Мама, в мире столько сердец и тепла, и признаний, Мама, только ты во Вселенной одна...

Садилось солнце пасмурного дня. Забитый битком троллейбус двигался по идеально чистой центральной улице Донецка. Люди возвращались домой. Я стоял у компостера, неподалеку от первой к водителю двери. Мужчина с черными мешками под глазами попросил передать десять рублей за билеты – на все. Вернул ему рубль сдачи и три билетика. Очаровательная девушка попросила закомпостировать свой. Вертеть головой было неудобно, в троллейбусе было жарко. Через минут 15 движения я и мой спутник, закончивший свой рабочий день в филармонии, вышли у Ж/Д воказала и сразу услышали один за другим рокот входящих, которые уже не казались такими далекими как вначале пути. Звук доносился с аэропорта, до которого тут рукой подать. Перед тем как продолжить наш путь, заглянули в универсам под названием «Привоз». Купили курицу, два вида колбасы, сыра, бутылку местного игристого вина гордо называвшегося шампанским, сушек, хлеба, апельсинов, плитку черного и молочного с миндалем шоколада. Также у меня был набор вкуснейших пирожных из кондитерской «Амели» - бывший «Волконский».

Шел снег. Глубоко вдохнув и расправив плечи под тяжестью, еще пять минут назад пустого рюкзака, двинулись в направлении Вокзала. Он не работает, но и сейчас красиво подсвечен синим неоном и радует глаз. Нырнули в подземный переход и оказались с обратной стороны строения. Повернули направо и обогнали медленно переваливающуюся женщину в красной болоньевой куртке. Между рокотом входящих зимнюю звенящую тишину разбавляла трескотня ДШК.

Недавно один френд написал мне: «куда всё проваливается? неужели неизбежна эта волна, смывающая всё - и вещи, и людей, и память, и ощущения?...ничего ведь не остаётся». Я тоже часто думаю об этом. И вот, мне пришло вдруг в голову, что на целом свете сейчас, похоже, нет совсем-совсем никого, кто хоть иногда вспоминает Нину Михайловну. Никого, кроме меня и брата. Нину Михайловну, когда-то легендарную, блиставшую, царившую, порхавшую, и к ногам которой – все и всё. Тут будет много букв - но мне кажется, что истаявшая драматическая жизнь их вполне заслуживает. Ну, хотя бы таких - уж как умею.

Только что я с горечью обнаружила, что сегодня на сайте Донецкого театра оперы и балета о ней – всего одно упоминание: что она танцевала партию Лауренсии в первом балетном спектакле в истории нашего театра 7 августа 1941 года. А кроме этого, в целом огромном «гугле» – лишь еще одна короткая фраза: преподавала, мол, после войны. Больше ничего. А между тем, много лет назад в доме моего детства, по улице Артема, 80а, все знали, что в нашем шестом подъезде в квартире №60 живет бывшая прима-балерина нашего театра оперы и балета, заслуженная артистка Нина Михайловна Гончарова. Все знали, все испытывали положенный пиетет – и все держались от нее подальше. Потому что она была – истинная старая Пиковая дама. Зловещая, похожая на «характерный» набросок тушью по акварели, и словно окруженная темной дымкой.

Нина Михайловна была очень сухонькой маленькой старушкой с безупречно прямой спиной. Поредевшие волосы в завитом удлиненном «каре» красила в темно-коричневый цвет с бордовым отливом – думаю, там была какая-то ядреная смесь хны с басмой, при ее-то пенсии и ассортименте магазинов. Еще она красила тоненькие брови и губы. Глаза у нее были очень темными, лицо – очень бледным. И очень, очень злым. Губы – в ниточку. Взгляд – сверлящий.

