When in Rome, или Рассказ-путешествие с кучей ненужных подробностей

“Саша, вы опять опаздываете! – говорит мне Олеся Станиславна каждый вторник и пятницу. При этом она старается вложить в эти слова всю строгость, на какую способна миниатюрная женщина. Она – преподаватель английского и подруга моей подруги, а я – ученик, который берет уроки английского. На этот раз она усиливает давление: морщит носик и жестко добавляет: «Открывайте учебник, мы начинаем новую тему».

Учительница делает вид, что довольна эффектом. Я всячески изображаю собранность и целеустремленность.

После вчерашнего номера, который мы сдали в начале второго, получается плохо, но я действительно стараюсь. Это позволяет забыть о том, что снаружи весна, много работы и прочих обязанностей. Здесь – только язык. Мы – почти ровесники, но в тесной аудитории IX корпуса ДГТУ называем друг друга на «вы». В течении полутора часов мне запрещено пользоваться мобильным телефоном, жевать резинку и ругаться матом.

Последний запрет для меня самый сложный. Нет, я не закоренелый матершинник, но при постоянном переключении с русского на английский и обратно, местами вставляя украинский, второй для учительницы немецкий и знакомую мне со студенческих времен латынь, возбуждаешь какие-то уж очень глубокие центры подкорки.

Из неведомо каких пластов мозга по случаю всплывают такие слова, которые я слышал еще пацаном в барачном поселке на улице Ферганской, где жила моя бабушка – на этом языке общались друг с другом дядьки, играющие в домино.

Меня брали «запасным», если не хватало пары. Они были небриты, одеты в одинаковые белые майки, а их худые кисти, плечи и спины украшали неясные фиолетовые разводы. Уже в зрелом возрасте мне довелось узнать, что означают те или иные перстни, нарисованные на бледных даже летом фалангах. У некоторых, в том числе и у моего дедушки, пальцев не хватало.

В качестве широкого жеста доброй воли мне иногда разрешается излагать свои путанные мысли по-русски. Мы потом вместе пытаемся перевести их на английский.

- When in Rome... - читаю я.

- Как вы думаете, что это означает?» - спрашивает преподаватель.

- Когда в Риме? - отвечаю я.

- В общем-то правильно. Но почему там троеточие? – говорит Олеся Станиславна. – Ладно, подсказываю, вы все равно не догадаетесь - это начало пословицы: When in Rome do as romans do. Как вы ее переведете?

- «Не лезь со своим уставом в чужой монастырь» - изворачиваюсь я. – А если дословно, то «когда ты в Риме, делай как римляне». Можно еще перевести, как «С волками жить по-волчьи выть» или «Не суйся со свиным рылом»...

- Саша, я же предупреждала! Но в целом верно. – разом обрывает поток моего сознание преподаватель. - Теперь мы послушаем диалог.

- Олеся Станиславна, вы знаете, а я уже бывал в Риме. – бесстыдно хвастаюсь я. Впрочем, как обычно. – Этот город однозначно входит в десятку мест, которые нужно посетить каждому уважающему себя землянину.

Под почетным пятым номером. Как минимум!

Конечно, потом мы слушаем диалог о девушке-англичанке, которая вот уже несколько лет живет в столице Италии и так прониклась духом Вечного города, что стала идентифицировать себя с его жителями, а потому встреченные ею соотечественники не вызывают у нее ничего кроме стыда и жалости. А уж то, как они, эти заносчивые англичане одеваются и водят свои проворульные колымаги, для нее просто оскорбление.

Мне же, в связи с этим вспомнилось другое – первый выезд группы донецких фанов, назовем их так, в столицу Италии. Первый раз, как известно из курса практической сексопатологии, не всегда бывает лучшим, но именно он запоминается на всю жизнь.

Туда

24 октября 2000 года, аэропорт города Донецк. Время, когда сотовый вот-вот перестанет быть символом власти и знаком достатка, но еще остается им. Погодка стоит не по-осеннему теплая, но, скажем так, свежо.

Грязная одежда и обувь друзей, приятелей и соработников не раздражают меня абсолютно, но если я сам чищу туфли и вдруг цепляю пятно, что для Донецка, с его центростремительностью, где благоустроены только главные улицы, явление обычное, - это меня просто бесит. Уж лучше ходить в серых туфлях, которые неделю назад были черными, чем в пятнистых.

Потому выглядываю в окно и убеждаюсь, что дождь и не предвидится. Останавливаюсь на черных туфлях, такой же рубашке и брюках, дополняя их любимым пиджакоv в «шотландку» фабрики Володарского. Мои зарубежные коллеги почему-то всегда принимают его за английский. Надеюсь, что не потому, что хотят сделать комплимент.

Донецк в октябре – это нечто особенное. Говоря языком политиков, которые любят писать книжки, это совсем не то, что в сентябре или мае. Летний зной постепенно сошел на нет, а зима еще не успела наброситься на город. Если вообще сумеет это сделать.

