Как быть Звездой, или Людмила Алексеевна Чурсина

Выражение «поймать/словить звезду» мне кажется на редкость точным. Да, конечно, во все времена случалось: артист, добившийся большой популярности, проникался горделивым сознанием собственного величия, но все же это явление, кажется, не достигало сегодняшних масштабов. Может, тут дело в девальвации понятия «звезда» (смешно, и определение-то это девальвирует истинный талант, но тут мы уже имеем дело с девальвацией девальвированного :-( ).

Каждая малышка из дневного сериала первым делом обзаводится специальной капризно-пренебрежительной гримаской для публики; каждый малыш из реалити-шоу осваивает цепкий взгляд, сканирующий, все ли узнали и замерли в восхищении; и каждый из них мыслит понятиями «райдер» и «мое время дорого стоит».

Эта вот тотальная коррозия характерна, по моим наблюдениям, для артистов где-то двух предпоследних поколений (последнее в расчет не беру – я, к счастью, избавлена сейчас от необходимости пристально его изучать). И странная, очень редко дающая сбой закономерность: чем значительнее талант и чем больше у артиста заслуг, тем он проще и приветливее. Ну, и наоборот, конечно.

Я могла бы сейчас рассказать об актрисе-певунье по фамилии, допустим, Уткина, известной в народе исключительно ролью жены криминального авторитета в эпохальном сериале про романтических бандитов. О том, как несколько часов мы сидели на точке – в очередном шикарном месте, - с выставленным светом, с камерами наизготовку, не решаясь отлучиться даже на минуту. А наш продюсер тем временем ездил за Уткиной по городу.

Сначала она забыла о назначенном интервью, потом решила, что для вдохновения ей нужен шопинг, и отправилась в рейд по бутикам, потом внезапно поняла, что срочно необходимо сделать укладку, и для нее это срочно устроили в лучшем салоне города. Все это время продюсер перемещался с точки на точку, потому что каждый раз, уносясь в представительской машине, Уткина лениво обещала, что «вот еще в одно место, подождите, и я буду готова».

А после укладки (и через шесть часов нашего ожидания) внезапно резко сообщила, что никакого интервью не будет, потому что – вы что, не видите, что я устала?! (от всей души надеюсь, что как минимум потребительский ее снобизм здорово был потрясен реалиями нашего скромного шахтерского городка – бутики у нас по ассортименту, свежести коллекций и ценам, в общем, не отличались, а то и превосходили ЦУМ, Подиум и прочий Третьяковский проезд… может, поэтому, кстати, Уткина так и взбесилась в итоге?)

Или, скажем, артистка-юмористка, которую непритязательно обозначим Розой Стариковой, проделавшая с нами аналогичный финт, только еще более затратный по времени – на Старикову мы убили полный день, с 9 утра (потому что я в 9 уже была на прическе и визаже) и до 10 вечера.
Рыжая Роза мурыжила нашего продюсера тем же манером – через час, нет, еще через час, через два часа, через час – точно, после обеда, через час, потому что надо отдохнуть, давайте до спектакля («у меня будет максимум минут 20, но вам хватит»), нет, после спектакля…

После спектакля, снова увидев нашего продюсера, с цветами вошедшего в гримерку, Старикова уже не просто отмахнулась от него, как от назойливой мухи, она его именно послала. Оскорбительно и зло – с интонациями той самой одесской торговки, которые так хорошо передавала со сцены. На что он с железной выдержкой сказал «что ж, простите за беспокойство», вручил ей цветы и вышел.

Еще раз подчеркну: речь шла не о спонтанном наборе синхронов про «творческие планы» для выпуска провинциальных новостей культуры, а о за месяц, а потом за две недели, а потом за день в последний раз обсужденном и согласованном интервью продолжительностью не менее двух часов, назначенном на определенное время и снимаемом не камерой оператора с плеча, а полноценной съемочной группой со специальным светом, звуком, арендой серьезной аппаратуры и декором в очень непростом помещении.

Почему они сразу не говорили «не хочу, отменяю, отвалите, не в настроении», для чего им было это барское издевательство – загадка. Нашим продюсером я оба раза гордилась – он все человеческие ранимые реакции в эти моменты зажимал стальным кулаком, оставался профессионалом, сохранял невозмутимо вежливое выражение лица и безукоризненно спокойно принимал финальное хамство. Роскошно держал удар сам – и нам служил примером. Потому что, честно говоря, когда в итоге он входил к нам - уставшим, голодным, издергавшимся, несколько раз за день занимавшим позицию «через пять минут снимаем, готовьсь!», а потом снова все отключавшим и дремавшим на креслах, - и без выражения говорил «все, ребята, отбой», то… лично я принималась бегать по стенам, громко говоря очень плохие слова. А ребята по стенам не бегали… а просто говорили очень плохие слова. Адресно. Уткина и Старикова, у вас за последние несколько лет случались какие-нибудь неожиданные досадные неприятности? Да? Ах, за что, ну за что же?! А это все мы! ;) (и, с высокой вероятностью, еще десятки людей, на которых вы вот так же поплевывали с млечного своего пути)

