Линия жизни Донецка

Троллейбусные провода — это первое, на что смотришь в городе. Если они натянуты, то все относительно в порядке. А если безвольно обвисли, оборваны и лежат на земле — дела плохи. Такая вот линия жизни. Воронки замечаешь потом, сообщает свежий номер журнала Вести.Репортер.

С начала года интенсивность обстрелов Донецка неимоверно возросла. Случалось, что канонада не смолкала над городом сутки напролет. Целые кварталы или разрушены, или стали очень опасны для жизни из-за вероятности нового обстрела. Регулярные попадания по коммунальным объектам оставляют без света, тепла, воды и газа целые районы.

Видимо, кто-то посчитал, что линия жизни города непозволительно длинная. И не мешало бы ее укоротить

Обстрелы

Город теперь делится на три части. Где можно жить, хоть и опасно. Где очень опасно, но все-таки живут. И где жить нельзя, но живут все равно. Границы между районами «дышат». Вчера тут было тихо, а сегодня неизвестный наводчик назначает твой квартал очередной жертвой. Вчера ты вчитывался в сводки разрушений и выискивал незнакомые улицы на электронной карте города, а сегодня видишь в окно, как «Град» накрывает соседнюю улицу или микрорайон, и тащишь детей в коридор квартиры, туда, где нет окон. В окна может залететь.

Уезжаешь? Да. Но не сразу. Через неделю, когда «Град» приземляется во второй раз, уже совсем близко. Так близко, что даже успеваешь рассмотреть его разрывы красного цвета. Потом, после обстрела, звонишь знакомым, живущим в том районе, узнать — живы ли?

Удивительно, но мобильная связь работает.

— Как вы?

— Да слава богу.

«Слава богу» означает, что живы. Правда, нет воды и света. Но газ есть, а это главное — газ зимой означает тепло. Знакомые верят, что и свет скоро дадут. Раньше ведь подобное случалось уже. Вот и сейчас, надо только подождать.

В том же поселке жил мой друг у своих родственников. Его собственный дом находится около аэропорта. Он там на улице один сейчас неразрушенный. Стекол нет, конечно, а стены еще стоят. И даже не сгорел.

Позже один из обстрелов накрыл и дом родни, ставший временным пристанищем. В нем разрушило угол и убило бегавшую по двору собаку. Эту собаку и я помню. Злобный был, но надежный пес. Жалко его.

Теперь они всей семьей переехали в другую квартиру. Снова неподалеку. Там тоже гремит и даже сильно, но пока не попадало. Есть надежда, что обойдется.

— А вообще-то, я не знаю, куда мне теперь идти, — говорит приятель. Сам он работает на стройке. К слову, работы на объекте ведутся. Но в новом доме квартиру ему, конечно, не купить.

Основные надежды на уменьшение интенсивности обстрелов в Донецке почему-то традиционно возлагались на уход украинских войск из аэропорта. Надежда была настолько сильной, что странные и непонятные паузы в артиллерийских дуэлях, регулярно возникавшие еще с августа, часто ассоциировались именно с переходом превратившихся в руины воздушных ворот Донецка под контроль ДНР.

Как это часто бывает, все сбылось ровно наоборот.

После того как ВСУ оставили свои позиции в аэропорту, обстрелы города возобновились с утроенной силой и жестокостью. Совсем недавно в сводке объектов, разрушенных артиллерией, оказались дома и строения, расположенные в Пролетарском и Буденновском районах города. Это значит, что безопасных районов в Донецке больше нет.

— Когда все это только начиналось, — делится наблюдениями знакомый, вынужденно уехавший с семьей и детьми из Донецка под Киев, — многие говорили: миллионный Донецк бомбить не будут. Нет таких прецедентов в мировой практике.

Он ошибся. Многие ошиблись. Бомбят.

Комендантский час

Город просыпается в восемь утра. Иногда в девять. В зависимости от того, во сколько начинает работать тяжелая артиллерия. Там, видимо, тоже свой распорядок. Вернее, там-то он как раз и есть — армия.

