Семья

Самый модный ночной клуб Москвы Soho Rooms – странное место. В Одессе я привык, что ночной клуб это огромный танцпол, а вокруг ряды небольших столов с открытым доступом. Между столами перемещаются тусовщики, болтают, знакомятся. Улыбки, смех, танцы. Тут же, в московском Soho, происходит странное.

Большая часть помещения находится на возвышении и заполнена длинными столами. За ними сидят большие, преимущественно мужские, компании. Стол - это признак успеха и богатства; депозит на самый маленький из них составляет полторы-две тысячи долларов. А вот танцпол – это маленькая площадка перед баром, плотно заполненная девицами. Говорят, это лучшие телки Москвы. Чаще всего губастые силиконовые бляди, но есть и просто ухоженные хорошо одетые барышни.

Сидящие за столами предполагаемые нефтяники и банкиры пересекаются с девицами только по дороге на перекур или в туалет. У красоток есть лишь несколько секунд, чтоб обратить на себя внимание и попасть за стол. Пока идешь через толпу тебя могут невзначай дернуть за край пиджака, или на секунду преграждают дорогу призывно глядя в глаза. «Запах грязного дешевого секса! А пафоса-то!» - скривился мой товарищ, когда мы возвращались к столу к моим кентам. «Идем, идем, пуританин. Я тоже тут впервые»

Одна из самых счастливых женщин, кого я знаю, страшная как обезьяна.
В прямом смысле. Более страшной бабы и не встретишь.

Когда я с ней познакомилась, ей было лет 30 или 40. Трудно сказать точно потому, что выглядела она на 55. Рост 145, в ширину примерно столько же, мордочка с маленькими глазами, огромным носом и огромным ртом, редкие волосы. Короткие кривые ноги, непропорционально маленькие руки при очень широких плечах, полное отсутствие груди.

Ужас, подумала я. Несчастная женщина.

Впрочем думала я так ровно десять секунд. Пока эта дама не начала говорить.

Как быстро и незаметно меняется реальность. Еще недавно все было так, как было, а ныне гопники облачились в штаны с подворотами и модные кеды.

Теперь, прежде чем отжать мобилу, вам наверняка прочтут лекцию о моде, массовой культуре и влиянии обеих двух на современное общество. И, что любопытно, изменились их главные оппоненты. Впрочем, обо всем по порядку.

Эта история началась с того, что в Петровском районе не осталось аптек, работающих круглосуточно. И это, конечно же, невиданное безобразие, с которым давно пора что-то решать. Дорогие чиновники! Вы решайте, а я пока буду рассказывать дальше.

Моя прабабушка со стороны мамы, которую я застала совсем уж дряхлой и больной, вышла на пенсию в 55 лет. Ее второй муж, который был старше, вышел с ней в одно время.

Я не знаю сумму прабабушкиной пенсии, но знаю, что у ее мужа была максимальная советская пенсия, потому как он был ведущим инженером, рационализатором и имел кучу патентов. Это было не что-то запредельное, а тот максимум, который могли получать простые люди в СССР. Перед перестройкой это было 132 рубля, до того - не знаю.
У прабабушки пенсия скорее всего была средняя или даже ниже средней потому как она работала в библиотеке и зарабатывала мало.

На пенсии они переехали в однокомнатную квартирку мужа в Ленинграде.

И жили примерно следующим образом.

Сегодня у нас сломался лифт, и я шел по лестнице пешком. Вниз одиннадцать этажей, потом вверх. Потом опять вниз, а потом снова вверх. Но я не жалуюсь, я рассказываю.

На лифте жизнь пролетает быстро, как в кино, а когда идешь пешком, то есть время подумать. Вниз одиннадцать этажей, потом вверх. Потом опять вниз, а потом снова вверх. А еще на некоторых этажах останавливаешься отдышаться, честно признаюсь. Хотя, если поставить задачу, то пока еще могу одним махом. Но я не хвастаюсь, я рассказываю.

Когда идешь по лестнице, волей-неволей читаешь ту самую наскальную живопись. Можно, конечно, набраться святости и отводить глаз от запретного, а можно и согрешить. Ну, а кто не ьез греха? Я сейчас не каюсь, я рассказываю.

О своем первом, самом первом дне рождения я знаю только то, что был он чрезвычайно снежным. Насыпало так, что машина «скорой помощи», которая приехала забирать маму в роддом, не смогла подъехать к дому, и маме пришлось идти к ней, по колено в снегу.

