Сегодня я не лирик. Поэтому буду жёсткой.
Опять в бесконечной череде споров (не моих, я больше не спорю, я наблюдаю) встретила аргумент "зато мой ребенок растет независимой личностью..."
Не перестаю удивляться наивности и инфантильности людей. Ну, пора - пора! - уже понять, что свобода и независимость - это самые дешевые (бесплатные) обещания, которыми нас кормят уже не одно столетие имперские идеологические институты. Сами они тоже далеко не свободны, но и не стремятся, они же мистификаторы, а не пожиратели мифов...
Они не чураются ничего материального и не питаются праной.
Когда маленькая совсем шла по улице, держа за руку маму, папу или обоих, а навстречу шел тоже какой-нибудь ребенок, тоже держа за руку взрослого, невозможно было не оглянуться. Ни на кого больше оглядываться совершенно не тянуло, а на своего плюс-минус ровесника невозможно не. Какой-то рефлекс, гипноз, не знаю. Вот идешь навстречу, разглядываешь, вот поравнялись, а потом сразу реально шею сворачиваешь, глядя назад, и этот другой малыш тоже обязательно оглядывается, тоже выворачивает шею. Не было случая, чтоб я обернулась, а другой малыш – нет. Негласный договор какой-то между малышами. В какой момент это закончилось, я не помню, я и об этом-то не помнила до вчерашнего дня, когда вдруг. Вообще совершенно непонятно, почему какие-то необязательные моменты врезаются в память на всю жизнь.
Пошли намедни в магазин, нужно обновить освещение в коридоре. Папа стал стареть глазами, ему нужно ярче, а то крысы разбегаются прямо из-под рук, не уследить.
Казалось бы светильников много, но как это часто бывает, их много, а вот того самого нет.
Это как с замужеством, девочки поймут.
Ну, и уже были близки к отчаянию, как вдруг один показался вполне ничего себе. И цена тыщщи три. В общем, конечно, это три тыщщи, но с другой стороны, это ж не колбаса, не на один день берем, так что пусть.
И уже казалось бы были готовы потратить свои кровные, как вдруг мой опытный взгляд несостоявшегося электрика заподозрил лихое.
По одному из поселков Макеевки, где прошло мое детство, фланировал трамвайчик. Даже несколько. По разным маршрутам. Не суть.
Суть в том, что в наших широтах работала контролером женщина «весомых достоинств». Поэтому свои контролерские совершенства она являла трамвайным пассажирам не в час пик. За что ей отдельное спасибо. Но и в другое время она собирала неплохой урожай штрафов с «зайцев».
Ее прозвали Глаша-Танк.
– Тааак! Все предъявили мне свои билетики, – орала Глаша-Танк, войдя в вагон. – Куда пошел? Поздно пробивать!
– Да я только вошел, – пытался оправдаться «заяц».
– Никуда ты не зашел, – громогласно объявляла Глаша. – Я стояла на остановке и всех по головам посчитала и в морду запомнила! Тебя там не было. Так что – стоять!
30 лет назад мой сосед по школьной парте, Мишка, не хотел внимать учительнице на уроке развития речи и играл в танчики (на сдвоенном листе рисовал танк, а потом сам же его и убивал, размалевывая на противоположной стороне красную «бомбу»). Вторая половина урока стала бомбической для него самого.
«Дети, а теперь вы должны описать свои впечатления от картины Ильи Ефимовича Репина “Бурлаки на Волге”», – сообщила учительница и раздала специальные тетради для таких работ.
Мишка обомлел. Он явно не слушал и ничего не запомнил из пафосной объясняющей речи педагога. Поэтому прильнул ко мне:
– Чего писать-то?
– Отстань, – отмахнулась я.
– Меня к тебе посадили не просто так, – Мишка точно просекал школьную «фишку». – Ты мне помогать должна, чтоб общую успеваемость класса не снижать. Так чего там на картине?
– Бурлаки тащат судно. Ты же и сам это видишь! Им тяжело, – прошептала я.
– А зачем тащат-то?
– В светлое будущее. За лаптями. Видишь, у них с обувкой – не очень, – разозлилась я.
– Ааа. Понял, – Мишка стал что-то выводить в тетради.
