О литературных концертах на эстраде в СССР

В 70-x – 80-x годах прошлого столетия в СССР были очень популярны концерты, именуемые в профессиональной среде «сборными солянками», - вспоминает Харри Витебский у себя в Фейсбуке.

Они проводились во Дворцах спорта и были самым лучшим видом гастрольной работы для всех, кто в них участвовал. Артисты, несмотря на то, что играли несколько песен, а не полный концерт, получали полторы концертной ставки – сумму по тем временам немалую. Сборные концерты позволяли нам подолгу быть в одном и том же городе, а не переезжать каждый день из гостиницы в гостиницу. На «солянках», как правило, выставлялась приличная аппаратура, которую можно было хорошо настроить и работать с удовольствием.

Атмосфера выступлений была состязательной, каждый коллектив хотел звучать как можно лучше, о выступлениях «под фанеру» в то время никто и не знал.

Больше всех стадионные концерты любили администраторы. Причины любви крылись вовсе не в стремлении создать высокое, чистое и светлое искусство в особо крупных размерах. На сборных солянках администраторы работали «на своей литературе» – еще один термин, который для непосвященного человека звучит абсурдно.

«Работать на своей литературе» означало работать на фальшивых билетах. По сути своей, билеты эти не были фальшивыми – их печатали на тех же машинах, что и основные, но делали это ночью, после чего сразу вывозили из типографий. Директорам типографий администраторы платили за такие билеты ровно половину их номинала.

Формально, эти билеты невозможно было отличить от оригинальных, идущих в продажу через кассы. Это были репринты основных билетов: отпечатанные на той же самой бумаге, с теми же самыми серийными номерами. Единственная разница заключалась в том, что об этих билетах никто не знал.

У администратора «сборной солянки» всегда был свой «библиотекарь» – человек, который числился артистом, танцором или рабочим сцены. На самом деле, его работа заключалась в одном – возить чемодан с фальшивыми билетами и держать его в своем гостиничном номере. В случае если ОБХСС приходил с обыском к администратору, найти «свою литературу» в его номере было невозможно, а подвергать обыску целый коллектив было противозаконно.

Для артистов вычислить библиотекаря было несложно – чаще всего, это был какой-нибудь бездарь, числящийся артистом, но совершенно не задействованный в работе на сцене. По молодости своей, я, глупый и слепой правдолюб, не понимающий происходящего, ругался с администратором, настаивая на увольнении бестолочи, мешающей всему коллективу. На любые подобные требования всегда получал твердый отказ. Откуда мне было знать, что один концерт во дворце спорта, отработанный на «своей литературе» приносил администратору 10-12 тысяч рублей. В те времена это была совершенно фантастическая сумма, не укладывающаяся в голове у нормального советского человека.

Работа «на своей литературе» была настоящим искусством, требовавшим высокой организации воровского процесса, координации всех мошеннических групп и строжайшей дисциплины. Сначала проводилась мощнейшая рекламная компания концертов, ибо аншлаги были необходимым условием «литературного процесса». Затем, зная, что уже проданы билеты на все дни, администратор принимал решение, сколько концертов будет работаться полностью на «своей литературе».

Обычно из двадцати концертов, проведенных в набитом спорткомплексе, три-четыре концерта были «литературными». Полностью отработав все 20 «палок»(так называли концерты, которые в ведомостях отмечались как палочки), администратор концертов садился с директором Дворца Спорта и обговаривал, что в рапортичках посещаемости зрителей будет показано некоторое количество непроданных билетов, скажем, 15 процентов. Эта сумма немедленно изымалась из кассы, а вместо нее вносились билеты из «библиотеки» администратора. Поскольку билеты были абсолютно идентичны оригиналам, то понять, что произошло, было невозможно. Внешне это выглядело, как будто залы, хоть и выглядели полными, на самом деле заполнялись только на 85%, о чем и свидетельствовали непроданные билеты.

«Непроданные» билеты сдавались назад, переходя из чемодана библиотекаря в кассу. Проверять их на подлинность было бессмысленно – это же были репринты тех же самых билетов, и даже самая тщательная экспертиза не нашла бы никаких отличий.

