Люди

Сегодня ночью в своем доме в поселке Опытное возле донецкого аэропорта сгорела Мария Горпинич, больше известная как баба Маша. По информации волонтеров женщина, скорее всего, сгорела заживо.

Это фото было сделано летом 2017 года. Она настаивала на том, чтобы мы взяли кучу огурцов и слив, когда мы уходили. «Девочки, со мной все в порядке, у меня здесь много всего, - сказала она, - я просто хочу, чтобы они оставили нас в покое, а также электричество». Под «ними» она подразумевает любого, кто отвечает за войну. Ей все равно, кому именно.

Мне не за что его не любить.

Мой папа до последних дней жизни назвал маму "котиком", и я долгое время не подозревала, что есть семьи, где родители не любят друг друга. У меня не было деревянных игрушек - я играла немецкими куклами, а еще собирала картинки с конвертов, в принесенных папой учетных книгах ставила оценки воображаемым ученикам и падала в канавы с новенького бирюзового "Школьника". А еще мне ужасно нравилась кукла, которую мама однажды свернула из простыни - такими она играла в детстве. И хлеб с маслом и солью.

Моя юность бурлила страстями, в которой были экзальтированные слезы от первых разочарований и море восторга по самым разным поводам. Я закончила прекрасный вуз, меня окружали замечательные люди-калейдоскопы, я "ела" впечатления огромной ложкой сказочного папы-медведя из бездонной миски жизни и никогда ни о чем не сожалела. Мне не хватало 24 часов в сутках, чтобы влезть во все авантюры, которые магически манили, как прожекторы далеких портов)

Я долго не могла понять, что же самое страшное дома в Донецке. Сейчас именно, не в самые горячие дни войны.

Звуки обстрелов? Угроза впихивания минсками вна бывшую родину, о которой никто и слышать не хочет? Обнищание большей части населения? Отъезд молодежи?

А сегодня я поняла. Все это меркнет перед очаровательным мальчишкой, который ходит на подготовку к школе. Он умник и всезнайка, он знает очень много всего.

И полчаса мне рассказывал почему нельзя никуда в посадки заходить, почему нельзя ничего поднимать, как можно наткнуться на мину.

Он родился, вырос в войне. Он никогда не выезжал из войны. Никуда.
Он на море был на нашем побережье. И на море тоже бухают разрывы вдали.

Это его жизнь. И иной он не знает.

В хату зашел новенький.
У окошка осклабился смотрящий и сплюнул вопросы:
- Откуда будешь, мил человек! Какая статья?
- Фрол Питерский. Статья 361, часть 3. Менспрединг. Расставил в метро ноги напротив женщины. Пять лет с конфискацией.
- Пять лет многовато! – цокнул смотрящий. – Не первый раз?
- Да, рецидивист. – с вызовом сказал Фрол. – Первый раз загремел на кичу за менсплейнинг. Работал стилистом и стал объяснять клиентке, что каре к ее типу лица не идет. Два года отмотал в Карелии. Откинулся, начал честную жизнь, ходил на курсы подавления токсичной маскулинности. Женился, чин чинарем, все как у всех. Жена работала начальником эклерного цеха, я дома занимался хозяйством. Потом она располнела на эклерах, я перестал ее хотеть. Меня осудили за отказ в сексе на основе неприятия бодипозитивной внешности. Три года в Воркуте. От звонка до звонка.
- Бросай кости сюда. – смотрящий кивнул на свободную шконку. – Я, Саня Газлайтинг. Мотаю пожизненный за психологический абьюз жены, приведший к депрессии и падению самооценки. У нас тут салаг и мужиков нет, только воры да уголовнички!
Вот это Хасан Абьюзивный, 5 лет за отказ от участие в Дне Куколда.
Вася Гендер у нас единственный политический. Выпускал подпольную газету «Вестник мачо», где утверждал, что биологических пола только два и ставил под сомнение матриархат, как единственно возможную форму государства. Ну и одиночный пикет против жестокого подавления гетеросексуального восстания на Брянщине ему припомнили.
На десятку загремел.
В тот угол даже не суйся. Там у нас опущенный сидит, он на их стороне. Определяет свой пол как женский, ориентацию, как небинарная транс-лесбиянка, хочет за счет государства сменить пол и перейти на сторону зла. Но у нас пока парашу моет и жрет отдельно, падла!
Ты, Фрол, в правильное место попал. Есть зоны розовые, где весь актив под радфемками полицейскими ходит. А у нас зона мужская, воровская, масти черной!
Саня аж рванул на груди шелковую робу со стразами.
- Цыц, хуемрази, отбой! Тут вам не курорт, цисгендеры драные! – буч-вертухай Фекла Пиксель ударила дубиной по решетке.

Роман Юрьевич

Толстая кожа - здоровая психика. Так, по крайней мере, я думал. Жизнь ведь по-дурацки устроена. Люди в неё приходят, становятся близкими, а после уходят. Хочешь или нет, а приходится адаптироваться.

Но любой дончанин вам подтвердит, что за эти шесть лет, независимо от возраста, нас покинуло больше людей, чем за всю довоенную жизнь. А те, что остались, изменились окончательно и бесповоротно. Да и себя мы зачастую не узнаём.