Забыть физкультурную (не «спортивную» - «физкультурную»!) форму – один из кошмаров глупого бесправного школьного детства. Когда осознаешь, что таки да, действительно забыла, приближение урока физры ощущается как сползание в бездну. Казалось бы, ну что тебе могут сделать, чисто логически, а? Ну, замечание напишут в дневник, ну, поругают… а чувство такое было, как в ожидании расстрела, наверное. Но эта же самая форма – сам момент переодевания за 10 минут перемены – дарила и странное и трогательное ощущение «сбрасывания старой шкурки» и обновления, пусть ненадолго, на 45 минут всего. И эта же простенькая форма – мешковатые, с самого начала как-то растянутые на коленях «треники» со штрипками и дурацкой простроченной «стрелкой» спереди, футболка, кеды – давала даже какой-то простор для внутренней локальной моды. Когда, например, какая-нибудь продвинутая девочка первой начинала заправлять штаны в носки, а то и вовсе закатывать до середины икры, а футболочку с олимпийским мишкой не заправлять, а выпрастывать, а «мастерку» (верх спортивного костюма) обвязывать вокруг талии…
Десять лет назад было дело, в восьмом году. Мы с близкой подругой решили по-быстрому смотаться на «майские» на недельку в Турцию. Спонтанно. Поэтому буквально в один день купили путевку у приятельницы-туроператора в Кемер. В милый вполне отель, который она очень рекомендовала как проверенный. Отель действительно оказался славным, правда «фишкой» было практически полное отсутствие в числе постояльцев хоть украинцев, хоть русских. Среди условно «наших» мы там в первый же вечер вычислили всего-то троих: чрезвычайно забавного мужчинку, транспортного прокурора из, если верно помню, Тюмени, а также совсем молодую и приятную пару молодоженов из Минска (им подарили путевки в качестве свадебного путешествия). В основном постояльцами были французы и немцы (жутко нас, к слову, бесившие чудесной манерой застолбить шезлонги полотенцами на сутки – и ни разу за сутки возле этих шезлонгов не появиться).
Читал на днях советы и наставления взрослого дяденьки шестнадцатилетним мальчикам. Все как обычно. Пуленепробиваемая уверенность в том, что все люди такие же, как ты сам. Хотя и здравых советов там достаточно.
А потом я заглянул в комментарии. Потому, что отклик на подобные тексты куда интереснее самих текстов. И вот там любопытная тетенька сияла. Автор, дескать, забыл упомянуть о том, что жениться следует в восемнадцать лет. И сразу рожать детей. Ибо нефиг по девкам бегать.
Вложит иной раз гражданин личные денежки в стремный бизнес, прогорит, а потом друзьям-родственникам туда же вложиться советует. Потому, что не желает быть единственной жертвой. Именно так я подобные советы вижу.
Я выросла в маленьком посёлке. Это потом он стал передовой и замелькал в военных сводках, а тогда это было богом забытое место аж в 30 км от Донецка (по мерке 90-х это было жуть как далеко).
Единственное окно родительской квартиры, из которого можно было смотреть на мир, а не на соседний дом, выходило на запад. Впереди была почта, за ней ставок (который спустили, когда я училась в первом классе, да так и не наполнили вновь), а за ним поля, поля. Я очень любила смотреть в это окно, потому что из него был виден горизонт. И кусочек дороги в никуда. А на горизонте прямо напротив окна рос куст.
Мозгами, прикинув расстояние и размеры, я понимала, что это никакой не куст, а целое дерево, а может, даже группа деревьев, но называла его все равно куст. И этот куст мне жутко нравился. Может, потому что он был один посреди поля и поэтому выделялся на фоне общего уныния. Может, потому что форма у него была интересная. Может, потому что это был единственный объект, на котором останавливался взгляд. Но я часто сидела на табуретке в кухне у окна и смотрела на тот куст. И моим самым сильным по детству желанием было однажды выйти из дома и пойти вот так прямо напрямик чрез осушенный ставок, трассу, поля и посадки всё вперед и вперёд прямо к этому «кусту».
Когда мы ехали в Донецк или (что чаще) в Ясиноватую, или вообще просто вдоль трассы по посадкам потрусить абрикосы на варенье, я пыталась в деревьях, которые мы проезжали мимо, угадать – которое из них тот самый «куст». И ни в одном не находила достойного кандидата.
- А не будешь слушаться, придёт ужасный бабай и заберёт тебя.
И мальчик понимал, что надо, надо скорей съесть кашу, помыть руки, убрать игрушки, перестать кривляться, не трогать конфеты. У мальчика было очень много трудов в его маленькой жизни. Перед сном мама целовала его в сладкую макушку и говорила:
- Засыпай быстренько, а то бабай придёт.
Когда под закрытой дверью исчезала жёлтая полоска света, мальчик сползал на пол и заглядывал под кровать.
- Пришёл? - спрашивал он.
- Ну пришёл, - отвечал ужасный бабай шёпотом.
- Поиграем? - спрашивал мальчик.
- Ну, поиграем, - соглашался бабай.
И они так играли, что у торопливо тикающих часов стрелки залипали на полуночи, и время растягивалось, как июльская сосновая смола, из ковра вырастали горы, и плюшевые медведи бродили по лесам, а в пенном море одеяла поднимался такой шторм, что корабль трещал и шёл на дно, но подушковый кит спасал от верной гибели, высаживал на северном острове, где в полированной пещере гномы прятали в носках несметные сокровища. И мальчик кричал:
- Йо-хо-хо!
А бабай говорил сердито:
- Тише, ты что. А то придёт мама и заберёт тебя!