О своем первом, самом первом дне рождения я знаю только то, что был он чрезвычайно снежным. Насыпало так, что машина «скорой помощи», которая приехала забирать маму в роддом, не смогла подъехать к дому, и маме пришлось идти к ней, по колено в снегу.
Вот уже который год, в преддверии своего дня рождения, я пытаюсь представить это мартовское утро. Темный наш двор на Университетской, освещенный только неяркими лампочками над подъездными дверями, снег, который мягко ложится на землю, и автомобиль с незаглушенным двигателем, стоящий поодаль.
Где он мог стоять? Наверное, у магазина «Дары садов», въехал с проспекта во двор сколько мог, так чтобы и не мешать, и чтобы суметь выбраться, урчал двигателем и фары тускло помаргивали в такт трепыханию мотора.
Интересно, что стало с этим автомобилем? Конечно списали давно, а потом? Истлел ли он где-то, ржавея, пропитываясь в землю на задворках ведомственного гаража? Или может все-таки сдали его на металлолом, и он расплавился в огне мартеновской печи, словно Терминатор?
Hasta la vista baby!
А что случилось с водителем? И какой он был? Наверное, немного был он слегка недоволен тем, что по темноте пришлось ехать по заснеженному городу, рискуя застрять в сугробе или забуксовать на подъеме. Был недоволен, но вида не показывал, работа есть работа.
Жив ли он до сих пор? Вряд ли. Уж нет моей мамы, и наверное нет и его. Как ушел он от нас? Отвернувшись к больничной стене иссушенным желтым лицом, крепко сжав губы и так и оставшись навеки? Или неожиданно захрипел и завалился в дружеской компании, напугав до смерти друзей, которые трясли его тело и растирали лицо водой, не желая понимать, что все. А может просто лег спать, а утром уже не проснулся, и родные говорили потом всем – легко ушел, жаль только рано, мог бы еще.
А в то утро он наверняка не думал ни о чем таком, а пытался силой воткнуть первую на вечно заедающей коробке, вслушивался в скрежет сцепления и говорил:
- Не волнуйтесь, мамаша, довезем, никуда не денемся.
Есть люди, которые умеют оставаться профессионально циничными там, где остальные видят чудо и оттого волнуются, как в первый раз.
Маме было сорок, и я был ее первым ребенком. Родители мои нашли друг друга поздно, а потом у них, как принято говорить, «не получалось». Не получалось так долго, что они если не отчаялись, то потеряли надежду, это уж точно. И только папа не сдавался. Причем не только в том смысле, о котором мы все сейчас подумали. Обладая способностями находить самые немыслимые связи, он каким-то образом вышел на известного донецкого врача по фамилии Ландау. И тот сделал так, что папино желание осуществилось.
Много, по детским меркам, позже, когда мне было лет восемь, мы школьниками ходили по окрестным дворам, клянча у жителей макулатуру. Над одной из квартир, куда мы позвонили, висела табличка «Профессор Ландау». Еще были инициалы, но я их не помню, а гуглить сейчас было бы не честно. Зато я помню это странное чувство, будто ты приоткрыл дверь в мир, где тебя еще не было, а теперь, вот, ты есть. Невероятно!
Мама рассказывала, что ее отец, мой дед, когда узнал, что я родился, выбежал во двор своего дома и стал танцевать от радости. Он очень боялся, что его любимая дочь так и не родит, он уже привык к этой мысли, а тут вдруг все получилось, получилось, получилось!
Конечно, я его видел, но я его совершенно не помню. В тот же год он резко и сильно заболел летом, а осенью его не стало. В один год мама получила что-то очень любимое и потеряла что-то тоже очень любимое. Теперь я понимаю, что она была настоящей папиной дочкой, после ухода своего отца она навсегда осталась одна.
Дед, которого я совершенно не помню, все же повлиял на меня. Мама рассказывала, что в голодные послевоенные годы, когда всем было очень плохо, их семья не испытывала голода. Дед, используя свою татарскую коммерческую жилку, выкручивая ее насмерть, делал все, чтобы дети не голодали. Сегодня это и моя цель.
Наверное, я ставлю не очень высокую планку для себя, как отца, наверное, дать детям пищу важное, но не основное, их нужно еще обучать, воспитывать и натаскивать. Рассказывать им про нужные книги, давать слушать красивую музыку, учить находить на глобусе далекие страны. Но я думаю, пусть хотя бы не голодают, а там будет видно. Судьбе научить не получится все равно.
Мы давно уже уехали из дворика по Университетской. Сегодня вечером, проезжая в тех местах, я решил прокатиться мимо дома, где родился, хоть это и не совсем точные слова. Там почти ничего не изменилось. Все тот же переулок, те же маленькие еще юзовские дома напротив. И даже детский сад на месте, маленький, довоенный, то есть построенный еще до той, не нынешней войны.
Сегодня, спустя 47 лет, погода, если задуматься точно такая же как тогда. Вот, только снег растаял, а так – та же зима и лампочки над подъездами освещают все тот же двор. И кажется, что вся жизнь уместилась в один день, в одну короткую прогулку от подъезда до машины, по колено в снегу.
Большое спасибо всем, кто поздравил.