В общем, я могла бы вам это все рассказать, а вместо этого расскажу про истинную звезду. Встреча с блистательной Виринеей, Народной артисткой ушедшей и настоящей страны, лауреатом всех возможных премий и Дамой всех возможных орденов, живой легендой и одной из самых красивых женщин мира была назначена на 15.00. В 14.30 у нас уже, понятное дело, был выставлен свет, установлены камеры, первично настроен звук, оформлен интерьер и выпит кофе, я переодета в шмотки бутика-партнера и увешана цацками партнера-ювелира. В 14.50 наш продюсер, ничего и никогда не оставлявший на волю случая и контролировавший каждую мельчайшую деталь, стоял в вестибюле отеля, не сводя взгляда со входа.

О, не подумайте, мы привыкли к тому, что запись никогда не начинается вовремя, и знаем свое место: когда звезда наконец является под свет софитов, мы кланяемся и благодарим, это понятно… но продюсер все равно, как часовой, стоит на посту, потому что так надо. До условленного времени еще минут пять, и тут…

В отель буквально вихрем врывается Виринея с неподдельной паникой на лице. На ходу стягивая пальто и разматывая шаль, она бегом – по буквам: б-е-г-о-м – мчится к лифтам, ничего не видя вокруг. Наш продюсер, естественно, предполагает, что случилось что-то ужасное, и, не зная, как быть, осторожно окликает: «Виринея Алексеевна…». Виринея же Алексеевна, глядя на бегу сквозь него, задыхаясь, с отчаянием в голосе торопливо восклицает: «Простите, простите, ради бога, я не могу сейчас говорить, я страшно опаздываю, у меня нет ни секунды, простите!!!».

Спустя мгновение продюсер соображает, что Виринея имеет в виду, что опаздывает к нам. То есть, опаздывает именно в ее представлении, потому что несколько минут вполне еще есть. Он ей об этом говорит, она не сразу понимает и по инерции все еще продолжает рваться к лифту с безысходным ужасом на лице.

Осознав наконец происходящее, она, как девочка, приглаживая волосы, принимается извиняться перед продюсером, доселе ни с чем подобным не сталкивавшимся: «Поверьте, - уверяет она виновато, сразу и на весь день запомнив его имя, - со мной такого обычно не случается, я просто немного заблудилась, пожалуйста, поверьте, я понимаю, это непростительно!».

Точно в срок Виринея появляется на площадке. И первое, что она делает, - последовательно просит прощения у: операторов, режиссера и меня. Мы, каждый, растерянно бормочем, что – ну что вы, вы абсолютно вовремя, такого вообще не бывает, - но Виринея настаивает, что нет-нет, она отлично понимает: в это время должно уже было начаться интервью, а до этого ей надлежало сесть на место, которое укажут, проверить звук в «петле» и дать нормально выставить свет, и вот, она всех подвела, злоупотребила нашим временем, нарушила планы, и нет, нет ей прощения за проявленный вопиющий непрофессионализм.

Что вам сказать. Это была одна из самых прекрасных бесед, какие бывали у меня в жизни. К каждому вопросу она относилась как к оригинальнейшему и глубочайшему, требующему концентрации всех мыслительных и эмоциональных ресурсов. Она сидела, вытянувшись в струнку, как ученица, читала стихи, приводила цитаты, задумывалась, стараясь говорить как можно искреннее и осознаннее, она полностью была сосредоточена на собеседнике - и при этом автоматически благодарила неслышно приносившего кофе официанта. А потом, уходя, поблагодарила нас так же, как приносила извинения, – каждого в отдельности. И наши мужчины – продюсер, режиссер и молодые ребята-операторы, - растерянно и восхищенно поцеловали ей руку, в первый и последний раз в истории нашей программы. А она, при внешней своей царственности и стати, была этим непритворно смущена. (Операторы потом сказали, что в жизни не видели настолько красивой женщины, а режиссер мечтательно закрывал глаза, вспоминая неповторимый тембр ее голоса). Никогда-никогда, ни до, ни после, я не встречала такого априорного и искреннего уважения к нам. И, как вы понимаете, каждый из нас еще долго восторженно об этом рассказывал при любой возможности.

Знаете, я передумала. Зачем я буду называть ее Виринеей, когда она – Людмила Алексеевна Чурсина?