После артиллерийского «будильника» уснуть уже не получается. И город начинает жить своим привычным ритмом. Люди встают, идут по делам, на работу. Суета продолжается часов примерно до шести вечера.

В час пик на улицах сравнительно много людей, на светофорах скапливаются стайки автомобилей. Но с довоенным уровнем это сравнить невозможно. Особенно контраст виден на центральной улице — Артема. Идеальное время, чтобы учиться водить.

В шесть улицы пустеют. В семь на них практически никого. Машин и людей нет. Закрыто большинство магазинов и аптек. Ночных аптек, где раньше можно было купить нужное лекарство в любое время суток, нет вовсе. Я знаю одну, которая работает до 22 часов. Это впритык к границе комендантского часа.

Иногда на улице можно встретить патруль, который может проверить паспорт, поэтому документы нужно носить с собой. У меня проверяли только раз. Ночью. Трое. Двое из них с автоматами. Паспорт хранился во внутреннем кармане и, как назло, заела молния. Так всегда случается в сложные моменты. Помните — «Брюки превращаются, превращаются брюки…» Но потом все получилось. Я достал документ: паспорт украинский, прописка донецкая. Все в порядке. Можно идти.

Гетто

«Из Донбасса делают полноценное гетто». Так считают здесь даже те, кто поддерживает единую Украину, а в произошедшем и происходящем винит Путина, Стрелкова, ДНР и сочувствующих им ватников. Что уж говорить о тех, кто придерживается противоположной точки зрения, а таких тут гораздо больше.

Все началось с пенсий. Их просто перестали платить тем, кто тут живет. Многочисленные споры о том, правильно это или нет, подняли рейтинги соответствующих телепередач, и на этом дело остановилось.

Пенсионеры стали искать выход. Не все, а те, кто мог передвигаться. Садились в автобусы и ехали в другие города, оформляли липовые документы «переселенцев», перерегистрировались в отделении Пенсионного фонда Украины вне зоны АТО, заводили новую банковскую карточку.

Потом заблокировали и карточки. Любые. Расплатиться ими стало невозможно практически нигде. Это значит, что для того чтобы снять с них деньги, нужно опять садиться в автобус, ехать в «украинский» населенный пункт, колдовать у банкомата, который может не выдать всю сумму за один раз, возвращаться обратно.

Все это с риском для жизни. Потому что сейчас сравнительно безопасно сидеть дома. Более опасно ходить по городу. И никто не поручится за то, что может с тобой случиться в дороге. В степи, на открытой местности, где нет защиты ни от кого.

Это опасное сафари, в котором случались и человеческие жертвы, чиновники назвали «пенсионным туризмом» и пообещали вскоре прикрыть лазейку. Прикрыли.

Теперь, чтобы выехать из зоны АТО, нужно оформить пропуск. Собрать пачку документов, в которой паспорт гражданина Украины окажется наименее значимым, и отнести их на один из украинских блокпостов. Там, через 10 дней после рассмотрения, на руки выдадут «квиток» на въезд.

Об этом тоже много говорили. Рейтинги телеканалов растут. И все.

Колючей проволоки нет. Но есть виртуальный забор. А в каждом заборе есть дыры. Так и в этом.

Если нет времени ждать, а попасть в Украину хочется, то можно выехать через условно-прозрачную границу ДНР и России, а потом из России въехать на территорию Украины, скажем, в Харькове. По закону, за это в Украине могут арестовать.

Пенсии можно переоформить, воспользовавшись услугами полуподпольных маклеров. Банковские карты обналичивают примерно за 10% от суммы. Ходят настойчивые слухи о том, что украинские, а тем более некоторые зарубежные купюры на многих блокпостах легко заменяют пресловутый пропуск на въезд-выезд из зоны АТО.

Человек смертен, а коррупция нет.

Магазины

Главный маркер нормальной жизни — это магазины. Такое ощущение, что во всех уголках земного шара люди рождаются только для того, чтобы хотя бы раз в сутки одеться и пойти что-нибудь купить. Поэтому второй вопрос в любой телефонной беседе — о магазинах. Первый: «Ну, как вы там? Живы?» И второй: «Магазины работают?»

