Человек, контуженный русской историей

Вечерами мне звонит отец (мы связываемся почти каждый день):
— Живы?
— Живы.
— Сыты?
— Сыты.
— С работой как?
— Лучше, чем у многих.
— Настроение?
— Хорошее.
— Я тоже ничего.
После этого отец начинает перечислять, какое у него сегодня было давление, как заживает болячка на щеке, что сидели с соседом сверху, но у того прихватил живот и он ушёл, а у отца пищеварение нормальное. Я поддакиваю. Отец задумывается.
— А ещё я прочитал в газете про Ивана Грозного…
— Мне не интересно говорить про Ивана Грозного.
— Но мы, оказывается, неправильно о нём думали!
— Я про него вообще не думаю.
— А вот ещё юбилей Ленина…
— В жопу Ленина, пап. Не хочу тратить на него время.
Отец растерянно смотрит с экрана смартфона.
— Ты сам-то мне ничего не хочешь рассказать?
— Что-то хотел, но уже не помню что.
— Тогда до завтра?
— До завтра!
Мы разрываем связь.

Отец — человек, контуженный русской историей.

Родился перед войной, работал при Хрущёве, учился при Брежневе. Видел спектакли с Высоцким, ходил на концерт Цоя, прошёл 90-е, пережил двух жён, похоронил дочь. Я — его единственный сын. На закате жизни ему совершенно нечего мне передать.

Где-то внутри он — внимательный, эмоциональный и умный человек. Но жизнь так и не сложилась для него в какой-нибудь равновесный, законченный опыт, которым он мог бы делиться.

Вместо этого он говорит со мной цитатами из информационного шлака, созданного редакторами и журналистами, которые по возрасту уже почти годятся мне в сыновья.

У Оруэлла в романе «1984 год» прачка поёт песню, написанную машинами, наполняя её теплом голоса и силой живых эмоций. Отец пересказывает мне тезисы говно-СМИ отрывисто и механически, как Яндекс-колонка.

Вокруг нас опять гибнет привычный мир. Гипотетически в этот момент он мог бы мне как-то помочь советом, проявить сочувствие, поддержать. Но он не замечает катастрофы, творящейся вокруг, как не замечает меня.

Его ум увлечён образами погребального театра теней, который зовётся «русской историей».

Там в бесконечный раз какие-то монстры по-новому наряжаются (а мб не по-новому, кто их разберёт?) Люди умирают тысячами, потом оказывается, что не умирают, или умирают за дело, а мб за идею, но очень созидательную, правда, с катастрофически низким КПД…

Сколько я себя помню, отец всегда был отделён от меня залежами исторической макулатуры: Гумилёв, Суворов, журнал «Огонёк», Пикуль, Радзинский, Стариков, Акунин.

Что он всё время пытается там вычитать? Какому богу служит?

Я никогда не видел своего отражения в глазах отца. Но всю жизнь он отравляет мне мозг рассказами про каких-то царей, разведчиков и генсеков. Половина этих рассказов потом оказывается ложью, другая — правдой с отрицательным знаком. И об этом снова надо обязательно рассказать.

Выходил ли он хоть раз в жизни за рамки прогнозов статистики? Не знаю. Но всё это время он бубнит, как заведённый: «Кто не знает прошлого, у того нет будущего».

И таких, как он — миллионы.

Ау! Какого будущего вы всё ещё ждёте? Все варианты будущего вы просрали за чтением исторических и псевдоисторических анекдотов, книг и статей!

Умберто Эко любил повторять, что карлики, сидящие на плечах гигантов, видят дальше гигантов. Чем дольше я живу, тем чаще история кажется мне не мегалитом, а гигантской навозной кучей, которая щедро одаривает всех, кто ей увлечён, гниющими отбросами.

Думаю, по этой причине наши великие современники, которым реально удалось повлиять на ход истории, всячески удерживают своих наследников от любых попыток её узнать. Пусть делают, что придётся: ведут инстаграм, долбят дурь, гоняют по МКАДу на дорогих тачках. Что угодно, лишь бы чувствовали себя настоящими и живыми, пока их отцы превращают статистику в золото, закопавшись с головой в груды великого навозного прошлого.

Илья Переседов