Вспоминая "Весть"

Газета «Весть» приказала долго жить в мае 1996 года. Но еще в XXI веке в отдельных трамваях и троллейбусах встречалась ее реклама. Это вообще был один из лучших придуманных в Донецке креативов. Небольшие наклейки, а на них – надпись, известная фраза, бьющая на сознательность пассажиров: «Совесть – лучший контролер». И в слове «совесть» большими буквами выделено ВЕСТЬ. Причем написано фирменным стилем – тем самым, которым название газеты было исполнено в ее логотипе. Одно из лучших СМИ в истории города все еще бессознательно трепыхалось, хотя уже давно не выходило…

Что-то «не наше»

Первый номер газеты «Весть» был выпущен в январе 1994 года. У ее истоков стояла организация с забавным названием – «Издательский дом «Иван»». Учредители — группа частных лиц, главный из них — Леонид Цодиков. Была идея выпускать по-настоящему независимую, не привязанную ни к какому органу и ни к какой партии современную ежедневную газету. Люди, придумавшие и продвинувшие это, поступили абсолютно неформально. И газета получилась такой, какую Донецк еще не видел. Хотя к тому времени вроде уже и существовало достаточно смелой и интересной прессы.

Она очень современно выглядела. Ее дизайн разрабатывали так, как будто запускали ракету на Марс. До изнеможения перебирали шрифты, бесконечно утверждали и отвергали макеты. Оно того стоило: когда «Весть» лежала на раскладке рядом с другими местными газетами, новое качество было видно с полувзгляда. Я уже не помню, бралось ли за образец что-то западное – но получилось явно «не наше».

Почему «Весть» была так читаема? Наверное, потому что ни один ее номер не обходился без какого-то явного «гвоздя». Редактором был Юрий Минин – человек, блестяще понимавший, какой крючок может «подцепить» аудиторию. И он так или иначе добивался, чтобы «гвоздь» был.

«Весть» выходила четыре раза в неделю – по вторникам, средам, пятницам и субботам. Почему был сделан пропуск посреди недели, точно не скажу, но решение получилось очень здравое. Этот свободный день позволял не гнать «пургу» (лишь бы забить газетное пространство), сделать вдох, оглянуться, осмыслить хоть что-то, поднакопить информацию. Хотя иногда было досадно, что не выходим, если, например, накануне была стрельба у кафе «Театральное», и к нам попадал фактаж, которого точно никто больше иметь не мог.

Это было веселое время. Много стреляли и много пели. Шел великий передел 90-х, и взлет «Вести» пришелся как раз на пик этого процесса. В редакции работало как минимум двое отважных, имевших «своих людей» в милиции и прокуратуре. Мы были уверены: случись что – и мы обязательно узнаем «свежак», причем такой, какого другим не дадут. Вообще, в «Весть» подобрались люди, умевшие работать с источниками. Не то, чтобы таких в редакцию специально подбирали – просто сама газета заставляла людей работать именно в таком формате.

Естественный отбор

Хмурый декабрьский день 1993 года. Двухэтажное здание «немецкой» постройки в самом конце переулка Орешкова – там «Иван» снимал несколько комнат для производственных нужд. В одной из них сидят два свеженанятых заместителя редактора. На двоих – один портативный компьютер, который ноутбуком не назовешь даже из вежливости. Когда его отдавали заместителям, то назвали «лэптопом». На крышке – надпись Arima, что бы это ни означало. Говорят, его подарили «Ивану» друзья из шахтерского стачкома. Замы не знают, как к этому относиться. «Лэптоп» компактен, но толст и тяжел. Его можно использовать как тупое холодное оружие.

Однажды так и получилось. Засидевшись допоздна, два зама уже в потемках отправились восвояси. Им надо было подняться по Орешкова и потом на Студгородке сесть на «двойку» в сторону вокзала. Один из них нес в дипломате эту самую «Ариму» — чтобы дома без помех разобраться с монголами в первой «Цивилизации». И уже на Студгородке навстречу замам вдруг вырулила тройка субъектов поселкового вида. Последовал сакраментальный вопрос: «А вы, парни, откуда?» В центре такой вопрос ожидаешь услышать меньше всего. В центре он звучит как стеб. Но лица у парней были совершенно нешуточные. И тогда зам, у которого в «дипломате» покоилась «Арима» — а он всю жизнь прожил на окраине Донецка и имел кое-какой опыт – без разговоров двинул этим орудием по голени самого наглого. Послышался удар наподобие биллиардного, лидер тройки взвыл, как обиженный шакал – и двое замов, не медля ни секунды, скользнули в кстати подошедший троллейбус.

