Как очень я люблю неоконченные книги

Или вот еще. Я очень люблю неоконченные книги. Первое в жизни такое потрясение – Пушкин. Зеленый однотомник прозы, именно к нему, а не к собранию сочинений, в детстве потянулась рука, после оттуда мамой прочитанных вслух «Повестей Белкина». И там обнаружилось потрясающее: «Роман в письмах» и «Гости съезжались на даче». Которые цепляли с первой строки, увлекали, ну же, дальше, дальше! – а дальше… обрыв. И ты сидишь в обиженно-восхищенном недоумении, потому что уже никак не узнать, что потом. Ты сошла на перроне, а они уехали дальше, и их судьба затерялась. Или, точнее, это ты не успела за ними, и они всегда теперь будут манить недосягаемостью и загадкой. Но смутное чувство, еще в том нежном возрасте сигналившее: «а может, так и лучше, а может, именно так и надо?» - помню хорошо.

Потом повторилось с лермонтовским «Вадимом». На самом, как говорится, интересном месте. Но к этому времени – годам к десяти, думаю, - уже хорошо ощущалось именно это особое обаяние незавершенности. Не тем и не потому, что можно, мол, самой что-то там допридумать, таких амбиций у меня и в детстве не было, к счастью. А потому что произведение парадоксальным образом становилось значительнее в этой своей неисчерпанности и уже неисчерпаемости.

А высшим пилотажем стал «Последний магнат» Фицджеральда. Самая моя любимая у него вещь. Такой же обрыв, так же – на самом интересном месте, на пике твоей увлеченности и вовлеченности. Такое же мгновенное острое разочарование. И настигающее тут же осознание, что по-другому – не надо! Что эта вещь, и без того вся пронизанная тайной, таким образом остается таинственной, никому не подвластной. Я потом в этом убедилась, когда разыскала в черновиках Фица (уже не вспомню, у кого я дернула это манерное панибратское «Фиц», аналогичное «Хэму», но как-то вот прижилось) наметки развития и завершения сюжета «Магната». И даже на уровне этих набросков ахнула от досады и обрадовалась, что до их воплощения в чистовой версии не дошло. Потому что там так все выходило просто, в лоб, одномерно – по сравнению с действительно кинематографической многопластовостью уже написанного и не вырубаемого топором… Я больше скажу: вероятно, меня не устроил бы уже никакой вариант развития истории и характеров, потому что ни один вариант не был бы достоин заданной планки. Гениальный роман умер во цвете лет, все скорбят, что слишком рано, еще жить бы да жить, ах, сколько бы успел... а я не хочу, так я могу предполагать его возвышение, а не хронику пикирующего бомбардировщика. В общем, грех сказать, но я рада, что «Последний магнат» не закончен. И его, такого, готова с радостью брать и перечитывать в любой момент жизни. Он ведь даже оборван роскошно. Да еще все эти так и не получившие развития намеки, эти ключики к сорванному и украденному замку, все эти «позже он мне рассказал», «тогда я, правда, все видела в ином свете», «вы сами увидите... до сих пор иногда тешу себя мыслью, что будь он беден и молод – я бы его добилась», и мое любимое «позже, когда Кэтлин рассказала мне всю историю, стоя под дождем на грязной дороге под названием Голдвин-авеню...» А никакого «потом», никакого «позже» нет, и все растворяется и теряется в дымке или заволакивается дымом. И самое главное – нам недоступна точка во времени и пространстве, из которой Сесилия (явно повзрослевшая, помудревшая - насколько? - и старательно зачем-то собиравшая детальки этого паззла) пишет историю Стара, Кэтлин, своего отца-продюсера, голливудских студий золотой эры... Ясно только, что она пишет оттуда, где уже случилась какая-то беда, где роскошного Стара уже нет, и нет как-то нехорошо. Но мы этого не узнаем! Стар жил, Стар жив, Стар будет жить – и на наших глазах с ним ничего не случится, вот так вот! И это – одно из самых благородных и великодушных разрешений истории на моей памяти, пусть и не нарочно.