Балансируя на грани зимы и лета, город приобретает удивительные краски. Зелень, ранее истощенная испепеляющими летними перепадами температур и припорошенная заводской пылью, в это время теряет хлорофилл и окрашивается во все мыслимые оттенки пламени или заката.

С чем сравнивать - зависит от настроения и темперамента наблюдателя. Снижение темпов производства и ночной холод, как нельзя лучше сказываются на воздухе.

Дончане, привыкшие к повышенному содержанию соединений серы и азота, обычно этого не замечают и обращают внимание разве что, возвращаясь из Крыма. В таких случаях, уже на вокзале, выходя из поездов южного направления, более образованные говорят: «У нас воздух осязаем», а менее испорченные: «Вот я и дома».

Не замечал бы этого, наверное, и я, если бы это не было связано с темой моего первого диплома. Сейчас воздух не настолько сухой, как летом, и не такой обжигающий, как зимой. Удивительно прозрачен. В лазурном небе плывут одинокие облака. Улицы устланы листьями. Так бы и до первых настоящих холодов, но скоро их начнут собирать в кучи и жечь.

Как обычно опаздываю. Внизу молча, но уже очень нетерпеливо ждет белый Хёнде. Тот самый, что намотал уже больше 200 000 километров и давно требует отстоя, но все еще держится. За рулем – светловолосый и голубоглазый юноша. Мой ровесник. С ним пройдена едва ли не треть из отмеченного на спидометре.

Наблюдали парад планет, возвращаясь с запоздалой верстки. Ранним утром пугали случайно подобранную студентку мединститута моим лицом, еще не восстановленным в челюстно-лицевой хирургии. Как раз после случайной встречи с двумя подвыпившими супертяжами: самбистом и каратистом.

«А чего вы даже в темноте не снимаете черные очки? - спросила медичка, еще не потерявшая налет наивности. - С дискотеки едете?» Тогда это было в диковинку еще и ничего не означало.

«Он - кот Баюн современности» - сострил водила. – Мы сейчас по делу едем. Да и людей жалко». «Покажите, я медик, ничего страшного». – ответила девушка, умостившаяся на заднем сиденье. Я обернулся и снял очки...

Конечно, она зря полюбопытствовала и, скорее, рисовалась. Ведь медик-то она, как стало ясно спустя секунду, только начинающий.

Вообще с Вадимом – так зовут водителя – мы похожи не только внешне. У меня, как отмечают коллеги странное чувство юмора, но это вряд ли так, потому что минимум с ним мы совпадаем в амплитуде. Чего только стоит шутка с двумя, как оказалось уставшими после смены проститутками, также случайно взятыми в салон.

«Вы что, братья?» - спросила блондинка после пяти минут напряженной и молчаливой поездки. «Нет, однофамильцы» - ответил я. Бороться со смехом и рулем одновременно Вадим не смог и выбрал управление, но остановиться все равно пришлось.

«Какие-то вы странные...» - отметила брюнетка. «Нет, просто акушерка упустила нас обоих» - сказал, скаля зубы, Вадик. Молчали до самого Донского, где девки и вышли. Понятно, что Вадим, обладая такими достоинствами, недолго задержался в водительском кресле и теперь занимается совсем другими делами.

От съемной квартиры, которая была тогда мне по карману, ехать до центра – ровно 17 километров, а оттуда еще где-то с полдесятка до аэропорта. Проще и быстрее, но длиннее и дороже – по объездной. Выбираем второй вариант, чтоб не париться в утренних пробках на Макаронке.

Кусочек Макеевки, которую разрезает объездная дорога, встречает рекламой вполне в итальянском стиле.

Это гигантский бигборд, рекламирующий строительную фирму: «Строим дешево, надежно, на века!» Рядом – наклонный силуэт пизанской башни, которая, как известно, давно падает, но никак не упадет. То ли юмор, то ли кич – так сразу и не поймешь.

Где-то здесь началась и закончилась – надеюсь, что не навсегда – моя карьера водителя. Все шло вполне нормально: я старательно трогался, переключал скорости, медленно плелся у обочины в новенькой девятке под руководством еще одного знатного персонажа из цеха властителей просторов Андрюхи-миротворца.

Счастью прямого общения с машиной был положен конец после того, как я, подобно многим новичкам почувствовал себя Шумахером и, пропустив поворот, развернул машину с четырьмя трезвыми людьми, которая шла со скоростью 80 км/ч по ночной трассе на 180 градусов.

Прибыли в аэропорт. Люди, как деревья листьями, наряжены оранжево-черными «Шахтера» тусуются по площади и видны издалека. Поездку в Рим обеспечивала крупная туристическая фирма, если не изменяет память – «Илиташ».

