Год назад кто-то обещал написать про Депеш, когда они играли в Киеве, и написал. Копирую.
Это было время, когда оказаться волновиком, металлистом или панком, было ничуть не менее судьбоносно, чем родиться кшатрием, брахманом или шудрой. Или поступить в высшее учебное заведение, уехать на заработки в Среднюю Азию, уйти в далекий скит за тридевять земель. Обратного пути к людям могло уже и не быть.
Часто его и не было. Не все вышли и вернулись. Кое-кто так и остался там.
Озираясь, я вышел из временно включенного лифта, в котором через пять лет случайно устроил аммиачную газовую камеру. Осторожно прокрался по расчерченному полу мимо мусоропровода, куда совершенно не думая о последствиях Геша через четыре года выбросил мешок ненужной конопли с нулевым содержанием тетрагидроканнабиола, и квадратной кухни, где всего через год взрывалась не только питательная сгущенка. Два года из этих пяти выпали на увлекательную семейную жизнь и замечательную работу. Жаль, что не наоборот.
Однажды 23 ноября 1992 года пьяные остряки выбили здесь чьей-то крепкой головой упрямое тоталитарное стекло и не могли его вставить почти неделю. Участников мероприятия, которые трезвея и скучнея по ходу пьесы кричали хриплыми голосами стихи Хайяма в уже морозную даль над вторым городским ставком, проклинали всем этажом. И они сами себя тоже винили, но сильно потом, когда похолодало, а чеченцы уехали без предупреждения, как и появились. Вместе с ними исчезли все преходящие бонусы нелегального визита и начались мучительные проверки.
Прошел по разбитому коридору 12 этажа общежития Университета, которое оказалось просто "двойкой". Его стены и полы на это время приобрели серый и вполне отвратительный, почти нежилой вид - их очистили от всего, что могло мешать покраске и укладке линолеума. На полу растекались кислотные узоры. Резко пахло стройкой. Летали перья и парил пух.
Студентам, которые хотели откосить от практики и немного заработать, выдали под роспись недорогие строительные материалы. Для меня это были взрослые, матерые мужики. И когда один из них смело поджог дихлофос, спасаясь от известных насекомых, то выжег почти все лобковые волосы в промежности, то у меня это особого удивления не вызвало. Наверное так и надо.
Немногим позже его подвиг повторил боевой товарищ. Значит действительно так надо. Как и бросать гири в 16 кг из окна с 10 этажа, а потом и аквариум с телевизором. Или закидывать невменяемого приятеля без ключей на полотенцах с 13 этажа в открытые окна этажа 12. Я бы так не смог, конечно, но отнесся с пониманием.
Этим же молодым людям тем летом то ли разрешили, то ли все-таки обязали сделать ремонт самостоятельно.
Социальных сетей в цифровом виде еще не было. На стене у двери комнаты 1215 кто-то написал красной краской "Стас, у тебя клей есть?". "Нет", - гласил ответ чуть ниже. Чем-то очень физиологического вида было нарисованы эти три прямых, как угол стола, буквы. Надеюсь, что краской.
"Жлоб", - написано было сильно ниже и мелом. Судя по всему надписей мелом было больше, но все они оказались стерты, не разобрать. Читабельной осталась только последняя. Остальные ругательные затерты или закрашены другим цветом.
"Маме сюда пока лучше не приезжать", - сказал очень тихо папа тоном, который не терпел возражений. Я не спорил и промолчал, конечно. Сам не сильно понимал, что именно происходит, и наблюдал окружающую действительность, словно кино, которое снято с моим вялым участием, за которым гляжу я на все чуть со стороны. И немного сверху. Потом мне все это пытались объяснить какими-то выходами в Верхнюю тундру, сильными потоками и способностью покидать тело, но я не сильно верил, что тогда, что сейчас, когда научился фокусировать камеру.
Отрезвила меня только через три года спасительная тройка по физиологии человека и животных, а также отказ от пересдачи по биохимии, где мне влепили тоже тройку за то, что приятная во всех отношениях девочка Алла, которая тоже была похожа на Сову, срисовала у меня же структурную формулу хлорофилла. Ей дали пересдать, потому что поставили неуд.
Зашел в комнату, открыл маленький холодильник, размером с телевизор. В медицинской его прохладе мирно покоился кусок ноги крупного животного. Типа свиньи. Или барана. С жилами, жирком и уголком белеющей кости.
"Ты пони ел когда-нибудь? Его уже лучше не готовить, Стас! Ты - лентяй, не спрятал вовремя, но котлеты остались. Котлеты по-моему куриные все-таки", сказал Толик. Его некоторые норовили назвать кроликом, а соседа - то Винни-пухом, то Пятачком, когда хотели оскорбить за глаза, но парни особо не парились и не сильно обращали внимание.
Этого пони убил в цирке копытом жеребец и он достался нам. Монголы умело разделали и поделили тушу. Если тяжелые кости кита грузили местные эстеты, то шкуру с мертвого льва снимали азиаты, чтобы передать ее на кафедру зоологии.
