Несколько слов про генетическое

господи, раз уж я блогер, то расскажу вам генетическое.

всё моё детство я поражался: почему у мамы столько мусора в кошельке. отправит меня в магазин за мороженым, например, даст свой кошелёк, а там - ну чёрт ногу сломит: чеки, иконки, билетики счастливые и почти счастливые (если кто-то ещё помнит, что это значит), календарики, расписаньица автобусов, записанные на клочках газет, булавочки от сглаза, скрепочки, красивые скрепочки. деньги там терялись и ни на что не претендовали.

всю мою юность я поражался: почему мама, когда нервничает, дёргает носом. как бы сужает его перед переносицей и потом отводит вбок - это если замедлить съемку и присмотреться. ярче всего помню мамин нос перед похоронами бабушки в кирове. мы ехали на утреннем
троллейбусе, который столько раз вёз нас от вокзала в весёлые гости, а тут - смерть. мама вдруг начинала что-то пересказывать мне (как бабушка упала, как не узнавала её, что рядом с дедом яковом есть место на кладбище) и сильно дёргала носом. я смотрел и думал: ну хватит, хватит, хватит. всё во мне клокотало и мне хотелось, чтобы мир остановился, замер и не тревожил меня. потом злила меня суета с выбором гроба, ограды, столовой, потом злили речи родственников на поминках. мне хотелось крикнуть: "неужели смерти мало вам?
замолчите и успокойте ваши носы!" расплакался только, когда какая-то врачиха пересказывала бабушкин послужной список: кого она там прооперировала, кого вскрыла для суда.

всю мою хорошооплачиваемую жизнь я поражался: почему мама покупает продукты только по скидке. творожок, молоко, куриные ноги, яйца, всё послезавтра умрёт, а потому сегодня - скидка. мама покупала, складывала в морозилку курицу, кипятила молоко, а творог, это известно всем, не портится. но он портился, портилась колбаска по скидочке, сох по скидочке сырок, заванивалась по скидочке рыба. а что не по скидке - то на развес. такие огромные стояли ящики с макаронами, с сахаром, с гречкой, и мама делала двойные пакеты и набирала этого всего дешёвого, мусорного, желтоватого. "мама!" - говорил я строго, определившись со стратегией трат, - "ну что же ты берешь эту дрянь! давай я куплю тебе вон или вон!" - "ну что ты! - мама паниковала. - отец это прекрасно всё ест, а мне вообще ничего не надо, я творожку - и всё!" я не слушал и покупал вон и вон, и это всё где-то лежит у мамы. нельзя есть то-что-подороже, когда не закончилось то-что-подешевле. это закон жизни. и подешевле не кончается никогда, а подороже всегда тухнет, распадается в труху.

злило меня и то, что мама ставит всякий бальзам "огуречный" (например) выше любой прочей косметики. поэтому "огуречный" всегда на донышке и надо бы подкупить, а привезенные мною какие-то намазки желтеют и отходят водой. узнаю некоторые дорогие флакончики (подарки на дни рождения или что-то в этом духе) со времён моего студенчества. открыть бы, но страшно. вылетит оттуда французский змей и съест нас всех. в серванте у мамы лет 20 стоят подаренные шанель номер 5 - сирень вполне подходит маме. или не сирень, а какая-то там "мадемуазель радость" от фабрики "аромат". углубимся в корни: бабушка моя получила в подарок от снохи стиральную машинку, но не стирала ею, потому что руками как-то привычнее, а тут на кнопки нажимать. потом бабушка получила от снохи вторую стиральную машинку, но не стирала и на ней, потому что и на ней кнопки нажимать. на одной стиральой машинке стояли у бабушки тазы, на другой - телефон. покрыла скатёрочкой.

всю мою жизнь поражало меня, что мама ничего не выбрасывает. ну ничего. ко всякой вещи прикреплена большая душа или воспоминаньице, и нельзя выбрасывать ничего. под кроватью у мамы стоял чемодан с нашими детскими пелёнками. зачем? мама! выброси! - уговаривали мы маму. "оставьте меня в покое!" - говорила мама.

шли годы. я купил квартиру. сделал там такой беленький ремонт, чтобы на его фоне всякое стояло красивое и такое, знаете, благородное. прожил я в квартире в этой три года. и вот теперь оглядываюсь я и вижу: в холодильнике многоуровнево разложены продукты, купленные по скидке. кое-что тухнет, кое-что плесневеет, но лежит тихенько, спокойненько. сегодня купил третью банку икры кабачковой, невкусной. одеколон "жасмин" стоит на комоде. рядом одеколон "хвойный", рядом крем для рук рецепты какой-то бабушки, такое же мыло для душа. в комоде, если его открыть, можно найти удивительные вещи: буклетики, пакетики, ножки от разбитых бокалов, сами разбитые бокалы, вывезенные от мамы платки, игрушки из шоколадных яиц, брелки. в кошельке моём давно лежит несколько билетов в кино, чеков от транспортных карт двухлетней давности, транспортная карта города стокгольм, рекламка игрушек из макдональдса, на которой федя в прошлом году написал, что ему нужно купить, наклейки из супермаркета, за которые дадут стаканы по скидочке, акция закончилась в январе, но как-то неловко выкинуть. в бельевом шкафу лежат мои старые перчатки и кофты, федины старые перчатки и кофты, а также старые перчатки и кофты незнакомых мне людей. разломанная федей пробка от шампанского лежит в вазе. и когда я думаю об этом, у меня ощутимо дёргается нос. когда я думаю о бабушкиных похоронах, мой нос дёргается так, что может легко ударить. или может легко оторваться. а если оторвётся, то полетит во владимир к маминому носу. и там они сядут на подоконнике и поохают, послушают, как кричат стрижи.

Yuriy Karakur