Но в основном, «Арима» исполняла совершенно мирные задачи. На ней замы целыми днями резались в редкие тогда еще компьютерные игры. Времени было валом, единственной их реальной задачей считался отбор журналистов для газеты, которую через месяц уже планировали выпускать. Кандидаты появлялись, как призраки дома Эшеров – из ниоткуда, из темноты коридора. Вдруг раздавались шаги – сначала отдаленные, потом все более тяжелые, а на финише звучавшие в упругой гулкости пустого здания как поступь командора. Но материализовавшись, призрак оказывался человеком более или менее скромного вида – очередным претендентом на место в «Вести». Замы не имели четкого представления о технике отбора, а также о критериях годности. Они решили для себя так: если разговор с человеком получается интересным – значит, это наш человек. Так в «Весть» попали несколько будущих звезд донецкой журналистики. Впрочем, все равно, окончательные решения по всем вопросам принимал Минин.

Невозможный Минин

Юрия Ивановича с нами уже нет – он ушел из жизни в 2015 году, так что сейчас вроде бы положено говорить о нем только хорошее. Но лучшей данью памяти ему будет – рассказать все максимально честно. Тем более, что плохое в личном моем восприятии со временем переосмыслилось и переплавилось во что-то более спокойное.

«Весть» была продуктом Минина может, и не на 100 процентов, но почти на 100. Мало встречал в жизни таких прагматичных людей. Он четко понимал, в чем польза того или иного материала, и почти не ставил в газету ничего «для удовольствия». Ну, точнее, удовольствие он находил в том, чтобы в газете появлялось полезное (по его мнению). С текстом он работал, не жалея времени и сил. Определяя тему, он всегда видел мысленным взором готовый материал – и, когда получал от автора то, что получал, любыми путями стремился привести этот продукт (почти всегда – полуфабрикат, по мининской шкале ценностей) в соответствие со своим идеалом. Не всегда это получалось у него, как хотелось – но его холодная, безжалостная редактура часто меняла первоисточник до неузнаваемости. Как правило, это авторам не нравилось – но именно мининская редактура придавала текстам неповторимую «вестевскость», которая мало кого оставляла равнодушным.

С Мининым работалось очень непросто. Многое в нем активно не нравилось. Долго я считал его плохим человеком (как будто кто-то из нас имеет право на такие оценки). Но тут такое дело… Юрий Иванович был специалистом экстра-класса – возможно, лучшим редактором в современной газетной истории Донецка. Форму для преподавания нам уроков профессионального мастерства он выбрал не самую деликатную — а тогда она представлялась чуть ли не аморальной. Но, кажется, он делал это из самых благих побуждений. Тот, кто усвоил эти уроки, запомнил Минина на всю жизнь. «Весть» родила целую гроздь известных донецких журналистов, которые вполне могли и не состояться, не пройди они эту специфическую школу.

Мы часто ссорились с Мининым. Но лучшим способом было грамотно подстроиться под него и получить удовольствие. Вот вам иллюстрация. Одной из ключевых «фишек» «Вести» была «шапка» — огромный заголовок в самом верху первой страницы. Туда выносился анонс какого-то материала номера – не обязательно самого большого или значимого, иногда просто микроскопического, но такого, чтобы анонс хватал за душу. Тут очень важна была формулировка. «Он насмерть загрыз овчарку», «Руки в Донецке, ноги в Макеевке», «Норма – 12 убийств ежесуточно», «Приголубил отца кочергой»… Чего там только не было! Минин требовал от своих заместителей к 17 часам, когда завершалась верстка номера, готовой формулировки этого анонса. Каждый день. Причем, как правило, вариант замов Мининым отвергался. У них не сходились ни эстетические вкусы, ни этические позиции. И вот однажды замы, совершенно измученные этой ежедневной мозголомкой и торопясь больше обыкновенного, выдали редактору вариант, который сами никогда бы не выдумали – но который, они были уверены, ему точно понравится. Кажется, это был знаменитый «Пьяный шахтер изнасиловал мальчика». Минин был в восторге – и все, довольные, отправились по домам.

Веселое дело

Впрочем, мало кто сразу после окончания работы над номером шел домой. Из «Вестей» не хотелось уходить так просто – в ее стенах вилось множество интересных людей, с которыми хотелось продолжить. Причем не обязательно в формате выпивки – хотя как без нее?

У «Вести» было две резиденции. Сначала – промышленная лаборатория какого-то НИИ, отдельно стоящее здание рядом с облсобесом. У нас его называли «синагогой» — вероятно, потому, что в этой лаборатории процент евреев был как-то особенно высок. Впрочем, неважно. «Синагога» и «синагога». Название прикольное, его с удовольствием употребляли. Цодиков с партнерами занимали второй этаж целиком и еще какие-то помещения выше – в довесок. Обстановка была, как в футуристических боевиках – кругом железные крюки, корабельные лестницы, огромные лабораторные столы, которые не сдвинул бы с места даже конец света. Среди этого всего мы и начинали. Тут же делали «Салон Дона и Баса» и «РиО» — газеты, издававшиеся той же группой товарищей. Так получилось, что значительную часть верстально-рекламного контингента составляли донецкие рокеры и окружавшие их тусовщики. Аналогичная публика постоянно ходила к ним в гости. На самом верхнем этаже, в большом пустом помещении часто репетировали какие-то группы. Мы это воспринимали как часть производственного процесса.