Магазины работают. Главным образом продуктовые. Правда, не все. Закрываются супермаркеты, особенно в тех районах, откуда выехала большая часть жителей. Содержать огромное помещение, тратиться на отопление, освещение и прочие неизбежные расходы в условиях, когда, вместо привычных очередей у касс, несколько скромных бабушек с полузаполненными корзинками, невыгодно. Кстати, тележки не берет почти никто: они стоят длинными рядами, как экскурсионные лимузины — хотелось бы прокатиться, да в другой раз.

Ассортимент продовольственных магазинов очень сократился по сравнению с мирным временем. Причины — падение покупательной способности населения и транспортная блокада региона со стороны Украины. Тем не менее основные группы товаров представлены. Если у вас есть деньги, вы сможете купить все: от молока и хлеба до виски и шоколадок «Рошен». Ну, может, чего-то не будет. Придется потерпеть. Сами понимаете, война.

Магазины стараются выжить. Сокращаются, ужимаются, переставляют прилавки так, чтобы не бросались в глаза пустые пространства, — но работают. Еще зашивают окна фанерными плитами, а сверху наклеивают листы бумаги с отпечатанными объявлениями «Мы работаем!» или «Мы открылись!». Буквы печатаются на обыкновенных черно-белых принтерах, потом наклеиваются одна за другой. Получается вывеска. Рекламные агентства пока остаются без работы.

Торговля шагнула на улицы. На перекрестках можно купить фрукты или сигареты. Кто-то продает замороженные окорочка, колбасы, кто-то — молоко, творог и прочее. Такого раньше в Донецке не было, разве что в самых отдаленных кварталах или районах. Потому картина стихийной уличной торговли, традиционная, скажем, для Киева, всегда вызывала у жителя Донецка легкую оторопь. Сейчас приходится привыкать.

Бутики и дорогой сектор закрыты. Их витрины «украшают» голые манекены и объявления об аренде и распродаже. Распродажа, скорее всего, давно состоялась. Арендаторы ищутся, наверное, для успокоения совести — а вдруг кто-то клюнет. Но кто?!

Состоятельная публика, завсегдатаи магазинов дорогих вещей, — все они уехали из Донецка еще летом и возвращаться не торопятся. Очень многие из них говорят о том, что не вернутся в Донецк никогда. Причины ясны: потеряли бизнес, не уверены в собственной безопасности, возможно, уже успели найти себя на новом месте. Сейчас, глядя издалека на рухнувший лакшери-сегмент в Донецке, они говорят, что город вернулся в 1990-е. Вспоминать свое детство они не любят.

Коммунальные службы

Сказать по правде, раньше их не особо жаловали. Всегда что-то подтекало, не грело или не было вовремя посыпано песком. Это раздражало. Обыватель привык к уюту и комфорту, ему не нравится, когда что-то в мире не так, как он себе придумал.

В войну все поменялось. Наблюдая ситуацию изнутри, невольно приходишь к мнению, что работники коммунальных служб города негласно сформировали какой-то свой особый батальон, который бьется за собственные принципы не хуже людей с оружием. Принцип, к слову, прост: «Пусть все работает».

Электричество, водоснабжение, тепло, газ — все восстанавливается в разрушенных кварталах максимально быстро. Так быстро, как не было до войны. И это в условиях, когда у работников коммунальных служб, по сути, никто не требует невозможного. Когда работа под обстрелами может быть смертельно опасной. Все понимают: война. Спасибо и за это.

То же касается и коммунального транспорта. Маршрутка с пассажирами отправляется в район, куда наблюдатели международных миссий согласятся поехать только после длительных консультаций и переговоров с воюющими сторонами о гарантированном прекращении огня.

Даже после трагедий, когда обстрелы приводили к массовым жертвам среди пассажиров и работников коммунального транспорта, на следующий же день муниципальные троллейбусы и автобусы снова выходили на те же маршруты. Водители садились за руль, несмотря на умоляющий женский вой в телефонной трубке, умоляющий бросить все и вернуться домой, хотя бы ради детей, которым нужен живой отец.

