Как я попал в журналистику

Мемуары писать еще рано, но когда время придет - если вообще оно будет - то всего и не упомнишь. Пользуясь случаем решил все-таки зафиксировать момент входа в профессию журналиста, которой увлечен уже 25 лет.

Свои первые деньги в журналистике я заработал в 1988 году, когда в 1987 написал в городскую газету о школьном празднике. Гонорар составил 92 копейки, полученных по почте. Очень долго шёл.

Огромную роль сыграла учительница русского языка Любовь Васильевна, которая преподавала в моей школе всего два последних года, но сделала главное - не отбила желание к сочинительству и не только не мешала, но и подталкивала меня к разнообразному поиску и творческим экспериментам. Маленькая и хрупкая она не давала сидеть на заднице ровно и всячески поощряла все новое, что я выдумывал с половины пинка. Бывало очень весело.

Этого вашего Интернета не было и папа покупал мне книги не по наименованиям, а стопками. Я заходил в книжный на площади конечно Ленина и тратил все выданные семьей и плюс все карманные деньги, которые к тому моменту понемногу начал зарабатывать мелкими работами. Потом папа договорился о моем пропуске в святая - святых, а именно в подсобку, откуда успевали продать дефицитные издания, которые потому не имели ни малейшего шанса попасть на магазинную полку. В литературе я отказа не знал даже в тоталитарное время.

До сих пор в памяти чердак родительского дома, где хранились не только старые книги, что не помещались на полках в комнатах, но и стопами выкладывались, связанные бечевой, десятилетия подшивок журнала Вокруг Света, Техника Молодежи, Наука и Техника и другие.

Уже зная, что по медицинским показаниям не прохожу в мореходное училище, я провел здесь, буквально между небом и землей, лучшие несколько лет своей жизни, расшифровывая загадочные узоры, что рисовала пыль, клубясь и поднимаясь в струях яркого солнечного света, пробивавшегося через доски.

После первой заметки в городcкую газету я никогда и ничего не писал публично, кроме как научные публикации в соавторстве, то есть заметки, где мое участие ограничивалось полевой или лабораторной работой. Я шел прицепом, как член команды.

Писать мне не особо нравилось. Другое дело придумывать новое, организовывать или переделывать существующее. С тех пор ничего особо не изменилось. Я получаю больше удовольствия от редактуры.
Сколько научных работ у меня было - не помню, статистики не вел, но в том же 1988 году стал одним из самых молодых членов Всесоюзного орнитологического общества.

После 2012 года появились публикации в маркетинге и экономике, где опять же моя практика была переложена в теорию знающими коллегами под началом опытного и понимающего руководителя Инна Кондаурова (Inna Kondaurova).

Публикации первой, то есть биологической волны, выходили где-то до 1992 года. После ухода предполагаемого научного руководителя в чиновники, я посчитал не по-пацански переходить к его оппоненту. Попытался внедриться, но был отфутболен с кафедры любимой физиологии человека и животных, чтобы в итоге переквалифицироваться на физиологию растений, которой я не пренебрегал, но такого восторга, как от ФизЧиЖа не испытывал. Слово “растений” стало потом поводом для шуток коллег, которые забывали о физиологии и называли меня ботаником, не понимая отношения зоологов именно к этой кафедре.

Распад СССР, крушение экономики и науки. Я был молод, мне были нужны деньги.

Попытки их заработать любой ценой: после старообрядческого модельного и классического арматурного цехов, меня ждали социальный дарвинизм во втором общежитии, громкие дискотеки, старая новая волна, сальные карты, угарные концерты, марихуана в мешках, сбор гербария и коллекций, сливочное масло в рюкзаке, счастливая помощь во время драки с бурсаками, лотерея невиданной щедрости, бессмысленно спасенные от продажи уксусный ангидрид и серная кислота, увольнение за чужие презервативы, простынь на голову, дорогостоящие встречи с профессиональными жуликами и мошенниками, ночи без сна в фотосалоне, тотализатор на Кубок мира, Евро и Кубок африканских Наций, выброшенный из окна полный аквариум, работа переводчиком без знания языка, работа переводчиком со знанием языка, погрузка рабицы, бутылок и выгрузка угля, перепродажа какого-то импортного шмотья, выращивание мадагаскарских тараканов, лабораторных крыс, стерильного мицелия, ловля озерных лягушек и зеленых жаб, феноменальная наивность, потрясающая доверчивость, зимняя охота на птиц, бегство по шпалам, свинцовая цепь под золото, пойманная за ухо подруга, сломанная челюсть, три сотрясения мозга, забытая в парке стриптизерша, найденная на вокзале гимнастка, менты и бандиты в разных командах, футбол за деньги и секс бесплатно, а также самое опасное - прямые продажи Большого энциклопедического словаря, когда это еще не было мейнстримом на углу Университетской и Гринкевича.