Цодиков любил веселые компании, шумное общество, покровительствовал рокерам. Застолья в конторе, как правило, делались общими. Сам глава на них иногда выступал с саксофоном, на котором, кстати, играл весьма недурно. Это было прекрасное время – и волшебное: спирт «Рояль» возникал, казалось, из воздуха. Алкоголь с журналистикой всегда идет рядом, но в «Вестях» это усугублялось внедренными в наши ряды богемными элементами. В итоге, случались поистине эпические моменты, когда в порыве экстаза головами крошились бетонные полы.

Потом нас переселили на верхний этаж гостиницы «Дружба». Подразделения издательского дома «Иван» рассосались по отдельным каморкам, что несколько размыло сложившееся большое братство. Зато, увеличилась вариативность регулярно возникавших журфиксов. Закрытые двери и мертвая тишина за ними никого не обманывали: все знали, что там может именно сейчас плескаться волшебство. Был у нас один верстальщик, обладавший просто феноменальным чутьем на назревавшие пьянки. Он дико ругался, когда пропускал хоть одну. От него прятались, его пытались обезвредить — но ничего не помогало. Потом он круто «поднялся» на торговле металлом и, кажется, углем.

Рядом с «Дружбой» был гастроном «Россия» а в нем – закуток-распивочная. Очень удобно и совсем недорого – тем более, что лучших из нас там знали, как родных, и обеспечивали бесплатной закуской в виде ирисок. Видное было место, и контингент исключительный — пропивший орден Ленина полковник-летчик, вечно взлохмаченный поэт-песенник, легко узнаваемые «пушеры», у которых можно было разжиться разным расслабляющим снадобьем сомнительного качества…

При всем этом веселом безумии, «Весть» выходила регулярно. И что это была за газета!

Мерцающая магия

«Весть» стыдно назвать безупречной. До совершенства ей было, как до Плутона. Иногда происходили ляпсусы, достойные кунсткамеры. Как-то на новостном развороте (2-3 страницы, набитые 20-30 мелкими «информашками») один и тот же текст повторился трижды – с одним и тем же заголовком. Хоть в Книгу Гиннеса заявку подавай! Наверное, ошибки были неизбежны при таком плотном ритме работы, который требовался для выпуска ежедневной газеты объемом 8 полос – причем весь номер надо было полностью сдать к 17 часам. Настоящая чертова мельница…

И что в итоге? Мы знали, что «Весть» внимательнейшим образом читают в самых высоких кабинетах области. Несколько раз редакция получала приветы от «народного губернатора» Щербаня, однажды думали даже, что это приведет к закрытию газеты. Почти каждый номер был чреват скандалами – но Минин их не боялся. Нельзя сказать, что нарывался на них, но воспринимал это как часть рабочего процесса и умел извлекать из этого пользу. У него был несравненный талант «ушатать» недовольного, добравшегося до кабинета редактора. Он мог несколько часов подряд говорить с таким человеком, который в итоге, совершенно обессилев, уже переставал понимать, где он и что здесь делает. В итоге, скандалы только работали на пользу «Вести» — потому что за ее лучшими публикациями ощущалось тончайшее понимание процессов.

«Весть» умирала постепенно. Сначала стала еженедельником – и это уже было начало конца, при таком режиме терялся нерв, дававший жизнь. Потом, в мае 1996 года, ее перестали выпускать окончательно. Почему это случилось и как, за давностью лет уже не важно – хотя остались диаметрально противоположные точки зрения на мотивы и первопричины. Главным был факт – город остался без «Вести».

Потеря ощущалась всеми, кто привык читать эту газету. Один «экологический» чиновник из горисполкома признавался мне в конце того де 1996-го, что до сих пор держит на столе подшивку «Вести» — потому что ее тексты все еще оставались полезными для него.

Магия «Вести» продолжала потихоньку мерцать. Уже в конце 1997-го я брал интервью у одного специалиста-связиста по вопросу внедрения в Донецке оптоволоконной связи. Разговор не клеился, корреспондент для специалиста был неприятной помехой в напряженном дне, на вопросы специалист отвечал коротко, надеясь поскорее от корреспондента избавиться. Но вдруг в разговоре я случайно упомянул, что работал в «Вести». И все изменилось, будто в человеке кто-то переключил тумблер! Как пишут в остросюжетных романах: «Его обычно тусклые глаза вдруг заблестели». Он тоже помнил «Весть», он тоже жалел, что она кончилась. И про оптоволоконные перспективы в итоге рассказал столько, что можно было писать не газетное интервью – толстую брошюру с картинками.

Я не стану утверждать, что «Весть» была лучшей газетой Донецка всех времен. Но такой газеты, которая и 20 лет спустя вспоминалась бы, как живая, пожалуй, не назову…