Если разрушения все же очень сильны, то некоторые районы сидят без электричества, тепла и воды довольно долго. Наиболее пострадавшие — до месяца и больше. К слову, трансформаторные подстанции, котельные, газораспределительное оборудование и магистрали, прочие жизненно важные для города объекты страдают от обстрелов сильнее, чем остальные. Это заметно даже на глаз. И позволяет говорить, что снаряды попадают по ним не случайно, а целенаправленно. Кто-то хочет сделать город непригодным для жизни. И хотя зимой этого добиться довольно просто, коммунальщики пока одерживают верх на данном участке фронта.

Так же часто, как в объекты коммунальной сферы, под обстрелы в Донецке попадают больницы и школы. Из-за этого занятия в учебных заведениях пришлось отложить, а детей перевести на дистанционный режим. Без преподавателя учиться плохо. Как бы ни старались дети, уровень их подготовки ниже, чем требуется. Да и заставить учиться дома сложнее, чем в школьном классе.

Но упреки «будешь плохо учиться, пойдешь работать дворником» не звучат. Дворники сегодня герои.

Такси

Войну тут называют рентгеном. Проявляет всех. Без всяких компромиссов. Вот и моя любимая служба такси испортилась. Несколько раз пытался вызвать машину в свой район около железнодорожного вокзала, диспетчеры говорят: «Нет свободных машин». Зато с лучшей стороны проявили себя их конкуренты, от которых в мирной жизни на время отказался.

Летом наиболее осторожные советовали не особо откровенничать с водителями. Время, дескать, тревожное, держать язык за зубами никому не повредит. Нынче недоверие спадает. Всякий раз довозили до нужного адреса. Хотя беседовали о разном.

Если заказать машину, выйти из дому с большим чемоданом и не сказать куда, то по умолчанию отвезут на «Южный» автовокзал. Место, откуда отходит большинство междугородных автобусов из Донецка. Когда говоришь, что маршрут иной, немного удивляются.

Поездка по городу эмоционально выматывает, несмотря на пустые дороги. Каждый поворот, каждый перекресток — это какая-то часть жизни, воспоминание о чем-то, что ушло и никогда не вернется. А если вернется, то все равно будет немного иным. Сегодня вместо воспоминаний пустота. Словно кто-то поставил на паузу фильм о любимом городе.

Пересекаем свежий след от гусениц.

— Вот там их база, — водитель из «нейтральных» машет рукой куда-то неопределенно на запад. — А они стараются ее накрыть. Промахиваются, конечно. Расколотили уже всю Смолянку и Панфилова. — А вот там другая, — машет рукой в другую сторону. — Целятся в нее, а попадают по Гладковке. И так весь город. Не умеют стрелять, а нам страдай!

Водители разные: есть и за Украину, есть и за ДНР. И те и другие хотят одного — чтобы кончилась война. Впрочем, этого тут хотят все. Человек, который настаивал бы на продолжении военного противостояния, мне еще не попадался. Войны хорошо желать издалека, когда она всего лишь шоу в телевизоре или интернете. А когда ездишь по городу, пытаясь сориентироваться, какой район сейчас бомбят особенно сильно, приходит совсем другая мудрость.

Интернет

В интернете, в социальных сетях выкладывают списки разрушений. Они особенно интересны тем, кто выехал из своего дома и теперь ютится у знакомых, родни или на съемной квартире. Читая сводки, можно понять — попали в твое жилище или нет. А может быть, упало рядом? Если да — надо ли рваться проведывать свое жилье? Или можно просто позвонить?

— Дядя Женя, — набираю я номер соседа с верхнего этажа. — Как там наш дом, стоит? А то тут в интернете пугают, будто упало что-то большое рядом.

— Да, стоит, не переживай, — успокаивает меня сосед. — Но тряхнуло так, что двери в шкафу открылись.

Оказалось, снаряд прилетел на расположенный неподалеку строительный рынок. Погибли люди.

В какой-то момент из сводок убрали номера домов — посчитали, что указание точных мест попаданий помогает работать корректировщикам. Перестраховались. Кажется, всякий раз стреляют в лучшем случае «в ту сторону». А там уж — кому как повезет.