Стас оттопыривал губу и свирепо, как ему казалось, вращал глазами, Толик - хмыкал и вертел уже рукой и у виска. Стойкий совсем не оловянный солдатик, который в детстве видел и не такое.
"Стас, ты когда выбросишь ногу?" , Толик старался строить Стаса, который норовил динамить все, что угодно, но всегда слегка вальяжно соглашался. Что вовсе не гарантировало выполнения и не страховало от проблем.
Мы неплохо ладили, но почему-то мне казалось, что я-то уж точно выпадаю из этой анимационной парадигмы. Даже когда разрисовывал за еду и пленку картинками из Винни-Пуха и Пятачка стены и потолки в комнатах не только красивых, но исключительно добрых девушек. Сразу несколько из них походили на Сову из того же мультфильма, потому что носили крупные очки с мощными стеклами.
Скорее всего я жестоко ошибался и у меня тоже было прозвище. Как-нибудь напишу про 1 апреля и многообещающие и говорящие традиции оклейки стен в этот день.
Монументальный Стас любил нежиться на широком жестком ложе, которое оказалось просто целым дверным проемом, намертво укрепленном на тумбах, и читать. Иногда, возиться с яркими рыбками. Какое-то время у него были отличные цихлидовые. Даже с астронотусами. Не такие, как у Вити, по прозвищу Рембо, но очень даже. История их мучительной гибели обязательно будет воспета. Эпическая сага, которая заняла несколько месяцев и канула в канализацию.
На стене, где у сверстников гостей обычно встречает или Сабрина с сиськами, или группа Мегадет с черепами, висел календарь кажется с балобаном.
Погонял медлительных без кислорода суматранских барбусов, стряхнул белых крыс со своей шконки, которая располагалась, как и положено молодому, у окна, накрыл пленкой юркины грибы и спрятал чью-то рассаду, чтобы не сожрали улитки. Тараканы размером с зажигалку, которых оставили на лето, понравились больше всего. Отлично шипели и скрежетали в безуспешных попытках размножиться. Все как у людей.
Посмотрел в окно, где между двумя общагами - копейкой и двойкой, уже начинали сгущаться липкие сумерки.
Разноцветные студенты, которые не уехали домой и остались по каким-то своим делам, только собирались у телефонного автомата на первом этаже в очереди, чтобы позвонить.
Со стороны "тройки", откуда мы следили за побоищем армии Африки против Азии, было уже темно. И сыро. Словно другая климатическая зона.
90-минутные кассеты с любимым сборником BlueBird, где были 20 лучших хитов всех времен, а также прочие Дорзы и Флойды отданы в аренду, вместе с магнитофоном Маяк, усилком и колонками С90Б.
К уже немодному бобинному, но все еще магнитофону, который принес Геша и попросил подержать, подмигивая и одновременно утверждая, что он не ворованный, была единственная катушка, которую мы гоняли с одной стороны на другую, часами, без перерыва. Как он назывался я не помню. Кажется, тоже Маяк.
Скорее всего это чудо техники действительно было его личным, но без понтов мой будущий кум всегда скучал. И даже грустил, впадая в уныние. Да и сейчас страдает. Оставшиеся динамики оказались не такие убийственные, с ними можно было находиться в одной комнате при включенной адской музыкальной машинке. Какое-то время.
На одной стороне нескончаемой бобины, если вы понимаете о чем я, на довольной быстрой скорости были записаны как бы два альбома Депеш Мод.
Как утверждал самый авторитетный в округе волновик, это были их первый и второй альбомы, и я действительно слышал чуть ли не электрическую дрель на одном из них, характерную для раннего творчества, но были там и People are People, а также Personal Jesus, который вышел только в конце восьмидесятых.
Смело можно говорить, что на одной стороне этой случайно и ненадолго оказавшейся в моем распоряжении драгоценной пленки, была заботливо записана какая-то авторская смесь из Депеша до Enjoy the Silence, которая взлетела в 1990 году.
На другой стороне волшебной ленты оказался Bad Boys Blue с их знаменитой You’re A Woman. Помню только эту песню, остальное как-то стерлось. Это считалось попсой, не достойной внимания настоящего меломана, но девушкам нравилось. Это всегда был убойный аргумент.
С такой музыкой можно было не выходить наружу месяцами и не только не умереть с голоду, но и набрать вес. Передавать друзьям, подругам, знакомым. Некоторых таких потом приезжали искать родители и находили уже типа женатыми. И не один раз.
"Эй, матфак, выступим по Депешу?!" - кричу в окно. Никого, на грани эха, но без звонкости, как зимой.
"Мы только за!" - кричат в ответ, срываясь высокими голосами две девушки из окна, где жили студенты факультета романо-германской филологии.
"Тогда поехали! Личного Иисуса всем и каждому! И пусть никого не минует чаша Его!"