Забыть физкультурную (не «спортивную» - «физкультурную»!) форму – один из кошмаров глупого бесправного школьного детства. Когда осознаешь, что таки да, действительно забыла, приближение урока физры ощущается как сползание в бездну. Казалось бы, ну что тебе могут сделать, чисто логически, а? Ну, замечание напишут в дневник, ну, поругают… а чувство такое было, как в ожидании расстрела, наверное. Но эта же самая форма – сам момент переодевания за 10 минут перемены – дарила и странное и трогательное ощущение «сбрасывания старой шкурки» и обновления, пусть ненадолго, на 45 минут всего. И эта же простенькая форма – мешковатые, с самого начала как-то растянутые на коленях «треники» со штрипками и дурацкой простроченной «стрелкой» спереди, футболка, кеды – давала даже какой-то простор для внутренней локальной моды. Когда, например, какая-нибудь продвинутая девочка первой начинала заправлять штаны в носки, а то и вовсе закатывать до середины икры, а футболочку с олимпийским мишкой не заправлять, а выпрастывать, а «мастерку» (верх спортивного костюма) обвязывать вокруг талии…
34 года сегодня, как убили Талгата Нигматулина. А через месяц, 5 марта, ему бы исполнилось 70.
Я его впервые увидела на экране еще маленькой – в роли Индейца Джо в «Приключениях Тома Сойера и Гекльберри Финна». И с тех самых пор и по сей день эта роль, этот герой именно в этом воплощении для меня – самый страшный, самый жуткий из всех кинематографических злодеев, каких я только видела. Года три назад мне ужасно захотелось пересмотреть «Тома Сойера», и я это сделала. Много чего в этом фильме оказалось… как старая пыльная неуклюжая детская игрушка, казавшаяся в детстве блистательным совершенством, а взрослыми глазами увиденная во всей своей беззащитной жалкости. Индеец Джо остался неизменным. Таким же, как был. Таким, при одном только появлении которого, при одном только взгляде на которого в животе холодеет и сердце стремительно и страшно падает вниз.
С мест докладывают, что легендарная Стена, призванная уберечь европейские города от российских танков, всего за два месяца сократилась на семнадцать процентов. Коррупция, предательство или обыкновенное чудо?
А вот, помнится, в моем безоблачном детстве, на поле, что разделяло первую и вторую линию посадки, располагалась заброшенная свиноферма. Позорный символ тоталитарного гнета уродовал пейзаж.
Ее было прекрасно видно с дедовской лоджии. В посадку, конечно, мне ходить не разрешали. Тем более, что рельсы, по которым товарняки мотались, пролегали в тех же краях.
Но как мальчику получить монетку, расплющенную поездом, если в посадку не ходить? Мы ходили. Развалины свинофермы тоже посещали в обязательном порядке. Рогатый коровий череп, увязший в оранжевой глине, приводил нас в бешеный восторг.
Самыми ходовыми конфетами моего детства были "Кальмиус" и "Премьера". Не какие-нибудь дешевые "барбариски", но еще не шоколад. Такие можно было отыскать в десертной вазочке любой честной донецкой семьи.
Я быстро понял, что есть их нужно с хлебом и молоком. Тогда и наедаешься быстрее, и не так приторно. Хотя, конечно, надоели они мне страшно. А вот с шоколадом дела иначе обстояли.
Мама тогда (как и сейчас, впрочем) работала в больнице и время от времени приносила домой шоколадки. "Мария", "Корона", "Мауксион" с изюмом и орехами. Плитку мы с тетей, которая в ту пору среднюю школу заканчивала, делили более или менее пополам.
Стены моей комнаты, в школьные годы, помимо всего прочего, украшали постеры с Децлом. Не потому, что мне так уж нравилось его творчество. Просто в западном кино у всех подростков были постеры. А мы что? А мы не хуже!
В фойе нашей благословенной школы базировался лоток со всякой всячиной. Формально - с канцелярскими товарами. На самом же деле, там продавали стикеры, постеры, симпатичные карандаши и прочую ерунду.
Купишь, бывало, какую-нибудь цацку, наиграешься за день и подаришь кому-нибудь. И вот я теперь думаю, что странное дело получается: деньги с завтраков на ерунду несъедобную тратил, а щеки продолжали расти. Нет! Это не из-за физкультуры, которую я систематически прогуливал.
Ах, да! Постеры. Один был куплен на общих основаниях. Все покупали и я купил. Сейчас бы сказали, что на волне всеобщего хайпа. На дверь повесил. Там, где импортные подростки 90-х писали, что родителям и сестрам вход запрещен.
