Несгибаемый, потрясающий фотокор Евгений Халдей

Какие интересные рифмы порой складываются прямо при тебе… Вы, может, скажете – ерунда, совпадение. Но вот как было.

В последнее время я много читаю о великом, без преувеличения, советском фотографе, военном фотокоре Евгении Халдее. Ну, он же на Нюрнбергском процессе снимал – и уникальными свидетельствами мы все ему обязаны. Да господи, первое, что вспоминается, - «Знамя Победы над Рейхстагом»… И «Бранденбургская мадонна» еще. Плюс, для каждого человека в Донецке Халдей – свой. Он же наш, донецкий, юзовский, им очень всегда в моем родном городе гордились.
Биография у него, конечно, ох… Начать с того, что 13 марта 1918 года его маму и дедушку убили во время еврейского погрома, а сам он, малыш, которого тогда звали Ефимом и которому двух лет еще не исполнилось, был ранен выстрелом в грудь. Мама закрыла его своим телом, пуля прошла сквозь нее – ему до ребра. Воспитывала потом бабушка. Он с 13 лет работал на заводе (год себе приписал для этого), а в 12 сделал первый снимок самодельным фотоаппаратом (сам собрал из бабушкиных очков и картонной коробки).

Нет, не могу, не удержусь от цитаты: «В Юзовке работало фотоателье братьев Клейманов, сосед Халдеев был их компаньоном, любознательный мальчик помогал ему промывать готовые отпечатки. Тогда же Женя смастерил свою первую камеру: две картонные коробки входили одна в другую, а объективом служила линза от бабушкиных очков. С соседского балкона мальчик снял на стеклянную пластинку городскую церковь, проявил под кроватью кассету, и отпечатал снимок на дневной фотобумаге. Вскоре церковь взорвали. Сделанный снимок остался одним из немногих свидетельств о ней. В 1930-м году Евгений Халдей окончил 4 класса школы и, прибавив себе год, поступил на завод.

По фотографическому займу с рассрочкой на год приобрёл настоящий фотоаппарат «Фотокор-1», и стал много снимать. Фото газгольдера с рабочим на первом плане увидел редактор заводской многотиражки и предложил подростку сотрудничать: разносить по цехам газету, заодно фотографировать передовиков. Его основным «орудием производства» была уже упоминавшаяся камера с тросиком и палочка с прибитой крышкой от сапожного крема, в которой на ватке содержался порошок магния». «Учился Халдей на ходу: в чем-то ему помогал редактор, что-то начинающий фотограф подсматривал в харьковских и киевских газетах, в журнале «Пролетарское фото», а что-то подсказывала и сама жизнь. Его учебниками с некоторой натяжкой можно назвать только брошюры «Фотокоры на стройках социализма», «Фото в работе политотделов МТС и совхозов», «20 правил фоторепортажа» и др. С натяжкой – потому что посвящены эти пособия были по большей части идеологическому содержанию фотоснимков и правильному отображению советского человека, лицо которого должно быть «озарено идеей построения коммунистического общества». Технические же азы Халдей постиг в полном смысле слова «самоучкой».

Фотокор – с 16-ти. Тассовец. Прошел всю войну. Целая эпоха – в его фотографиях: Днепрострой, Стаханов, Вторая мировая, японцы на Дальнем Востоке, конференции в Париже и Потсдаме, подписание капитуляции Германии… Все вехи – 22 июня в Москве, Севастополь, Керчь, Румыния, Болгария, Югославия, Австрия, Венгрия. Взятие Берлина, рисунки на Рейхстаге, знаменитая история с постановкой фотографии водружения знамени, для которой он то ли скатерти красные к портному носил, то ли простыни красил и которую потом «идеологически» ретушировали в Москве… 1418 дней, от Мурманска до Берлина, с «лейкой» (и, скорее всего, «с блокнотом» тоже). И наконец Нюрнберг. Он не только фотографировал фигурантов Нюрнбергского процесса – там множество его фотографий были представлены как доказательства их преступлений. Дворец карандашного короля Фабера, где размещался пресс-лагерь в Нюрнберге, журналисты, писатели и художники называли между собой «халдейником» - потому что там жил Халдей (а туда ведь реально зубры съехались, мастера и профи, но нет, именно халдейник, так-то!). Ему великий Роберт Капа подарил камеру – специально в Нюрнберг привез роскошную Speed Graphic, типа, ну хватит уже со своей леечкой, вот тебе нормальная. А в 1947-м Капа что-то отснял в СССР, а вывезти из страны непроявленные пленки ему не разрешили, и тогда он сказал, что доверит их проявить только Халдею. И тот в какой-то специальной гэбэшной лаборатории проявил. А та его "леечка", к слову, в 2014-м на аукционе за 200 тысяч долларов ушла.
И вот его – его!!! – в 1948-м увольняют из ТАСС за «недостаточный образовательный уровень и недостаточную политическую грамотность». На самом деле – «космополитизм». Еще, можно сказать, легко отделался… И дальше живи как хочешь. Ну, он и жил. И только в 1957 году его взяли фотокором в «Правду».

