О фильтрационном лагере на острове Эллис

Вчера мне нужно было довольно много почитать о фильтрационном центре на острове Эллис и о процедуре иммиграции в Штаты в первые десятилетия ХХ века. Попутно попалась подборка фотографий, и я надолго задержалась, их разглядывая. И вот эта фотография меня к себе просто приковала. Все, что нашлось поиском по картинке, было: "Русский фермер Евгений Паппин (в центре) со своей большой семьей. Они бежали от сплошной коллективизации из СССР в США в 1930 году. Фото сделано в Нью-Йорке, откуда семейство отправилось в Калифорнию к брату Евгения. Им предстояла многодневная поездка в открытом грузовом вагоне. Это был самый дешевый способ пересечь Америку. Их дальнейшая судьба неизвестна. Снимок хранится в независимом архиве Spaarnestad Photo в Нидерландах".

Ну, понятно, что имя-фамилию скорее всего переврали, и «русский фермер Евгений Паппин» с высокой вероятностью мог запросто быть русским крестьянином, допустим, Еремеем или Евграфом Поповым. Так часто случалось – имена и фамилии на острове Эллис записывали на слух, небрежно и наплевательски, не-вырубишь-топором, порой меняя до неузнаваемости и обрекая иммигрантов действительно на начало с чистого листа и утрату не только родины и прежней жизни, но и прежней идентичности. Вынуждая, по сути, если плести слова красиво, не то голеньким младенцем входить в новую жизнь, не то обнаженной душой, сбросив все былые бирки, - в жизнь вечную.

Я вглядывалась в каждое лицо, в эти лица и фигуры людей, недавно мучительно собиравшихся и решавших, что необходимо взять с собой, а что бросить, впервые увидевших пароход, несколько недель томившихся в тяжелом плавании, а потом в течение многих часов переносивших предельно унизительную процедуру въезда и осмотра в фильтрационном центре, растерянных, не знавших языка, не понимавших, что происходит, и пытавшихся делать, как другие, устало выстоявших гигантские очереди, изо всех сил, наверное, собравших себя в кулак, чтобы перетерпеть, сохранить степенность и достоинство и не подать виду, хотя трясло от страха, волнения и стыда, показавших язык, позволивших заглянуть под веки и поскрести в волосах, собравших кораблик из деревянных палочек, чтоб доказать не-слабоумие, вынужденных отдать детей с рук, чтоб проверили, могут ли те ходить, не инвалиды ли, смертельно до последнего боявшихся, что кого-то не возьмут и вернут обратно (потому что вокруг рыдают и не хотят уходить те, кого «завернули»), получивших наконец первую важную разрешительную бумажку, а потом не без мрачного обреченного и недоверчивого недоумения увидевших контуры гигантских заморских небоскребов-чудовищ… Они пережили качку, спертую жару в замкнутом пространстве, а потом гул многотысячной разноязыкой толпы, где у всех своя беда, отчаяние и надежда и всем на всех наплевать. Малышата мал мала меньше тяжело, наверное, это все переносили, плакали, тошнило их, вымотались совсем, непонятно ничего и страшно, а взрослые и сами не знали, как, куда и что, но делали вид, что все под контролем.

Пыталась представить, как они немножко выдохнули, когда их наконец выпустили на воздух свободы, топтались, пытались сообразить, чего-как дальше-то, куда тут у них теперь, а?, и решили, что нужно сфотографироваться, или согласились, чтобы их, колоритных русских, сфотографировали. Как становились, согласно привычной семейной иерархии (немножко, правда, повольничав, встав, как всталось, поступившись правилами ради такого из ряда вон случая, только "Евгения" как всегда обступив).

И больно поцарапало меня то, что это ведь – их последняя такая фотография. Последняя фотография, снятая в каноне традиционного русского парадного группового портрета, семейного, кланового, деревенского/станичного. Рубежная фотография конца и начала. И вместо необходимого «статусного» фона – лишь сиротские эти два чайника, фанерный чемодан да пара узлов. Молодые галстуки надели, перед тем, как с парохода сойти, чай, понимание имеем… Каждое лицо – история, во всех смыслах слова «история», и все они вместе – история, во всех смыслах слова «история». Что у них позади? Что у них впереди? Кого они уже к этому времени не досчитались, что уже потеряли, когда в конце концов долго в отчаянии судили-рядили и решили оставить все и остатком клана пересечь океан, податься на чужбину, где, может, как-то оно сладится? Как и когда там оказался этот брат и как они его разыскали? Как добрались до этой самой Калифорнии, как там обживались? Что было с ними потом – и что знают о них праправнуки? Да есть ли у них самих эта фотография, получили ли ее старшие при жизни или увидели ли хотя бы много позже потомки в архиве почему-то Нидерландов?