83 года назад, 29 января 1936 г. в Макеевке состоялось торжественное открытие нового цирка. О нём в газете "Соц. Донбасс" рассказал Председатель макеевского горсовета Ф. Ананченко.
Новый цирк был по вместимости одним из крупнейших в Союзе, уступая только ленинградскому и киевскому. О его размерах можно судить по следующим цифрам: в цирке 1645 мест, диаметр купола - 36,5 м, высота купола - 21,5 м, стоимость цирка - около 2 млн. 600 тыс. рублей.
Макеевский цирк был своего рода уникальным строением: он отличался от всех существующих в Союзе. Купол был цельносварным, без единой опоры и подставки, без поддержки столбами и колоннами.
30 января 1936 г., газета "Соц. Донбасс" разместила несколько коротких заметок о жизни города Сталино и о планах на будущее.
"На днях хлебовыпекающая промышленность Донпромхлеба приступает к изготовлению свыше 150 новых сортов хлебобулочных изделий, - писала газета. - В частности, будет выпекаться до 15 сортов баранок: сахарные, крученные, парные и пр. В пищевых магазинах скоро появится в продаже 15 сортов сухарей и 30 сортов пирожных".
кинопередвижка
Я выросла в маленьком посёлке. Это потом он стал передовой и замелькал в военных сводках, а тогда это было богом забытое место аж в 30 км от Донецка (по мерке 90-х это было жуть как далеко).
Единственное окно родительской квартиры, из которого можно было смотреть на мир, а не на соседний дом, выходило на запад. Впереди была почта, за ней ставок (который спустили, когда я училась в первом классе, да так и не наполнили вновь), а за ним поля, поля. Я очень любила смотреть в это окно, потому что из него был виден горизонт. И кусочек дороги в никуда. А на горизонте прямо напротив окна рос куст.
Мозгами, прикинув расстояние и размеры, я понимала, что это никакой не куст, а целое дерево, а может, даже группа деревьев, но называла его все равно куст. И этот куст мне жутко нравился. Может, потому что он был один посреди поля и поэтому выделялся на фоне общего уныния. Может, потому что форма у него была интересная. Может, потому что это был единственный объект, на котором останавливался взгляд. Но я часто сидела на табуретке в кухне у окна и смотрела на тот куст. И моим самым сильным по детству желанием было однажды выйти из дома и пойти вот так прямо напрямик чрез осушенный ставок, трассу, поля и посадки всё вперед и вперёд прямо к этому «кусту».
Когда мы ехали в Донецк или (что чаще) в Ясиноватую, или вообще просто вдоль трассы по посадкам потрусить абрикосы на варенье, я пыталась в деревьях, которые мы проезжали мимо, угадать – которое из них тот самый «куст». И ни в одном не находила достойного кандидата.
История Донецка. В очерке "Юрий Левитанский: "Я прочно впаян в этот лёд"", напечатанном в журнале "Нева" 2011 №5, поэт, переводчик, эссеист, прозаик, публицист С.А. Минаков окликает нас: "Ау, Киев и Донецк, помните ль поэта Левитанского?"
Помним! 25 сентября 2013 г. на здании Управления Донецкой железной дороги была открыта мемориальная доска памяти Ю. Левитанского. А мы предлагаем вашему вниманию редкое фото из газеты "Соц. Донбасс" за 1937 г.
Юрий Давидович Левитанский родился 22 января 1922 г. в городе Козелец (Черниговская область, Украинская ССР), где его дед Исаак Евсеевич Левитанский до революции работал управляющим на одном из заводов крупного сахарозаводчика. Вскоре после рождения Юрия семья переехала в Киев, а затем в Сталино, где его отец Давид Исаакович Левитанский работал на шахте. Окончив школу в 1938 г. в Сталино, Юрий Левитанский едет в Москву, где в 1939 г. поступает в Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ).
Многие его стихотворения стали песнями...
Утепляя сегодня перед выходом свой роскошный периметр, пошутила, что в рейтузах с начесом и волосатом свитере я похожа на куклу Кокошки
на что Настя, утепляясь в том же эффектном стиле, понятно, спросила: "чо? какой кошки?"
с энтузиазмом рассказала ей историю, которую люблю примерно так же, как историю супружества четы Буниных (ее не рассказала), но немножко больше
в начале 20го века в Вене "жил-был художник один" - Оскар Кокошка: экспрессионист, писатель, драматург, рыбы
он был уже довольно знаменит своими "уродливыми" работами, когда его, 25летнего, представили вдове известного композитора Альме Малер
она была старше Оскара на 7 лет, высокая, крупная, черноволосая; немного музыкант, немного композитор, немного литератор, немного художница, профессиональная светская львица, дева