Очень ярко помню ее в длинном трапециевидном плаще-«пыльнике», пресловутом «летнем пальто» родом из уютных пятидесятых. Шелковая косынка на шее. И непременно берет на голове, заломленный на бок, как у пажей, огромный, бархатный, темно-фиолетовый. Очень тяжелые крепкие старомодные духи – что-то, вроде советского «Черного домино». Мрачноватая фигура, которую не трогательной, не анекдотичной, не карикатурной, а просто-таки жутковатой делал неизменный верный спутник – крохотный пинчер Тоба - «Тобик», «Тобочка». Самая злобная собачонка, какую я встречала в жизни. Лупоглазое, всегда мелко трясущееся черное существо на тоненьких подламывающихся лапках. Видимо, в весьма уже почтенном возрасте. Обманчиво умилительное (так-то с виду этот истерик был похож на трогательного нано-олененка) – и готовое откусить тебе руку по локоть или по что там дотянется, только потеряй бдительность. «Тобик» не молчал вообще никогда. Тонкий визгливый скандальный лай – по любому поводу. Из-за двери, если кто-то проходил по площадке (а как не пройти, если Нина Михайловна жила на самом нижнем этаже?). При встрече с любым прохожим. Да просто так – от полноты паскудных чувств. «Дружочек Тобочка», кажется, вообще перманентно жил за дверью на коврике, дрожа в истероидной надежде на появление объекта для скандала. Чтоб облаять во всех смыслах слова.

"Внедорожник летит по длинной ухабистой дороге прямо к линии фронта. Сидящие в нем Миша, Монарх и Динамо сжимают между ног штурмовые винтовки. Настроение приподнятое; прошло несколько дней с тех пор, как эти ополченцы вели перестрелку с врагом, защищая позицию на ничьей земле", - пишет корреспондент The Washington Post Джек Лош.

"Они приближаются к украинскому КПП, окруженному заброшенными полями. Черно-красный флаг, развевающийся на их внедорожнике, показывает, что они принадлежат к "Правому сектору" - ультранационалистической группировке ополченцев, участие которых в боевых действиях запрещено", - говорится в статье.

"Однако охрана машет им, пропуская внутрь. Они едут дальше, чтобы присоединиться к другим членам тайной армии Украины, держащей оборону на восточной границе страны", - пишет Лош.

"Официально нас здесь нет, - говорит Монарх. - Политики говорят, что мы ушли. Но на востоке дела обстоят по-другому. У нас хорошие отношения с солдатами. У нас один враг".

"Мы - украинские партизаны, - добавляет Миша. - Политики боятся, что, когда война закончится, мы вернемся в Киев и обратим свое оружие против них. И нам надо это сделать, надо".

Несмотря на обещание Киева обуздать их, неконтролируемые боевики продолжают воевать против поддерживаемых Москвой сепаратистов. Когда разразилась война, то в 2014 году армия Украины оказалась на коленях после десятилетий коррупции и пренебрежительного отношения. Правящая верхушка верхушка объединила свои силы с добровольческими батальонами для борьбы с пророссийскую мятежом. Однако эти неформальные группы оказалось трудно контролировать, а некоторые еще и совершали отвратительные злоупотребления. Почти все они были включены потом в украинские государственные силы.

Вчера общался с человеком. Человек пережил войну. Ребенком оказался в концентрационном лагере. "Меня спрашивают, а ты помнишь концентрационный лагерь, ты же тогда ребенком был? А я отвечаю - я даже помню, где там наши нары стояли".

Сейчас человек пенсионер. Пенсию получает на Украине. Для этого раз в месяц ездит туда с карточкой. Пенсия 2500 грн. Дорога - когда 500, когда немного дороже.

Некоторое время назад потребовали что-то доуточнить в системе.

"Я приехал туда к семи утра. Думал, чтобы раньше других успеть. Приезжаю к пенсионному фонду - а там море людей. Море. Только с третьего раза сумел. Но теперь все хорошо. Настроил даже смс. А до того приходилось на "горячую линию" звонить, чтобы узнать - есть поступления или нет".

Когда говоришь с ним, то понимаешь обстоятельства знаменитого фильма Джармуша. Ощущение, что говоришь с человеком, который умер. Умер, но почему-то разговаривает с тобой.

"Я похудел сильно, только кожа да кости, стыдно перед людьми. За что нам такие испытания?"
Я знаю множество людей, которые скажут "Пусть ДНР уйдет, и Украина начнет снова выплачивать пенсии". Но ДНР не уйдет. Почему Украина срывает свою злость на таких людях? На беззащитных людях, которым некуда ехать и совсем мало осталось жить?

"Многие мои знакомые уехали, а я не еду. Мне ехать некуда. Кроме этой квартиры у меня ничего нет. Ты же видел мою квартиру? И что - продавать ее теперь за бесценок? Да и куда уезжать? Украина - это моя родина".

Что для него означает Украина сейчас - я спрашивать не стал.