Но ценен для меня «Последний магнат» еще и фрагментом просто-таки высшего пилотажа. В нем есть крошечная история вообще без начала и конца. Я не удержусь и процитирую этот момент: там великий продюсер Монро Стар буквально за секунду разрешает сценарную проблему и вдохновляет сценариста, на ходу дав волю фантазии. И за этой фантазией – хочешь Хичкок, а хочешь – Билли Уайлдер, и в этот миг никому еще не ясно, в какой жанр и в какой смысл все это вырулит, и что всему предшествовало.

«– Представьте, что вы сидите в кабинете после целого дня дуэлей или писанины, слишком измученный, чтобы драться или сочинять. Просто сидите и смотрите в пустоту – обессиленно, как порой любой из нас. В кабинет входит хорошенькая стенографистка; вас, безучастного наблюдателя, она не видит, хотя вы сидите совсем рядом. Она снимает перчатки, открывает сумочку и вытряхивает ее над столом…

Стар поднялся и бросил на стол связку ключей.
– Выпадают две десятицентовые монетки и пятицентовик. И коробок спичек. Девушка оставляет на столе пятицентовик, остальные монеты сгребает обратно. Берет перчатки, подходит к печи, открывает заслонку и бросает перчатки внутрь. В коробке всего одна спичка; девушка становится на колени и собирается зажечь огонь. Вы замечаете, как сильно бьет в окно ветер, – и тут раздается телефонный звонок. Девушка берет трубку, говорит «алло», слушает – и уверенно отвечает: «У меня никогда в жизни не было черных перчаток». Она кладет трубку на рычаг, вновь наклоняется и чиркает спичкой – в этот миг вы внезапно оборачиваетесь и видите в кабинете мужчину, который пристально следит за девушкой…
Стар замолчал, взял со стола ключи и сунул их в карман.
– А потом? – улыбаясь, спросил Боксли. – Что дальше?
– Не знаю, – ответил Стар».

Вот это, я считаю, - гениальный кусочек, без преувеличения. Мне бесконечно интересно, что было до и что – после. Я никогда этого не узнаю. И в этой незавершенности – блистательная завершенность. Многовариантность, которой не передаст никакая нынче популярная «игрушка», позволяющая вести сюжет по любому направлению, выбранному и заданному игроком. Неопределенность, когда определенности-то не надо! Прелесть, которую определенность уничтожит. В нашем-то мире, в наше-то время, когда всякой законченной истории непременно надо присобачить, силой намертво приклеить «Моментом» приквел и сиквел, ничего не оставив на волю авторской мысли, фантазии, случаю и судьбе, эта спонтанная завораживающая жемчужная нитка без конца и начала, без крючка и петельки, стремительно нанизанная Старом, – моя отрада.

В жизни так тоже бывает. Однажды, например, я видела такое. Пару лет назад, летом, в нашем дворе. Днем. Мы с мужем должны были ехать к друзьям на дачу, оба спустились, но он еще побежал на рынок поблизости за чем-то, а я осталась торчать у машины и курить, очень уж хорошая была погода, солнце, блики света и пятна тени, густая-густая зелень над головой, затененная сторона двора, на которой было даже немного прохладно…
И вот, я увидела эпизод, запавший в память намертво. Я вам расскажу прямо как было, без своих трактовок (хотя они у меня есть).