И происходило это вроде постепенно. Было время на реабилитацию. С другой стороны, я продолжаю воспринимать эти годы как один чертовски длинный и невероятно паскудный денек.

Последние теплые деньки осени усадили меня давиче на летнюю площадку кафе.

Сижу себе, загазованным воздухом дышу,обжигаю язык капучино. Вечно забываю что под тёплой пенкой горячий кофе...

И тут выползают они,герои моего повествования.

Выползают это в прямом смысле слова,пара мужчина и женщина были совершенно пьяны,причём судя по всему давно
И я не наговариваю,уж поверьте я могу отличить веселящуюся парочку интеллигенции,что-то отмечающих обычных людей,от махровой алкашни.
Ну в общем уселись они на бордюр,прямо напротив меня.
Ничего трогательней этой картины я не видала уже очень давно.

Это когда живет семья из двух пенсионеров в Донецке. Муж еще получает пенсию в Украине, а жена не смогла поехать продлить ее, так как заболела и переезд опасен.

Они платят за квартиру, покупают жене необходимые дорогие лекарства, муж растит на оставленной уехавшими соседями дачке нехитрый ассортимент овощей и фруктов, жена все это купорит и перерабатывает.

Они рады гостям, накрывают на стол, с гордостью подсовывая поближе к гостям мясо, которое сами себе покупают редко. Что, мол, неплохо все, вот кушайте, угощайтесь.
- Ой, какие конфеты, - радуется хозяйка принесенным к чаю гостинцам. - Бабаевские? У нас тоже продают, но дорогущие очень. Ты может обратно возьмешь? Может к кому еще зайдешь?

Ну нет у меня другого места, где это можно было бы опубликовать. Я для журнала одного, вообще-то, писала, но журнал в муках скончался, и больше негде теперь. И при этом есть как минимум несколько человек, которым это прочесть будет важно. Потому что – об их юности, об их городе и об их друге. О таком невозможно и нельзя написать коротко, тут вполне журнальный объем, поэтому не нужно читать, если длинные тексты вам мучительны.

Это мама и бабушка. Маме лет двадцать. Обычный вечер, когда, как всегда, приходит в гости большая компания. Кто-то уже и пришел, раз сделал фотографию.

…Валерик ничего не знает о моем существовании. Потому что он умер за несколько лет до моего рождения. Тем более странным ему, вероятно, кажется где-то там, где он теперь, что на протяжении всей жизни я довольно много думаю, знаю и помню о нем. Я по нему даже скучаю, хотя никогда не видела. Это, конечно, потому, что еще остались люди, которые любили его, и они мне рассказывали. И выходит, что, если это правда – насчет «человек жив, пока его помнят», то Валерик Кормачёв поживет еще, и друзей своих переживет, и побудет еще тут, пока я. В последнее время я о нем думаю почему-то все чаще, и как будто что-то точит: «напиши, расскажи», - иди знай, может, это какое-то предчувствие, может, мне завтра кирпич на голову упадет, в общем, надо написать, пусть и тут, пусть и так. И, как ни крути, обо всех этих мальчиках и девочках хочется рассказать, как у Гладилина, «историю одной компании». Под «Високосный год» хочется, под любимую песню.

В конце августа 1892 г. газеты "Приазовский край" и "Южный край" поместили материал из "Екатеринославских губернский ведомостей" о беспорядках в Юзовке, вошедших в историю нашего города под названием "холерный бунт". Местечко в газетах называется то Юзово, то Юзовка. Здесь названия сохранены. Фото из Сети.

"В «Екатеринославских губернских ведомостях» размещены следующие подробности о беспорядках в Юзове: «2 августа в местечке Юзовка Бахмутского уезда около 4-х часов пополудни собравшейся толпой горнорабочих произведены беспорядки, которые становились все более угрожающими, т. к. к волнующейся толпе стягивались горнорабочие соседних шахт, и толпа таким образом быстро возрастала в своей численности. Буйствовавшая толпа набросилась на лавки и питейные заведения, которые тут же были разбиты и подожжены ею.

Поздний вечер уже - пришла пора рассказывать страшное.

Крошечный наш шахтерский городок, где мы жили, был городом-спутником городка ненамного крупнее, но повсеместно известного, благодаря большой и героической литературной славе. До 6 класса мы жили так сказать в метрополии, а потом получили новую квартиру в нашем удивительном городишке. Половина жителей барака на такой жилищный мезальянс "пойтить никак не могли-с" и остались ждать квартир в большом городе (и дождались, что характерно), но у нас барак с его уличными удобствами зимой и летом уже крепко сидел в печенках, поэтому мы внезапно оказались владельцами прекрасной, просторной и новой квартиры, но в новостройке на самом краю ойкумены, в такой себе попе мира. За нашим домом уже заканчивалась всякая цивилизация, змеилась железная дорога, высились терриконы шахт, зеленели посадки и колхозные поля. Не скажу, что меня это огорчало. Живя в городе, мы дышали свежайшим деревенским воздухом, бегали в балку за первоцветами, гуляли с подружками по полям и посадкам.