Мастерски собранный после перелома нос был уже потом, когда я работал в штате.

Поздней весной 1994 года мне повезло. Я каким-то чудом попал в издание Взгляд, где Евгения Гайдаренко (Evgenia Gaydarenko) опрометчиво выкроила совершенно незнакомому пацану целую регулярную рубрику. Раз в месяц, а иногда и раз в неделю. Если бы она сказала молиться, то я бы молился.

Учитывая статус издания, мне там было не задержаться, я это понимал, но газета должна была писать хоть что-то из жизни молодежи, а для меня это были шанс и прорыв одновременно. Рядом никого не было. Я надеялся.

Так я познал основы журналистского счастья. У меня появилось место. Я попал в разметку.
Старался сюда чаще приходить, чем печататься, потому что это было интересно, это была школа, новые знания и необычные люди. Одна из них, с глазами как у Катюши Масловой, - потом оказалась мамой Тутты Ларсен, если кому-то что-то говорит это имя. Я на них глазел, они меня вряд ли замечали, но когда это кого останавливало?

Почему-то предпочитал кареглазых, но когда встретил там сногсшибательную дочь руководителя и пришел в себя, то очень удивлялся в том числе и тому, что она светлоглазая блондинка, что по Менделю и Пюнету имеет шансы не выше 1 к 16. С генетикой было плохо, так как читая нам курс, доцент Петров свел счеты с жизнью. Я был в числетех, кто выносил гроб с телом доцента из скромной пятиэтажки в тихом квартале, что неподалеку от биологического факультета. Еле разворачивали с однокурсниками его на площадках.

О журналистике, как о работе почти не думал. Это было хобби, как мне казалось. Увлечение, которое каким-то волшебным образом еще и приносит деньги. Как выращивание канареек или зебровых амадин. Или игра в футбол на первенство СССР среди трудовых коллективов. Даже после четверти века в этой профессии до сих пор не уверен, что это все настолько серьезно.

Аккурат после очередной встречи с руководителем никому не нужного уже диплома о практическом применении в градостроительстве знаний о газоустойчивости и водном режиме древесных и кустарниковых растений, я поднялся с улицы Щорса мимо хорошо знакомого пункта приема стеклотары на Университетскую, к благословенному гастроному Россия, где встретил Егора Павлова, aka Бобр Шмышм (Bobr Shmyshm), которого уже нет с нами. В компании с жизнерадостной Елена “Сестра” Цодикова он поднимался на верхний этаж ныне снесенной гостиницы Дружба, чтобы отпраздновать 8 марта - там располагалась редакция новой ежедневной газеты Весть, где позже и встретил всех тех, кого можно отмечать в статусах бесконечно.

Многих уже нет в живых, но аккаунты их в сети, номера телефонов - в книжке. Не знаю как поступать. Есть еще один момент - сегодня я действительно боюсь некоторые фамилии ставить рядом, так разбросало давних друзей и приятелей, в том числе и по стороны баррикад. Обозначая этой публикацией узкий круг знакомств, я решил оставить все как есть, только выбрал наиболее значимых для меня персонажей.

Осенью 1994 года, после очередной летней практики уже не просто догадываясь, но твердо зная, что наукой денег на намечавшуюся семью мне не заработать, даже человек с таким поздним зажиганием, как я, вдруг осознал, что за несколько регулярных строчек в газете платят больше, чем я получаю съеденной гиперинфляцией стипендии за месяц.

Несколькими неделями ранее я уже воспользовался советом Егора и пришел сразу к главному редактору Вестей, которым оказался невозможный Юрий Минин. Он меня послушал, покивал головой и отправил к одному из заместителей, чтобы не отвлекаться на всякие глупости. Так я познакомился с Евгений Ясенов, который на удивление ответственно подошел к процессу - я произвел такое жалкое впечатление, что он стал первым, кто попросил у меня предыдущие работы. Facebook и LinkedIn был доступен немногим.

Я уверенно предъявил мятые вырезки из неформальных каких-то альманахов с волосатыми упырями на обложке и пару полос с моими публикациями из Взгляда. Это должно было покорить любое сердце, как мне казалось.

На деле многое было иначе. При наличии множества перьев в области неформальщины, которой в городском издании не может быть настолько много, мое появление заставляло как минимум постучать правым полушарием о левое при планировании номера.

Потому зам мудро взял паузу и, уступая моему невероятному напору, дал пробное задание. Не помню какое, кажется что-то из городского отдела здравоохранения. Я выполнил. И сразу попросил что-то еще.