Процесс раскрытия таких махинаций был невероятно трудным, ведь все планировалось заранее, рапортички писались с первого дня правильные, отражающие реальное количество проданных билетов, а параллельно делались те, которые подменялись в последний день. Сохранялась даже последовательность серийных номеров по дням. Весь процесс замены рапортичек и изъятия денег из кассы занимал пять минут, после которых все моментально становилось легальным и следы аферы исчезали безвозвратно.

Вот так, совершенно незаметно для внешнего глаза, работали скромные администраторы областных филармоний, неся, как тогда мы говорили «культуру в массы, а деньги в кассы».

Даже зная размеры заработков концертных администраторов, и хорошо представляя истинные масштабы бизнеса, я был однажды совершенно потрясен историей, участником которой случайно оказался.

Наша команда участвовала в серии концертов по городам Сибири. Это были долгие гастроли - около 4 месяцев. Вся поездка была спланирована легендой-Юровским, но администратором, ездившим с нами, был широко известный тогда Соколов-отец.

Соколову было уже за семьдесят, из которых добрых пятьдесят лет он возил артистов по гастролям. Он мог часами рассказывать о своей работе с Утесовым, Шульженко, Руслановой, артистами МХАТА и Большого театра. Не все рассказы были правдивыми (я подозреваю), не все детали нам рассказывали, но и того, что слышали, было достаточно для понимания эпохи.

В ту поездку Соколов взял с собой какого-то цыгана-танцора Лешу. Для него мы наскоро слепили эдакий разухабисто-кабацкий танцевальный номер. Танцор из Леши был омерзительный, но это никого не интересовало. Цыган был «библиотекарем», а мы к тому моменту уже были опытными гастролерами, хотя и зарабатывали от семи до десяти рублей за концерт, но кое-что понимали в «литературных» вопросах.

За месяц до окончания гастролей цыган исчез на пару дней и вернулся с четырьмя огромными, напоминающими мешки альпинистов, баулами. Выгрузив сумки в своем номере, Леша с чистой совестью и чувством выполненного долга ушел в трехдневный запой.

На четвертый день беспробудного пьянства, уже ничего не соображая, ведомый внутренним зовом кочевых предков, «библиотекарь» Леша украл пальто в магазине напротив гостиницы, за что был задержан и посажен на 15 суток.

Соколову это не показалось большой проблемой – гастроли подходили к концу, «литература» должна была уйти в расход в ближайшее время, и «библиотекарь» был больше не нужен.

В предпоследний день гастролей, около часу ночи, когда мы, возвращались с концертной площадки, в фойе гостиницы нас остановил портье и сказал, что кто-то спрашивает Соколова к телефону.

Звонок был междугородний. Соколов взял трубку. Разговор был предельно коротким – не более двух фраз, после чего Соколов сказал: «Понял!». Положив трубку, он попросил меня зайти к нему. В номере он нарочито громко, не называя моего имени, спросил - не голоден ли я и, даже не дав ответить, предложил спуститься в ресторан и, если он еще открыт, купить там что-нибудь съестного. Я был действительно голоден и согласился.

Как только мы вышли из номера, Соколов схватил меня за локоть и взглядом показал, что надо идти к лестнице, а не к лифту. Мы спустились на этаж ниже, где он своим ключом открыл номер, в котором жил проворовавшийся цыган. В комнате, в шкафу, стояли те самые четыре баула в добрые полтонны весом каждый. Не говоря ни слова, Соколов взглядом показал на сумки. Схватив по две сумки каждый, мы поволокли их к лифту.

Войдя в лифт, Соколов, вопреки моим ожиданиям, вместо первого этажа нажал кнопку подвала. Выйдя из лифта, мы составили баулы в каком-то темном закоулке, и Соколов зашел в кочегарку, отапливавшую здание. Там одиноко сидел уже слегка выпивший дежурный кочегар ночной смены.