К соседнему подъезду подъехала машина. Здоровенный черный внедорожник, жутко грязный, весь в пыли и разводах. Он едва только притормозил, а уже прогудел домофон, распахнулась дверь подъезда, и на ступенечках показалось явление. Лет 10 назад в сети было популярное словцо, определяющее ярко представленный тогда женский типаж: «киса» (шире – «гламурное кисо»). Это была она. Лет, я бы сказала, до 25-ти. Невысокая девушка, тоненькая, как тростинка, с тонюсенькими ножками и ручками. С длинными, тщательно завитыми иссиня-черными волосами. С сильно накрашенными глазами, но при этом без помады. В пеньюаре. Я не шучу. Это не было платье, там, в бельевом стиле. Это был именно очень короткий, едва прикрывающий бедра ярко-сиреневый с разводами шелковый гламурный халатик с обильными кружевами, чрезвычайно свободно раскинутый на груди и затянутый поясом на узенькой талии, - и невооруженным взглядом было видно, что под ним нет совсем ничего. А еще на девушке были туфли на каблуках. Помните, была такая мода, их в народе называли «копытами»? Гигантская платформа под носком – и высоченные, опасные для жизни тонкие каблуки. Вот такие были на девушке туфли. Ярко-красные. Когда она, меленько семеня, поскакала по ступенькам подъезда вниз, я реально испугалась, что она сейчас упадет и сломает шею или не шею. Но все обошлось.

Тем временем с водительского места неспешно вышел мужчина. Тут стилистически верно было бы, конечно, сказать – мужик, но это не совсем подходит. Такой типаж, как бы тут… В общем, не «бык» вовсе. Наоборот. Лет за 40, точно. Довольно грузный, с большим животом и покатыми плечами. Неспортивный совсем. Русоволосый с проседью. В очках. С добродушным лицом ближе к интеллигентному. Очень легко его представить в красивом кабинете и в хорошем костюме с галстуком. Но одет он был как раз наоборот в камуфляж с головы до ног. И тоже жутко грязный, это прямо заметно было. Он вышел из машины и пару раз неглубоко присел – видимо, отсидел себе все, пока рулил откуда-то издалека. И устало двинулся к девушке. Но та уже обежала капот и бросилась к нему на шею, буквально попискивая и повизгивая.

А дальше было так. Он открыл багажник. Багажник был реально весь забит большими черными пластиковыми пакетами, даже шторка была отодвинута, ну прямо по крышу. Взял один огромный, потом взял еще пару маленьких. Маленькие поставил у колеса, закрыл багажник. Дальше они с девушкой взялись за руки и пошли к мусорным бакам в конце двора, мужик волочил в другой огромный мешок. Пока они шли, - сначала размахивали сцепленными руками, а потом девушка сделала этот наш обычный финт, ловко так приподняла его руку, подлезла под нее, и в итоге получилось, что он ее обнял за талию, и она с другой стороны придерживала его обнимающую руку. И она все время щебетала без остановки, смеялась и звенела, как колокольчик, а он что-то иногда ей ласково гудел в ответ. Когда они выбросили мусор – обнялись (она в своих туфлях встала, конечно же, на цыпочки, хотя и без того не уступала ему ростом), постояли, покачались, чуть ли не носами терлись.

Потом вот так же в обнимку вернулись. Он взял маленькие черные пакеты, поднялись к подъезду, она нажала домофон, они скрылись внутри. Больше мужик не взял из машины ничего. Вообще. Ни из багажника, ни с заднего сиденья.

Я больше, кажется, никогда их не видела. Ни ее, ни его, ни его машину. Может, не заставала. Может, не узнавала. Может, ее (их?) здесь уже нет.

Когда недавно в том подъезде случилась страшная беда – выпала из окна молодая девушка, я почему-то сразу вспомнила об этой «кисе» в пеньюаре и смертоносных туфлях-небоскребах, и в голове у меня нарисовалась МонроСтаровская история в хичкоковской версии. Быстро оказалось, что нет, это совсем другая девушка.

Что бы я там себе ни напридумывала, это совершенно не имеет значения, даже если, в теории, может оказаться «близко к тексту». Главное, что придумывать – не надо. Вот история без начала и конца. Идеальный текст, идеальное художественное произведение.

Если б я хотела/могла быть писателем, то именно такой выбрала бы для себя путь. Я писала бы истории без начала и конца. Интригующие, не оставляющие ничего воображению и одновременно оставляющие ему все. И, может быть, я обрывала бы их даже не на пике сюжета. И даже не на середине строки, не на полуфразе. Я бы обрывала их вообще на полусло