Память

Немного расскажу о самом конце советской власти, который я застала уже взрослой. Просто, чтобы молодёжь могла сравнить реалии.

В 1987 году я закончила среднюю школу. Я была старшей в семье, жили мы по тем меркам скромно - у меня были ещё два младших брата-школьника, мама - учитель, папа - КИПиА.

Поэтому я приняла решение - получить профессию, а потом уже образование, тем более, что в семье у нас это было принято - и дед и бабушка сначала работали, а только потом "выбились в люди", выйдя на пенсию с высоких должностей. А дед ещё и повоевать успел, был четырежды ранен, контужен и прошёл всю Украину с пулемётом. Но я отвлеклась.

В строительном ПТУ набирали девочек на две профессии - маляров-штукатуров и крановщиков мостовых кранов. На маляра мне не позволило пойти состояние здоровья, поэтому пошла в крановщики.

Южный берег известного то ли моря, то ли озера.

На улице стояла невероятная жара и если днем не нужно собирать коллекции, то студенты отсыпались. Почти невиданная тогда никем сиеста. Вечером, когда Солнце уходило за неровный край леса, мы просыпались и снова собирались небольшими группами, почти по интересам.

Гаджетов еще не было, а потому обсуждали события дня, говорили о прочитанном и учебном материале, кто-то делился впечатлениями о буераках и местных жителях, кто-то уходил подальше, чтобы там целоваться, а кто-то забредал еще дальше, чтобы обрубить все хвосты, и уже там, в приятной компании - употреблять.

Когда мы поймали соседского гуся в первый раз, то это было приключение, в котором принимала участие даже собака Вовки. Потом эта охота стала рутиной, пока делегация местных жителей не пришла к руководству лагеря оголтелых биологов и не призвала приезжих лохов к порядку - уважать имущество и чувства местных эстетов.

Конфликты на почве тяге к быстрой и громкой мотоциклетной езде, а также влечению к неторопливым и тихим девушкам случались и раньше, но это было уже серьезно. Здесь бурякивкой не отделаешься. И даже казенка не спасала.

- Бабо, бабо, чорный дядько йде! - смеются и пугаются одновременно чумазые дети аборигенов, бросаясь врассыпную.

Год назад кто-то обещал написать про Депеш, когда они играли в Киеве, и написал. Копирую.

Это было время, когда оказаться волновиком, металлистом или панком, было ничуть не менее судьбоносно, чем родиться кшатрием, брахманом или шудрой. Или поступить в высшее учебное заведение, уехать на заработки в Среднюю Азию, уйти в далекий скит за тридевять земель. Обратного пути к людям могло уже и не быть.

Часто его и не было. Не все вышли и вернулись. Кое-кто так и остался там.

Озираясь, я вышел из временно включенного лифта, в котором через пять лет случайно устроил аммиачную газовую камеру. Осторожно прокрался по расчерченному полу мимо мусоропровода, куда совершенно не думая о последствиях Геша через четыре года выбросил мешок ненужной конопли с нулевым содержанием тетрагидроканнабиола, и квадратной кухни, где всего через год взрывалась не только питательная сгущенка. Два года из этих пяти выпали на увлекательную семейную жизнь и замечательную работу. Жаль, что не наоборот.

Однажды 23 ноября 1992 года пьяные остряки выбили здесь чьей-то крепкой головой упрямое тоталитарное стекло и не могли его вставить почти неделю. Участников мероприятия, которые трезвея и скучнея по ходу пьесы кричали хриплыми голосами стихи Хайяма в уже морозную даль над вторым городским ставком, проклинали всем этажом. И они сами себя тоже винили, но сильно потом, когда похолодало, а чеченцы уехали без предупреждения, как и появились. Вместе с ними исчезли все преходящие бонусы нелегального визита и начались мучительные проверки.

Удивительная сейчас, но, думаю, типичная для той эпохи родная племянница Эдуарда Теодора Боссе, который вместе с немцем Р. Г. Геннефельдом основал в 1897 году в Юзовке (Донецке) «Машиностроительный и чугунолитейный завод...» ("Донецкгормаш") - Виктор Гриза

В августе 1917 года в Алуште О.Э. Мандельштам написал стихотворение:
«Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
— Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, — и через плечо поглядела…»
Этой хозяйкой была Вера Судейкина, актриса и художница, урожденная Боссе, в замужестве — Люри, затем — Шиллинг, а потом — Судейкина. Соломон Волков, музыковед, журналист и писатель, написал такую биографию Веры Судейкиной (Стравинской).

*****

В первые дни Великой Отечественной войны в шахтёрских и заводских коллективах города Сталино прошли митинги. Грозен был гнев рабочих! Об этом говорят произнесённые на них лозунги: "Грудью станем на защиту Родины!", "Снести с лица земли фашистскую нечисть!", "Врагу не сдобровать!", "Не бывать фашистским псам на земле советской!", "За Родину, за честь, за свободу!", "Ответим тройным ударом на удар поджигателей войны!", "Горячей сталью зальём фашистские глотки!" Эти лозунги вынесла в заголовки газета "Соц. Донбасс" 24 июня 1941 г.