Когда твой дом на одном конце города, а ты на другом, легче понять тех, кто уехал из Донецка вовсе. Им еще тяжелее, чем нам. Их не убьет случайная мина, но они съедят себя сами, ежесекундно пережевывая свои растерянность, злобу и отчаяние. От мины можно спрятаться, а от себя нет.

Они пытаются понять состояние дел, ощупывая комок собственного ужаса и страха, который живет и растет у них в головах. Для того чтобы внутреннему всепожирающему комку было чем питаться, они звонят, а чаще спрашивают нас в мессенджерах: «Ну что там у вас?»

Вообще-то, они знают о наших делах даже лучше нас самих. Пока ты читал книгу, пытался посмотреть фильм, играл с детьми и вообще успел забыть о войне, они изучили все сводки, всю аналитику, распотрошили экспертов на мелкие тезисы и теперь знают о причинах, настоящем положении и последствиях все.

Поэтому их вопрос — не вопрос, а приглашение к религиозному диспуту. От которого хочется спрятаться. Но не получается.

— Как там «защитнички»? Ненавижу их всех. Ненавижу!!!

Или:

— Как вы там живете?! Когда эти фашисты уже остановятся?

Это смотря откуда звонят.

И в один голос:

— Уезжайте оттуда! Чего вы ждете?!

Днем, а особенно когда наступает ночь, город прячется в интернете. Там уже давно живут небольшими общинами, не особенно приглашая зайти и внимательно присматриваясь к новичку. Если свой, оставляют. Чужих не терпят. Слишком нервно все вокруг стало, чтобы терпеть несвоего человека. Если бы и в жизни так: щелкнул мышкой — и человека нет. В жизни иначе — человека нет, а смерть его сидит занозой у тебя в душе и не дает успокоиться.

Футбол

Футбол для Донецка — народная городская религия. Так было. Война сделала город почти светским. Знаменитый стадион стал всего лишь местом выдачи гуманитарной помощи. Очереди — как за билетами на хороший матч.

Некогда монолитные в своей любви болельщики разделились на три группы. Кто-то не может согласиться с появлением нового «Шахтера» из Львова. Кто-то верен своей команде, несмотря ни на что, и верит в ее возвращение. Кто-то пытается с помощью футбола вернуть себе ощущения прежней жизни. Словно и не было ничего.

Я позвонил своему приятелю, который, в отличие от меня, знает об этой игре все. Он помнит результаты матчей десяти-, двадцати-, тридцатилетней давности.

— А скажи мне, чемпионат 2014 года закончился?

— Нет, ну как он мог закончиться? Это зимняя пауза. Чемпионат 2014–2015 годов. Весной продолжат.

— А «Шахтер» на каком месте сейчас?

— Кажется, на втором…

Кажется.

Толерантность

Одно из популярных мест общепита в Донецке — небольшой львовский франчайзинг. Действительно небольшой, поэтому в выходные там часто нет свободных мест. Фотографии этого примечательного заведения в какой-то момент заполонили соцсети с почти одинаковыми ремарками: в Донецке, в отличие от Украины, нет борьбы с символами.

В Донецке никому в голову не пришло пикетировать памятник Шевченко, сохранена вся украинская топонимика — от Киевского района до одноименного проспекта. На стене одного из корпусов Университета установлен барельеф Василю Стусу, и это совершенно никого не заботит.

На какой-то задний план ушла украинская политика. Новый президент, новая Рада, новые политики — кто все эти люди, к кому они обращаются и о чем говорят? Из телевизора пропали украинские телеканалы; те, кто хочет, смотрят их через интернет, но человек, предлагающий обсудить свежего Шустера, выглядит каким-то нелепым анахронизмом.

«Никогда мы не будем братьями…» — провозглашала юная поэтесса на заре всех этих событий. Ну вот. Не будем. Довольны?

Бизнес

«Новая экономика без олигархов и коррупции». Примерно такой лозунг был написан на первых агитационных билбордах новой «республики» в начале лета. Ближе к осени их заменили предвыборной агитацией «Донбасс голосует за мир». Эти слоганы висят на улицах до сих пор. Другой рекламы в Донецке почти нет.