Платили вовремя и раз в неделю, что удивляло и радовало во времена, когда деньги на новую квартиру не помещались в один "пирожок", как у нас называли Москвич с будкой. Ящики и купоны россыпью из него выгружали чуть ли не лопатой. Когда кинули при расчете на 150 баксов, я даже не удивился. Воспринял как должное. Абонентская плата за членство в клубе.

Вдруг выяснилось, что в редакции Вестей я не знаю всего нескольких человек, а именно - редакторов и журналистов: реактивного Руслан Мармазов, который очень громко приходил и уходил; демонстративно вальяжного Олега Измайлова; настроенного исключительно на результат Александра Кучинского; мыслящего трехзначными суммами Михаила Попова; скромного Игоря Кириченко; любимого вдовами Дмитрия Палыча Чепилко; театрала и шахматиста Константина КиТ Турляндского; окруженного всему женщинами сразу Льва Шмаева; криминально-православного Сергей Голоха, который поразил меня знанием и исполнением уголовного фольклора.

Немногим позже к ним добавился юный игорь гужва, с которым мы как коршуны кружили за спинами коллег, ожидая свободный компьютер. Не помню уже при каких обстоятельствах, которые можно легко вообразить, но именно в этой редакции я встретился с Владимир Корнилов, которого раньше запомнил по КВН. Не уверен, был ли он уже тогда в программе с Юрием Шапочкой, потому что с последним я так и не познакомился до отъезда. Это был сильный тандем. Впервые увиделся тут и с Сергеем Семеном Семичевым, - и даже много лет спустя мы оба увлеченно шпилили в футбол с работниками силовых структур, назовем их так.

Всех остальных - Игорь Галкин (Igor Galkin), которого я знал исключительно как Черного доктора и был сильно удивлен, что его зовут Игорь, да еще и Викторович, Роман Лесниченко (Roman Lesnichenko), aka Лес; Александра Клэптона Слепушкина, Антона Калашникова, Алексей Прудников (Alex Prudnikov), Дмитрий Чеботков, с легкой руки Галкина уже тогда Юрьевича; @Илья Вологуров и Роман Глазунов, aka Глаз, чье мастерское фото расположено вверху, я или где-то встречал или попадал вместе в какие-то истории, которыми заканчивались едва ли не каждая выпивка или концерт. Иногда это было одно и тоже мероприятие.

Я как-то не совместил в голове, что почти эти же люди раньше сидели в так называемой синагоге, куда я время от времени заходил.

Учитывая, в каком состоянии я туда попадал и как покидал, совсем не удивительно, что не совместил. Удивительно, что вообще вспомнил.

Те, которых я знал, и те, которых узнал, удивительным образом подходили друг другу, создавая уникальный и без всякой лести неповторимый ансамбль, который в последующие годы не раз играл решающую роль в медийных проектах города и страны.

После гостей в других редакциях и четырех лет испытания стамины биологическим факультетом попасть почти в исключительно мужской коллектив было счастьем.

Я думал, что так не бывает и не мог поверить, что можно тушить окурок о крышку стола; брить голову ножом; пить несколько дней подряд одно и тоже, ни в коем случае не понижая градус; творить под десятком псевдонимов; писать и звонить, падая со стула; забрасывать два десятка заметок в номер всего за час, чтобы быстро сверстать разворот два-три; мочиться в кадку с фикусом на глазах охраны; играть месяцами в пошаговую космическую стратегию; залить борщом АТС; спать на паркетном полу и с квадратной головой играть с утра в шахматы на пиво. Некоторые из этих дисциплин я так и не освоил до сих пор.

Инстаграма тоже еще не было и очаровательных женщин, которые работали в редакции, носимый ветром студент в силу темперамента, возраста и неопытности рассмотрел лично, но позже: Нина Рыкова, Татьяна Голоха, Любовь Болотина и Екатерина Щурова.

Все монохромные рабочие станции в этой редакции были объединены в одну сеть, чего я не видел ни в одном из посещенных изданий Донецка.

Эдуард Киселёв, который не сразу, но согласился с прозвищем Кисс, до сих пор вспоминает, как он своими собственными глазами наблюдал в другой редакции завораживающий процесс написания статьи о буме FM-станций в Донецке, на листочках и шариковой ручкой. Он признался недавно, что о существовании таких станций услышал от меня. Не знаю, насколько это соответствует действительности, но я уже сам не помню этих нюансов, которые стоило бы фиксировать сразу. Потому и пишу то, что пока не стерлось.

Там была дурацкая кабинетная система и даже цицерная линейка. Помню, что я потребовал разваливающийся на куски компьютер, где был только мягкий дисковод на 5 дюймов, сам его свинтил до кучи, это было просто, и уже на гибком диске таскал свои новости в другой конец коридора на принтер, где их распечатывали, затем с бумаги читали, и только потом я уже вносил сам правки и нес дискету на верстку. Все как бы для того, чтоб не лишать наборщиц и корректоров работы, но на деле никто не мог еще иначе. Они все равно ворчали, но любили и подкармливали.