Вот уже который год, в преддверии своего дня рождения, я пытаюсь представить это мартовское утро. Темный наш двор на Университетской, освещенный только неяркими лампочками над подъездными дверями, снег, который мягко ложится на землю, и автомобиль с незаглушенным двигателем, стоящий поодаль.
Где он мог стоять? Наверное, у магазина «Дары садов», въехал с проспекта во двор сколько мог, так чтобы и не мешать, и чтобы суметь выбраться, урчал двигателем и фары тускло помаргивали в такт трепыханию мотора.

Однажды, очень давно - я курсе, наверное, на третьем училась или, может, на четвертом, - в Донецкой филармонии страшный был ажиотаж. Вечер Гии Канчели. Симфонии №3 и №5. Дирижировал Роман Кофман, если не ошибаюсь за давностию лет. Очень было трудно достать билеты, то, что творилось, нельзя даже аншлагом назвать: какие там приставные стулья, люди на ступеньках сидели и стояли вдоль боковых стен. Ну, захолустный бескультурный городишко, пьяное шахтерское быдло, сами знаете.

Я до этого Канчели не слушала никогда, если не считать понятных "Мимино", "Не горюй!", "Паспорт" и "Кин-дза-дза". Еще я никогда не плакала, слушая классическую музыку - не важно, оперную ли, симфоническую, меня ни "Тоска", ни "Лакримоза" не брали.

Есть вещи, которые самой природой предназначены, чтобы теряться. Их покупаешь, а они теряются. Иногда, по-моему, прямо в магазине. Вот ты от кассы отошел, все аккуратно в сумку сложил, дома сумку открываешь, а там нет ни фига.

Например, носки. О, по этому поводу каждому найдется, что сказать. А у меня и слов уже даже нету. Было у деточки пять пар черных носков, а сегодня смотрю – ни одной. Ладно, две я лично выбросила, одни он у бабушки оставил, а остальные-то где? Съел? Ушел в школу в носках, а пришел босой? Рассосались в процессе стирки?

Вот историю рассказали. Одна бабка жила, детей у нее не было, только дальняя родня, а она им не особо-то нужна была. Ну, время пришло, померла, конечно, не без того. Осталось после нее дом небогатый, утварь разная допотопная, телевизор черно-белый еще, хрусталь какой-то, а даже не хрусталь, а просто стекло с огранкой да истертая и поношенная одежда. А еще будка во дворе, а в ней осиротевший Дружок.

Как бабка преставилась, соседи нашли телефоны родни какой-то, те, так уж и быть приехали, старушку схоронили, все что положено в такие случаи, помины негромкие, пришли кто по соседству жил и почтальонка, она покойницу хорошо знала, дружили, как принесет пенсию - долго просиживали, обсуждали кто нынче в политике главный гад. За эти разговоры бабка давала почтальонке с каждой пенсии десять рублей, та отказывалась, смущенно охала, но брала. Из уважения, чтоб не обидеть.

Посидели повспоминали бабушку, и какой была, и кем работала, и что жизнь не сложилась, а у кого она сложилась-то, если подумать. И плохо, что одна осталась под старость лет, а с другой стороны, всех это ждет, а наша-то еще долго протянула, почти восемь десятков лет, в наших краях это много.

Посидели и разошлись, родня выкрутила пробки, чтобы в пустом доме не "коротнуло" ничего, вытерла воду из-под оттаявшего холодильника, закрыла ставни и задвинула на них жесткие металлические щеколды, которые еще муж бабки когда-то поставил, мужа почти двадцать лет на свете нет, а щеколды, смотри-ка, работают, крепкие, основательные.

Я вот тут че подумал. Одиночество – это здорово. Это – свобода.

Развелся ты такой с женой, снял хату – и все, жизнь в кайф! Вот тебе и пиво, и сериалы, и игры – да все, что хочешь, хоть дрочи в позе лотоса на люстре. И слова никто не скажет. Машинка стирает, мультиварка готовит, по пятницам приходят на винишко веселые и зудящие подруги, греющие потом ночью твою двуспаслку.

Сначала это офигенно – дух свободы прям сам рвется в твои ноздри, заставляет кайфовать от самой простой мелочи.

Пиздец наступает чуть позже, где-то месяцев через восемь. И подкрадывается он, как и полагается пиздецу, ну совсем незаметно.
Вот идешь ты с работы домой. По пути ты уже заскочил в магаз, купил себе мясных ништяков и бодро топаешь в квартиру, предвкушая вкусный ужин.