Олигархи если и присутствуют в Донецке, то совсем незримо. Работают их предприятия, по крайней мере некоторые. Через интернет пробиваются к зрителю их телеканалы. Преодолевая цинизм и унижение на украинских блокпостах, завозят в город гуманитарную помощь автоколонны их благотворительных фондов. Иногда в медиа появляются очень сдержанные комментарии по поводу текущих событий. Ситуация заставляет владельцев крупного бизнеса стоять ногами на двух льдинах, которые стремительно тают и расползаются в разные стороны. Перескочить на одну из них уже невозможно. Устоять на двух — нечеловечески трудно. Но пока удается.

Среднему бизнесу не легче. Главная проблема сегодня — даже не «отжим» предприятий, который массово происходил летом, что признается сегодня в ДНР и расценивается как перегибы переходного периода. Сегодня работать в ДНР — значит платить налоги в бюджет самопровозглашенной республики. Что уже в Украине будет обязательно расценено как спонсорство терроризма со всеми вытекающими последствиями. Избежать уголовного преследования со стороны украинских правоохранительных органов можно, только поселившись в Донецке, а значит сделать это ценой ежедневного риска нахождения под обстрелами. Выбор «тюрьма или бомбоубежище» не так уж прост для бывших украинских буржуа, привыкших совсем к другому образу жизни.

Наиболее договороспособные из них смогли обустроить ведение бизнеса так, будто бы он был «отжат боевиками», на деле сохранив права собственности над ним. Похоже, что такая ситуация устраивает налоговые инспекции по обе стороны конфликта. Главное — чтобы эффективность бизнеса могла позволить вынести неизбежно возникающее при этом двойное налогообложение.

Но никто не может гарантировать, что в рамках повышения количества раскрываемых дел рыцари плаща и кинжала не придут по чье-нибудь нежное тельце. Ведь в том, что практически все подобные схемы находятся под колпаком у спецслужб, можно не сомневаться.

Деньги

Разрушение предприятий, дорог и инфраструктуры. Капкан уголовного преследования, в который можно угодить, развивая бизнес в ДНР. Финансовая блокада. И еще миллион обстоятельств, которые в первую очередь бьют по простому дончанину только потому, что в его паспорте стоит донецкая прописка, а он не смог, не сумел или не захотел уехать из родного города. Как и за счет чего ему выживать в подобных обстоятельствах?

Большинство выживают за счет старых накоплений. За счет денег, отложенных на ремонт (покупку машины или квартиры, обучение детей) и предусмотрительно не доверенных банкам. Сегодня эти «матрасы», «банки» и «тумбочки» аккуратно и экономно тратятся. Но вскрыты запасы еще летом, а значит скоро накоплениям придет конец.

У кого-то финансовый крах наступил гораздо раньше. Особенно у стариков, привыкших рассчитывать на пенсию и помощь детей. Но пенсии тут объявлены вне закона, дети могли эвакуироваться в Украину и утратить возможность передавать деньги родным, а система социального обеспечения ДНР пока находится в зародышевом состоянии. Оттого их стало больше — опрятного вида стариков и старушек, которые, подавляя робость и стеснение, дрожащим голосом просят помочь им. Кто-то говорит, что кормит оставшихся без хозяев кошек и собак, а потому собирает на корм именно им.

Несмотря на такое бедственное положение, в местах, где собирают коммунальные платежи, стоят длинные очереди. Законопослушные дончане, в массе своей пенсионеры, воспитанные еще советской властью вовремя платить за квартиру, отдают совсем не лишние для них деньги за электричество, воду.

Предприятия, которые платят налоги в украинский бюджет, имеют возможность легально перечислить деньги своим сотрудникам на карточки. Но обналичить их можно, только съездив за границу АТО, для чего нужен пропуск. Или заплатив около 10% тем, кто специализируется на новом виде бизнеса — обналичивании банковских карт.

