Семья

Моя прабабушка со стороны мамы, которую я застала совсем уж дряхлой и больной, вышла на пенсию в 55 лет. Ее второй муж, который был старше, вышел с ней в одно время.

Я не знаю сумму прабабушкиной пенсии, но знаю, что у ее мужа была максимальная советская пенсия, потому как он был ведущим инженером, рационализатором и имел кучу патентов. Это было не что-то запредельное, а тот максимум, который могли получать простые люди в СССР. Перед перестройкой это было 132 рубля, до того - не знаю.
У прабабушки пенсия скорее всего была средняя или даже ниже средней потому как она работала в библиотеке и зарабатывала мало.

На пенсии они переехали в однокомнатную квартирку мужа в Ленинграде.

И жили примерно следующим образом.

Сегодня у нас сломался лифт, и я шел по лестнице пешком. Вниз одиннадцать этажей, потом вверх. Потом опять вниз, а потом снова вверх. Но я не жалуюсь, я рассказываю.

На лифте жизнь пролетает быстро, как в кино, а когда идешь пешком, то есть время подумать. Вниз одиннадцать этажей, потом вверх. Потом опять вниз, а потом снова вверх. А еще на некоторых этажах останавливаешься отдышаться, честно признаюсь. Хотя, если поставить задачу, то пока еще могу одним махом. Но я не хвастаюсь, я рассказываю.

Когда идешь по лестнице, волей-неволей читаешь ту самую наскальную живопись. Можно, конечно, набраться святости и отводить глаз от запретного, а можно и согрешить. Ну, а кто не ьез греха? Я сейчас не каюсь, я рассказываю.

О своем первом, самом первом дне рождения я знаю только то, что был он чрезвычайно снежным. Насыпало так, что машина «скорой помощи», которая приехала забирать маму в роддом, не смогла подъехать к дому, и маме пришлось идти к ней, по колено в снегу.

Вот уже который год, в преддверии своего дня рождения, я пытаюсь представить это мартовское утро. Темный наш двор на Университетской, освещенный только неяркими лампочками над подъездными дверями, снег, который мягко ложится на землю, и автомобиль с незаглушенным двигателем, стоящий поодаль.
Где он мог стоять? Наверное, у магазина «Дары садов», въехал с проспекта во двор сколько мог, так чтобы и не мешать, и чтобы суметь выбраться, урчал двигателем и фары тускло помаргивали в такт трепыханию мотора.

Однажды, очень давно - я курсе, наверное, на третьем училась или, может, на четвертом, - в Донецкой филармонии страшный был ажиотаж. Вечер Гии Канчели. Симфонии №3 и №5. Дирижировал Роман Кофман, если не ошибаюсь за давностию лет. Очень было трудно достать билеты, то, что творилось, нельзя даже аншлагом назвать: какие там приставные стулья, люди на ступеньках сидели и стояли вдоль боковых стен. Ну, захолустный бескультурный городишко, пьяное шахтерское быдло, сами знаете.

Я до этого Канчели не слушала никогда, если не считать понятных "Мимино", "Не горюй!", "Паспорт" и "Кин-дза-дза". Еще я никогда не плакала, слушая классическую музыку - не важно, оперную ли, симфоническую, меня ни "Тоска", ни "Лакримоза" не брали.

Есть вещи, которые самой природой предназначены, чтобы теряться. Их покупаешь, а они теряются. Иногда, по-моему, прямо в магазине. Вот ты от кассы отошел, все аккуратно в сумку сложил, дома сумку открываешь, а там нет ни фига.

Например, носки. О, по этому поводу каждому найдется, что сказать. А у меня и слов уже даже нету. Было у деточки пять пар черных носков, а сегодня смотрю – ни одной. Ладно, две я лично выбросила, одни он у бабушки оставил, а остальные-то где? Съел? Ушел в школу в носках, а пришел босой? Рассосались в процессе стирки?

Вот историю рассказали. Одна бабка жила, детей у нее не было, только дальняя родня, а она им не особо-то нужна была. Ну, время пришло, померла, конечно, не без того. Осталось после нее дом небогатый, утварь разная допотопная, телевизор черно-белый еще, хрусталь какой-то, а даже не хрусталь, а просто стекло с огранкой да истертая и поношенная одежда. А еще будка во дворе, а в ней осиротевший Дружок.

Как бабка преставилась, соседи нашли телефоны родни какой-то, те, так уж и быть приехали, старушку схоронили, все что положено в такие случаи, помины негромкие, пришли кто по соседству жил и почтальонка, она покойницу хорошо знала, дружили, как принесет пенсию - долго просиживали, обсуждали кто нынче в политике главный гад. За эти разговоры бабка давала почтальонке с каждой пенсии десять рублей, та отказывалась, смущенно охала, но брала. Из уважения, чтоб не обидеть.

Посидели повспоминали бабушку, и какой была, и кем работала, и что жизнь не сложилась, а у кого она сложилась-то, если подумать. И плохо, что одна осталась под старость лет, а с другой стороны, всех это ждет, а наша-то еще долго протянула, почти восемь десятков лет, в наших краях это много.

Посидели и разошлись, родня выкрутила пробки, чтобы в пустом доме не "коротнуло" ничего, вытерла воду из-под оттаявшего холодильника, закрыла ставни и задвинула на них жесткие металлические щеколды, которые еще муж бабки когда-то поставил, мужа почти двадцать лет на свете нет, а щеколды, смотри-ка, работают, крепкие, основательные.

Я вот тут че подумал. Одиночество – это здорово. Это – свобода.