* * *

По следам вчерашней фотографии. За что я люблю фейсбук. За то, что уже глубокой ночью случайно увидела запрос на переписку. Моя читательница Татьяна написала мне следующее:

"Леся, здравствуйте!
Зацепил ваш последний пост про фотографию эмигрантов из России.
Мы с вами в фейсбуке не в друзьях, я на вас просто подписана, поэтому у меня нет возможности непосредственно пост ваш прокомментировать. Но меня распирает от желания рассказать)))
На сайте острова Эллис есть возможность поиска по именам. И по фамилии Pappin и стране происхождения Russia там нашлось 19 человек, как раз, как и на фото.
И там перечислены их имена, возраст, и сказано, что они прибыли в 1929 году на французском корабле Rochambeau, который прибыл, скорее всего, из Гавра в Нью-Йорк.
Вот как их всех звали и возраст:
Pappin, Timothee - 13
Pappin, Gregore - 5
Pappin, Anna - 1
Pappin, Jean -7
Pappin, Grigory - N\A
Pappin, Anna - 7
Pappin, Ivan - 29
Pappin, Tatiana - 20
Pappin, Tatiana - 2
Pappin, Maria - 32
Pappin, Basil - 2
Pappin, Michel - 5
Pappin, Ermolas - 54
Pappin, Gregoire - 13
Pappin, Tatiana - 9
Pappin, Evdocia - 51
Pappin, Timothee - 36
Pappin, Basil - 31
Pappin, Agatha - 37

Ещё я загуглила имя Ermolas Pappin и на сайте ancestry.com нашлась запись о нём, там, правда, без регистрации много не увидишь, но местом резиденции этого человека значится California. То есть, добрались всё-таки!"

Еще Татьяна прислала фотографии корабля, на котором семья прибыла в Америку. Я их прикрепляю. Год, конечно, блесс Америка за стремление и умение сохранять сведения и свидетельства. Нидерландскому архиву же - "двойка" за вольности с датами и именами: "Евгений" на их совести и "1930" - тоже на их совести. Потому что в данном случае "1930" и "1929" - разница серьезная, даже, я бы сказала, роковая в смысле возможностей и обстоятельств выезда. Ну и греет, что, значит, я со своим "Еремеем" и "Евграфом" была недалека от истины - тут у нас есть "Ермолай".

А только что мой френд Сергей прислал судовой манифест, в который они вписаны, и там указаны Донская и Карская область (у старших место рождения - Карская, у младших - Донская). И теперь мы можем не гадать больше, откуда они родом! По мнению Сергея, они - молокане из Карса, уехавшие из Турции, видимо, в начале "двадцатых" и какое-то время проведшие в Донской области. А визы для решающего путешествия получили в Риге. И тем самым Сергей достроил важнейший фрагмент этого паззла!
Добавлю сюда комментарий Ольги: В 1921 году Ленин отдал Ататюрку гору Арарат и Карс, в 1915 году там жило очень много христиан (ок.84%), в том числе православных - 734 человека, "русских сектантов" (так в документе) - 735. После входа туда турецких войск большинство было убито или стали беженцами. Последними из крепости уходили казаки Хоперского полка, который формировался из наших станиц. Так что и тогда это семейство сумело уйти и сохраниться.

Фейсбук - это когда (сейчас мой учитель истории Светлана Анатольевна досадливо зажмурится, поскольку в свое время потратила немало усилий, чтобы внушить нам, что определение, которое начинается с "это когда", является торжеством безграмотности и косноязычия, но, Светлана Анатольевна, это я нарочно!) пост вызывает такое неравнодушие, что незнакомый человек находит сайт музея на острове Эллис и тратит какое-то количество времени и сил, чтобы разыскать людей с тронувшей душу фотографии, и находит даже место последующей регистрации, а другой человек отыскивает судовой журнал, вычисляя места рождения и путь выезда. Фейсбук - это когда в комментариях настолько детективно интересно, что ты, задвинув основную работу, принимаешься разбираться с особенностями внешности и одежды старообрядцев и с историей общин меннонитов при советской власти, пытаешься подробно изучить правила выезда советских граждан за границу в период с "двадцатых" по "тридцатые", а также пути такого выезда, а еще занимаешься бестолковым, но интересным гаданием по одежде и багажу людей со старой фотографии. Да чтобы я ушла из Фейсбука, когда он - вот такой!

И должна вам сказать, что от всего этого со мной случилось что-то такое... Я ужасно обрадовалась. Даже в глазах немножко защипало, потому что за сутки наедине и в вашей компании с этой фотографией я с этими людьми как будто сроднилась, и теперь было такое ощущение, как будто это мои собственные далекие родственники нашлись. И можно теперь понять, что Ермолаю с его непотопляемой улыбкой в усы и прищуром - всего-то 54 года, а его жене, которую, значит, звали Евдокией, - 51. Малышке Анне, закутанной в одеяло, - год. Малышу Василию на руках, видимо, у папы, - два. Малышке Татьяне в светлом платьице - тоже два. И вот так их можно пытаться отыскивать - двух Григориев, двух Тимофеев, Агафью, Михаила, всех-всех. И радоваться, потому что теперь мы знаем точно: они добрались до далекой Калифорнии, они добрались!