Несправедливо. Но другого выхода нет. Новые украинские законы, объявившие презумпцию виновности по отношению ко всему населению, проживающему по ту сторону линии фронта, обложили местное население дополнительной рентой в пользу тех, кто поможет новые законы обойти.

Кто виноват?

Вопрос о том, кто обстреливает Донецк, раскалывает общество. Больше всего об истинных виновниках разрушений городских кварталов знают, как правило, те, кто проживает от города на расстоянии нескольких сотен километров. Еще лучше — тысяч. Именно такими «экспертами» тщательно изучаются фотографии мест событий, сопоставляются направления разлета осколков и истинные азимуты, производятся хитроумные вычисления и называются места вероятного расположения артиллерийских расчетов.

Хотя почти во всех таких случаях можно обойтись без массы сложных математических манипуляций. Все равно эксперты с украинской стороны обвинят в обстрелах ДНР, а их идейные противники — Вооруженные силы Украины.

Та же ситуация актуальна и для жителей Донецка. В любых исследованиях сторонники той или иной силы будут выгораживать своих и сваливать всю ответственность на противоположную сторону. Единственная точка, в которой идейные враги сойдутся, — это то, что любой город, а Донецк особенно, не может являться местом, где воюющие стороны должны выяснять свои отношения.

Это признают и комбатанты, которые обвиняют в наиболее жестоких и нарочито неслучайных обстрелах жилых районов диверсионные группы. Время от времени по местным телеканалам сообщают приметы таких групп — марку и цвет автомобиля, возможное место нахождения. Позже появляются сведения об их задержании или уничтожении. В том, что такие группы действительно существуют, в Донецке почти никто не сомневается.

Злость или даже ненависть по отношению к тем, кто обстреливает город, объяснима. Ведь варварские обстрелы жилых районов, гибель мирного населения не позволяют горожанам полноценно выйти из укрытий и взяться если не за привычную работу, то хотя бы за восстановление разрушенного.

Но каждый новый день приносит новые сводки о потерях среди жилого фонда, новости об очередных сгоревших и взорванных предприятиях, а главное — имена погибших людей, среди которых все больше женщин и детей. А значит, ожесточение в обществе нарастает.

Если прибавить к переживаниям дончан отзывы тех, кто мыкается по съемным квартирам на украинской стороне, то становится ясно — ментальная граница между Донбассом и Украиной прочерчена всерьез и надолго.

Задать вопрос: «Кому это выгодно?» — все равно что спросить: «Кто обстреливает город?» Ответ известен. Но у каждого он свой.

Потери

О погибших пишут в интернете, в газетах и журналах, говорят по телевидению. Новый день — новые цифры. Если до десятка — это среднестатистический день. Если больше — значит, обстрел был серьезнее или снаряды попали в людное место.

Слухи разносят леденящие душу истории, например о беременной, которая пошла делать УЗИ, а назад уже не вернулась — вместе со своим неродившимся ребенком стала жертвой обстрела. В слухах нет имени и адреса, а есть только пересказ чужой истории. Поэтому неясно — случилось это на самом деле или только могло случиться.

Таких историй множество. Реальных и не нашедших подтверждения, произошедших с теми, кого ты не знал, мог знать или все-таки знал… Стоп! Все-таки знал!

Время от времени «похоронка» с именем знакомого, близкого или друга обязательно попадает и в твои руки, заставляя сжиматься сердце, будто обдали его кипятком. Как? Он? Не может быть! Такой молодой! Но как? Почему? Осознав все, уточняешь — когда похороны? Похороны обычно на следующий день — сейчас не до долгих прощаний.

Проезжая из одного конца города в другой, почти обязательно встретишь траурную процессию. Кого хоронят? Как умер этот человек? В него попал осколок мины? Сердце не выдержало напряжения? Или просто закончился его земной путь? Наверное, это не важно.

Как известно, спрашивать «по ком звонит колокол?» не стоит никогда.

Соседка

Звонок в дверь. Бабушка, соседка снизу.

- Здравствуйте, а вы не собираетесь уезжать?

- Нет, вроде бы, а что?

- Если будете — возьмите, пожалуйста, меня с собой…