Развелся ты такой с женой, снял хату – и все, жизнь в кайф! Вот тебе и пиво, и сериалы, и игры – да все, что хочешь, хоть дрочи в позе лотоса на люстре. И слова никто не скажет. Машинка стирает, мультиварка готовит, по пятницам приходят на винишко веселые и зудящие подруги, греющие потом ночью твою двуспаслку.

Сначала это офигенно – дух свободы прям сам рвется в твои ноздри, заставляет кайфовать от самой простой мелочи.

Пиздец наступает чуть позже, где-то месяцев через восемь. И подкрадывается он, как и полагается пиздецу, ну совсем незаметно.
Вот идешь ты с работы домой. По пути ты уже заскочил в магаз, купил себе мясных ништяков и бодро топаешь в квартиру, предвкушая вкусный ужин.

На часах два ночи. Киев.
- Есть теория, что это собаки приручили человека, а не человек собаку, - говорит Даша. Кроме нас перед «Джерелом» никого. Луна. Сверчки.
- Ты там будильник на пять все же поставь, - добавляет она.
У меня сегодня поезд до Краматорска.
***
Мы мчимся по проспекту Победы и я не говорю таксисту, что поезд вот-вот уйдет.
- Смотрите, 170, - и так показывает он на спидометр.
Впервые в жизни я опоздала на поезд.
***
В Краматорске, уже на следующий день, Лис с Федоровичем рассказывают, как ехали из Донецка через блок-посты осенью, был дождь и они промокли до трусов.
- У меня рекорд 13 часов из Донецка сюда. Три часа мы просто стояли на дороге. А один раз смотрю, а на обочине лежит мужчина. Такой уже в годах. Я сначала думал, может пьяный, а он умер. Рядом палочка, сумки. Его потом накрыли.
И меня цепляют именно эти сумки. Человека нет, а сумки с нехитрыми пожитками – вот. И вещи сложены, как он их уложил.
- Юлька жалела, что ты не с ней поедешь. Говорит, ты же ничего там не знаешь.
- Ничего, я буду смотреть, что другие делают.
***
До открытия блок-поста еще 20 минут.
- Я за тем мальчишечкой, - говорит обо мне старушка. Я в спортивном костюме. Капюшон.
Очередь от дороги отделяет металлическая сетка. «Горловка – 7 км, Донецк – 59 км» - надпись на придорожном щите.

***
Солнце просвечивает сквозь желтеющие листья на бульваре проспекта Ильича. Спешу к Леночке домой. Те же лавки, чисто. Нащупываю телефон в кармане. Хочется звонить знакомым и радостно кричать: «Я в Донецке». А потом останавливаюсь у лавки и стираю слезы. Но может это все гормоны.
***
- За приезд, - наливает Игорь коньяк вечером. Пару часов назад мы забирали с ним Полю из школы. Я не видела ее два с половиной года. Сейчас она во втором классе. Я зашла в холл, пока папа с Никиткой ждали во дворе.
«А что, если я ее не узнаю?» - мелькнула смешная мысль. И я ее не узнала. За два года волосы совсем потемнели. А в детстве она была почти блондинкой.
***
- А почему ты живешь в Украине? – спрашивает Никитка.
- Мне больше негде жить.
- А ты купи тут дом и часто приходи к нам.
- Это как в твоем «Майнкрафте». Чтобы что-то появилось нужно накопить ресурсы.
***
Сижу на лавке в небольшом прямоугольнике яблоневого сада зажатого оранжевыми пятиэтажками. Мужчина поливает из ведер молодые саженцы. На детской площадке папа катает ребенка. Заходит солнце. Шумят машины на проспекте Ильича.
Оказывается совсем рядом работает Аннушка. Завтра мы едем к ней домой в Харцызск.
***
По дороге на маршрутку забегаем на полтора часа в ботанический сад. Дорожки разбитые, но строят японский садик, а на грядках с астрами и георгинами работают люди.

Когда мне было 7 лет, родители получили квартиру. И мы из бабушкиного домишка переехали в многоэтажку.

Для меня это была трагедия. Я ведь воспринимала тот бабушкин дом и все вокруг как свою родину. А это ужасно – лишиться родины.

– Лена! Ты посмотри, какая большая комната! Она теперь твоя, – подбадривали меня мама с папой.

А я хотела ДОМОЙ. Туда, где под камнем я закопала свой «секретик» – маленький цветочек, прикрытый кусочком бутылочного стекла. Темно-зеленого. И я дала себе слово, что откопаю его не раньше, чем через год. Я хотела к тому дереву, что растет на углу нашей улицы. Никакое другое не бывает таким красивым осенью. Все стоят себе желтыми, а оно – золотое! И к длиннющей мальве хотела вернуться. Из ее цветков я делала себе кукол и придумывала им сказочные истории. Да. У меня был ДОМ.

А потом его не стало. Мы переехали. И взрослые радовались, что вместо убогой «избушки» у них теперь КВА РТИ РА.

Познакомилась с двумя молодыми людьми в Донецке. Ему 24, ей 23, он занимается чем-то связанным с написанием программного обеспечения, она филолог (иностранные языки), оба всю войну были в городе.

Снимают квартиру, точнее живут, оплачивая коммуналку, в квартире уехавших знакомых. У парня вся родня на Украине, девушка местная, родители в Горловке.

На Украину и мысли нет ехать на пмж, в Россию - слишком много сложностей, никаких вариантов быстрого получения гражданства, они по соотечественникам не подходят, да и денег нет, чтоб переехать, потом сдавать экзамены, покупать патенты, снимать квартиру. Вариантов, чтоб найти работодателя, готового помочь нет вообще.

О зарплате. Работают, получают "хорошо". Хорошо в кавычках потому, что это цитата и потому, что это нехорошо для любого города с российскими ценами кроме городов республик.