Огромную прожил жизнь – умер в 1997 году. А за два года до того получил титул «Рыцаря ордена искусств и литературы» во Франции, на Международном фестивале фотожурналистики. Самую главную награду в этой области. В википедию можете не идти – я оттуда все основные вехи и взяла, они там хорошо подобраны. А так о нем очень много в сети, дочь Евгения Ананьевича Анна всю жизнь делает все возможное для увековечивания памяти своего легендарного отца. Кстати, он с семьей (жена и двое детей) жил в коммуналке, в комнате 12 м, там и фотографии проявлял и печатал в углу. И квартиру в 34 м получил только к 50 годам...

Теперь, как в игре «крокодил», делаем такой жест, как будто что-то кладем в нагрудный карман, и говорим: запооооомнили.
И уходим вообще в другую степь.

На днях мне попался материал о Лиго – латвийском летнем празднике, Яновом дне, аналоге нашего Ивана Купала. И я с чувством острой ностальгии вспомнила, как мы с мамой отдыхали в Юрмале, в Кемери летом 1990 года. Все вокруг еще говорили, что, мол, небезопасно ехать, волнения всякие, русский язык, мол, встречает там недоброжелательное отношение. И ни с чем подобным мы не столкнулись – нам встречались все время прекрасные люди, и видели мы там только добро и радушие. Мама жила в санатории, а я – по «курсовке», мы сняли мне комнату в коттеджике у пожилой пары латышей. В этой комнате, где раньше жил их сын, кстати, стояло полное собрание сочинений Вилиса Лациса, которое я потихоньку за три, что ли, недели и осилила почти всё. Чудесная была пара, все время пытались меня накормить и напоить кофе, хотя я и была приписана к столовой маминого санатория. Воспоминания остались прекрасные.

И как в Кемери праздновали Лиго, запомнилось отдельно. Потому что там люди со всей округи, всех возрастов, целыми семьями вышли в специально сшитых к этому дню костюмах. В венках. И там водой поливали друг друга, жгли костры, и было целое представление. У нас я ничего подобного не видела тогда, даже не представляла, что такое возможно.

Тогда же мы в Риге купили модный журнал. «Ригас модес» - Rigas Modes, «Рижские моды».
Летний выпуск. Я прибалтийские модные журналы вообще обожаю, у меня целая подборка сканов, собранных в сети, есть. «Силуэт», «Банга» и «Ригас модес» - крутейшие были журналы. В любые годы, во все времена. И художники там были крутые, и фотографы, и модели (сейчас очень любопытно смотреть и на совершенно иные каноны красоты, и на конкретный национальный типаж, и на принципы съемок). А в том журнале, который мы купили летом 1990-го, была тема номера – Лиго. И целая коллекция, ему посвященная. Феерическая. Этномотивы. Все длинное, свободное, многослойное. Колористически – цвета земли и воды. Охра, хаки, беж, соломенный, коричневый, вкрапления разных оттенков зеленого, бирюза, глубокий синий. И материалы – лен, домотканное кружево и остро мне запомнились какие-то чуть ли не рыбацкие сети, мотивы которых были в коллекцию включены как базовые элементы.

И до того мне захотелось найти этот журнал. Увы, перерыла весь интернет, но именно из этого выпуска нашлась только обложка. Зато попутно с удовольствием смотрела другие фото из «Ригас модес» разных лет. Он издается-то с 1947 года.

И вот, мне попадается несколько черно-белых фотографий. 1955 год. Рижский дом моделей. Я эти фотографии разглядываю из сугубо обывательского интереса. Вот женщины. Вот на них самая модная одежда, пик сезона. Вот место, где – самые крутые дизайнеры СССР, форпост, так сказать, советской модной индустрии. Довольно трогательно, довольно безыскусно. Немного так… мраморно все и гранитно. Сижу улыбаюсь.

И тут взгляд мой падает на подписи. А там – «Фото Евгения Халдея».

И я складываю два и два, и понимаю, что это за время для него, что за период, он же с 48-го года поражен в профессиональных правах, все, что ему удалось – устраиваться там и сям внештатником. В "Клуб и художественную самодеятельность". В Бюллетень Общества культурных связей. Разовые заказы брал. То в украинском колхозе снимал, то на Днепрогэсе, то Азовсталь. Я видела очень сильное его фото – крестьяне в колхозе смотрят кино, передвижной кинотеатр к ним приехал. Экрана не видно, публика сбоку снята, сидят уставшие люди, закатный вечер, ч/б, но видно, что закатный вечер, – и смотрят куда-то в сторону, в окно в другую жизнь… Вот, значит, тогда его и в Ригу занесло, в Рижский дом моделей.

Я попробовала специально поискать – запросы даже прямые, вроде «Евгений Халдей, Рижский дом моделей», такое. Но на это просто выдает пару тех же фото – и все. А о самой этой истории ничего. О том, как великий мастер, сам эпоха, вчера еще снимавший Живую Историю, сегодня снимал мгновенную моду, да еще и, полагаю, с оказией, повезло. Фото я прикреплю.
Какой же человек был… Несгибаемый. Потрясающий.