Журналист В. Сорокин описывал первый день войны в Сталино: "Миллионы сердец сжались сегодня в сильнейшем волнении. Мышцы напряглись, как пружины, готовые к мгновенному действию. День 22 июня! Потомки запомнят навеки эту великую дату. Голосом Молотова гласила из эфира сама история".

Шахтёрская столица, центр стахановского движения, город трудовой доблести и славы посылал на фронты Первой мировой и гражданской войн лучших своих сынов. Они сражались и на Карельском перешейке. Донбассовцы всегда были в числе самых отважных бойцов.

- Нифига себе! Можно пофоткать?
- Конечно, - устало кивает владелец Волги 22. - Ты уже четвертый сегодня.

Старый советский объектив "Гелиос" давно пылился в рюкзаке без дела. И вот выдался денек, когда можно было прикрутить это стекло к Соньке и пойти позадротить - мануальная (ручная, без автофокуса) оптика как раз и рассчитана на неторопливую, вдумчивую съемку.

22 июня 1941 г. наш город ещё по инерции прожил вполне мирно. Накануне в зале заседаний городского совета открылась Вторая областная конференция архитекторов. На конференцию съехались архитекторы со всей Сталинской области, работники проектных контор и организаций. Всего собралось 100 человек. В работе конференции принял участие и профессор архитектуры Павел Федотович Алёшин из Киева.

Конференция продолжалась 2 дня - 21 и 22 июня. Она обсуждала вопросы планировки и застройки города Сталино. Докладывал по этой теме председатель исполкома городского совета Ф.В. Старовойтов. Содокладчиком был городской архитектор Б.Л. Струпинский. В повестке дня конференции были отчётный доклад правления Союза советских архитекторов Сталинской области и содоклад ревизионной комиссии, выборы правления и ревизионной комиссии, выборы делегатов на Второй Всеукраинский съезд советских архитекторов.

Кто в советские времена хоть раз попробовал молочный коктейль, уже не сможет забыть его вкус. Казалось бы, сегодня разнообразие бытовой техники и доступность качественных ингредиентов позволяют приготовить любой коктейль из молока, но добиться того самого вкуса действа не получается.

Все дело в специальном миксере, который в Советском Союзе использовали для смешивания и взбивания.Советский миксер, стоявший в кафе и молочных барах, а также в гастрономах, парках аттракционов и других местах, где можно было полакомиться молочным коктейлем, назывался «Воронеж».

Моя прабабушка со стороны мамы, которую я застала совсем уж дряхлой и больной, вышла на пенсию в 55 лет. Ее второй муж, который был старше, вышел с ней в одно время.

Я не знаю сумму прабабушкиной пенсии, но знаю, что у ее мужа была максимальная советская пенсия, потому как он был ведущим инженером, рационализатором и имел кучу патентов. Это было не что-то запредельное, а тот максимум, который могли получать простые люди в СССР. Перед перестройкой это было 132 рубля, до того - не знаю.
У прабабушки пенсия скорее всего была средняя или даже ниже средней потому как она работала в библиотеке и зарабатывала мало.

На пенсии они переехали в однокомнатную квартирку мужа в Ленинграде.

И жили примерно следующим образом.

“Такие бани можно было увидеть только в западных фильмах”

– Дима, какое твое первое впечатление о Донецке?

– Это шахтерская баня. Мы жили в Ясиноватой, отец работал главным инженером станции, был уважаемым человеком. Люди с разных донецких шахт считали нужным пригласить его в гости. И это были такие бани, какие только в западных фильмах тогда, в начале 80-х, можно было увидеть. Все в дереве, бассейны – только что боулинга не было. Позже, в перестроечном кинематографе такие сауны показывали как знак полного морального разложения и богатого криминала. И я до одури купался в этих бассейнах, где откуда-то снизу шли пузырьки воды – это было непередаваемо круто! Вот в такие бани мы часто ездили из Ясиноватой. А на какой шахте была моя первая из них – уже не скажу.

– Вы долго жили в Ясиноватой?

– Прилично, до середины 80-х. Мои родители вообще-то приехали из Москвы, но так получилось, что отцу пришлось продолжать карьеру на Донбассе. Он не жалел об этом ни разу, при мне, во всяком случае. Это была уважаемая работа, он здесь приобрел массу друзей. Но и московские товарищи его, кстати, не забывали. Годы спустя, уже став очень важными шишками, приезжали к нам в гости – и тогда я реально понимал, какие у отца остались связи в столице. Наверное, они помогали ему в работе. Вообще, профессия железнодорожника была тогда и престижной, и уважаемой.

– А потом вы переселились в Донецк?

– Да, но еще до того, из Ясиноватой и Дебальцево, где мы прожили около года, я частенько наведывался в Донецк. Родители меня без проблем отпускали – и я приезжал, чтобы потусить в каких-то интересных местах. Помню выставку «Уголь-83» с огромными очередями и раздачами всяких западных ништячков. Помню «Луна-парк» и чехов с их жвачками… Ну, а переселились в Донецк мы уже в 1987-м, когда отца перевели в управление железной дороги. И для меня это было огромное событие. Еще бы – ведь теперь «Волна» становилась ближе!