Это было уже в другой редакции, куда я перешел после гибели газеты Весть. Там работали на печатных машинках, которые меня после близкого знакомства с машбюро - сегодня вряд ли кто помнит такое словосочетание - бесили страшно. Другая история. Отдельная глава.

Общая мощность сети в газете Весть была едва ли мощнее одного сегодняшнего смартфона, но она позволяла в разы поднять производительность журналистов и главное - ускорить процессы. Мы делали лучшее издание в городе.

Тем же издательским домом "Иван" рядом выпускалась ещё какая-то газета "Салон Дона и Баса", в которой ничьих заметок не брали и чье наличие потому недальновидный я тоже не оценил тогда никак, а зря. Еще одна отдельная глава. И даже больше.

За то, чем я зарабатывал смешные деньги советским школьником, теперь можно было даже что-то съесть, потому что жить на две сосиски в неделю не получалось. К этой профессии не имел ни малейшей склонности и никакого представления. Даже не мыслил себя в ней и не представлял, как некоторые.

Сначала писал о том, что знал: типа музыка и кино, как бы медицина и природа, чисто спорт и когда успевал за соседом по гостиничной комнате, что стала кабинетом, то и немного криминал.

Пришло время выбирать псевдонимы. В университете я пять лет был широко известен в узких кругах как Крамаха, по месту рождения, в ещё более узком кругу лабораторных эстетов прослыл Ацидофилом. После двух лет, проведенных Федором Михайловичем в босяцкой среде пионеров Станкостроя, мне было бы лестно зваться как-то с намеком на классика, но мой низкий статус начинающего в редакции не позволил мне самому даже предложить такой вариант. И потому под формальными новостями меня подписывали полным именем и фамилией, которые с лета года 1995 появлялись даже на первой, а под всякой неформальщиной - детсадовским, а потом и школьным прозвищем Темс, образованным от фамилии, куда по требованию редакции добавили букву А, чтобы были хоть какие-то инициалы.

В родных бандустанах поступили иначе. Мои братья стали сначала Темс Средний и Темс Младший. Позже средний по мере того, как в подворотнях стиралась память обо мне, сам стал уже Темс Старший, а вот младший так до сих пор и остался Младшим, пусть ему уже и под 40. Я не раз писал о парнях, aka Ганс, Холмс, Кактус, Голова, Гоги, Чандр, Багги, Фицко и Вагур. У них тоже седые головы, но все вроде как живы. Те, которых нет, не буду упоминать здесь. Это тоже другая история.

Под этим прозвищем меня знала и тусовка. В редакции газеты Весть мне из него сделали латиницей логин в сети, но в иной транскрипции, которая была известна благодаря ретрансляции одноименной британской телестанции.

Молодым и горячим мною в трудную минуту безжалостно затыкали дыры и отправляли на новый фронт, сообразно редакционной политике, которая не учитывала высоких устремлений юного падована. Так я добрался даже до экономики и маркетинга, которые стали моей новой страстью много позже.

Псевдонимов стало около десятка. Часть из них потом перекочевала вместе с неутомимым Ясеновым в только что открытую газету Теленеделя, где я вдруг получил удостоверение под №1. Тоже отдельная глава и к входу в профессию отношения не имеет.

Много лет спустя, когда в руки попала модная книжка про универсального журналиста и каким он должен быть мастером на все руки, я ей ничуть не удивился, мне она новой не показалась, хотя я согласно кивал, как Минин тем, кто восхищался импортным автором.

Рекламный слоган газеты, который придумал кажется Вергазов, гласил СоВесть - лучший контролер. Копирайт и газета оказались настолько хороши, что вспоминали их в Городе и много лет после того, как лучшая на тот момент редакция перестала существовать. Я даже пару лет нагло ездил бесплатно в общественном транспорте по редакционной корочке. Такой силы была память.

Проработав здесь почти год как теперь говорят фрилансером, я успел взойти на борт самого популярного городского издания и самым ярким воспоминанием в июне 1995 года стало то, как настойчиво меня отговаривал главный его редактор от перехода в штат.

Суть его спича сводилась к тому, что зачем тебе молодому и талантливому, с хорошим образованием весь этот кошмар, эти новости, эти постоянные склоки и интриги, а главное - постоянное безденежье и изматывающий труд, который никто не ценит?

Лучшего способа, чтобы увлечь юного мечтателя, чьи глаза горят и сердце не бьется, а выпрыгивает из груди, еще не придумали.

Не имея ни малейшего представления о профессии как таковой, летом 1994 года я так и прыгнул с головой, широко раскрыв глаза и распахнув руки. И барахтаюсь до сих пор, не прекращая учиться.