Соколов выдал кочегару 25 рублей и попросил сходить за бутылкой водки. Сдача после покупки водки милостиво оставлялась гонцу.

Как только осчастливленный кочегар ушел, Соколов ринулся за дверь, и занес баулы в кочегарку. Затем он открыл их, и мы стали бросать в топку пачки свеженапечатанных билетов.

Я вопросов не задавал, многое стало понятно и без слов. Мы работали в четыре руки и за десять минут забросили все, в том числе и сумки, в пышущую жаром печь. Через десять минут пришел радостный кочегар с бутылкой водки в натруженных руках. Соколов попросил его открыть бутылку, сделал гигантский глоток прямо из горлышка, оставшееся отдал назад кочегару, и мы ушли, оставив оторопевшего мужика в радостном недоумении.

Поднимаясь в лифте, Соколов произнес единственную фразу, запомнившуюся мне надолго:
- Впервые в жизни добровольно сжигаю 300 тысяч собственных денег. Видно, пора мне уже на пенсию...

Потом он пригласил меня зайти к нему в номер попить чайку. Войдя в комнату, мы вымыли перепачканные типографской краской руки и, не разговаривая, сели за стол. Соколов включил электрический чайник (все артисты тогда возили такие чайники с собой), и мы стали ждать, когда закипит вода, как вдруг раздался оглушительный стук в дверь. Не дожидаясь приглашения, дверь резко открыли, и мы увидели на пороге мужчину в форме полковника милиции. Рядом с ним стояли два рядовых милиционера, а за их спинами маячили еще два работника гостиницы.

Полковник представился работником Московского ОБХСС. Он прилетел специальным рейсом для ареста Соколова.

Московский гость по-хозяйски уселся за стол и спросил Соколова, не хочет ли он сам рассказать что-либо о своей противозаконной деятельности. Соколов искренне и добродушно переспросил, что имеется в виду. Тогда полковник с ухмылкой отдал приказ одному из милиционеров с понятыми – теми самыми работниками гостиницы - спуститься вниз в номер к цыгану и провести там обыск. Любые подозрительные предметы должны были быть запротоколированы и принесены сюда - в номер, где мы сидели и ждали результатов обыска.

Минут через двадцать милиционер вернулся совершенно растерянный и хмуро доложил, что ничего подозрительного с Лешином номере найдено не было. Второй милиционер, подобострастно заглядывая в лицо московскому начальнику, предложил немедленно обыскать номера всех артистов. Во время всего этого разговора полковник, не отрываясь, смотрел в глаза Соколову.

Старый администратор был каменно спокоен и устало, по-доброму, улыбался в ответ. Ретивый милиционер нетерпеливо бил копытом. Он рвался в бой показать свою преданность светлому делу поимки расхитителей социалистической собственности.

Наконец, полковник оторвал тяжелый ненавидящий взгляд от Соколова и, отчетливо чеканя каждое слово, не глядя на милиционера, ответил:

- Поздно! Я приношу вам свои извинения, товарищ Соколов. Произошла служебная ошибка.

Полковник с Соколовым прекрасно читали мысли друг друга, и московский гость понял: то, что он искал, исчезло безвозвратно и бесследно, а уж как это произошло… Технические детали исчезновения билетов полковника интересовали в самую последнюю очередь. Он знал противника и понимал, что его переиграли стопроцентно, с опережением.

На нас, музыкантов, вся эта история никак не повлияла. Мы, как отдавали администратору каждый одиннадцатый концерт (это была такая форма оброка для артистов), так и продолжали это делать…

Отсюда

вКонтакте | в FaceBook | в Одноклассниках | в LiveJournal | на YouTube | Pinterest | Instagram | в Twitter | 4SQ | Tumblr | Telegram

All Rights Reserved. Copyright © 2009 Notorious T & Co
События случайны. Мнения реальны. Люди придуманы. Совпадения намеренны.
Перепечатка, цитирование - только с гиперссылкой на https://fromdonetsk.net/ Лицензия Creative Commons
Прислать новость
Reklama & Сотрудничество
Сообщить о неисправности
Помочь
Говорит Донецк