Цены для ординарных любителей футбола были более чем высоки, но те, кто в обычное время сидит в крутых секторах и даже не поднимает задницы от сиденья, пока весь стадион крутит волну, могут себе это позволить. Но здесь именно они – самые настоящие фаны.

Это там, где-то в прошлой жизни, они ходили в костюмах и галстуках. На эстадио они ведут себя совсем иначе: громко перешептываясь с соседом по трибуне и, сплевывая подсолнечную шелуху или пепел на того, кому не повезло сесть впереди, демонстративно громко орут что-то важное в телефон, пытаясь перекричать дудки местных болел. В аэропорту - филиал стадиона.

Это не первый выезд дончан в Европу, и даже не первый в Италию. Но для меня, которого пресс-служба клуба несколько лет не замечала по вполне понятным причинам, это своего рода дебют – я, хоть и посетил ранее с десяток европейских стран по разным поводам и без, сегодня впервые отправляюсь с болелами на Апеннины.

В Италию летит c полдесятка бортов - точное их число я за давностью лет все-таки позабыл - и потому на таможне происходит небольшая толкотня. Короткая очередь и на паспортном контроле. Приятно видеть, как меняются лица бизнесменов и депутатов разных мастей, которые вынуждены стоять в очереди. Некоторые соблюдают субординацию, пропуская вперед своих начальников, согласно штатному расписанию. Те же не оказывают сопротивления. Почти.

Полчаса ожидания посадки в светлой кафешке аэропорта, где старые знакомые из числа отъезжающих в Рим, встречаются словно впервые: «О, Петрович! А шо, ты тоже летишь? Наливай!» Практически все, встречаясь, жмут друг другу руки, обнимаются и целуются чуть не взазос.

Странная и заразная привычка. Глядя на взрослых, которые хоть видели Брежнева и помнят его знаменитые лобызания, пример берут малолетки. Часто вижу картину, когда в попытке во всем походить на старших товарищей, юные щеглы доходят до смешного: в смешанной компании из парней и девушек, тискают руки подруг, иногда скромно целуя последних в щеку и вдруг, как давно не видевшиеся супруги, начинают лобызать друзей, точно также не замечая девушек...

В единственный автобус, везущий нас к трапу, набивается чуть ли не весь рейс. Солидные люди висят на поручнях и друг на друге, толкаясь сумками, словно в трамвае в час пик. Еще одно редкое зрелище. Но никаких резких выражений не слышно.

Взаимное уважение – не самая характерная и типичная черта дончан, но тут ситуация иная: мало ли кем окажется твой сосед? Этот же автобус, сделав круг по площадке, пятнистой от заплат свежего асфальта, забирает десяток отставших, которые, благодаря опыту, спокойно едут сидя...

Они все равно знают, что якобы самые безопасные места в хвосте и удобные у крыльев, где можно вытянуть ноги, им все равно не достанутся. Нужно ли говорить в какой группе я?

На борту процесс «узнавания» продолжается. Броуновское движение сменяется более упорядоченным процессом, который напоминает формирование снежного кома: вокруг двух-трех коллег- знакомых, которые сели рядом и уже распаковывают позвякивающие сумки, усаживаются новые – они еще не свои, но уже и не чужие.

«Ну, за взлет/посадку»! Кто-то пытается качать права, так как рейс туристический и у них на билетах даже указаны места. Получается плохо.

На нас, группу донецких журналистов, которые раньше летали с командой, но на этот раз почему-то попали в самолет с «коммерческими», смотрят настороженно, словно опасаются какой-то пакости. Мы не из этого муравейника, но кажется, что то ли редко моемся, то ли не вытираем руки после туалета. Отношение обязывает.

Сидим по трое в ряду и постепенно, с набором высоты и градуса, страх проходит. Кто-то засыпает, кто-то читает газету, кто-то выпивает и закусывает.

В проходе начинают сновать курильщики. Из массы матерых мужиков и нескольких женщин в возрасте жемчужиной выделяется девушка, чей возраст вряд ли больше восемнадцати.

Среднего роста, стройная, по-детски пухленькая, с такими же капризно надутыми и уже не детскими губами.

С возрастом она явно располнеет, но сейчас она больше напоминает одну Вишенку из мультфильма о Чиполлино. Соблазнительную вишенку в джинсах и курточке. На спине болтается крохотный рюкзачок-мордочка медвежонка. Это, судя по всему, и есть вся ее кладь.

Она то и дело бегает курить – в таком-то возрасте. Заносчива и скромна одновременно – как это удается женщинам? - как «чья-то дочь или родственница», но в то же время не боится стука «доча, ты куришь!?».

«Нельзя дважды выпить одну и туже водку». – внушает моему соседу благообразный мужчина лет сорока, что сидит рядом. – Налей и журналисту – я взял, чтоб и назад хватило».

Так получается, что я практически не пью. Точнее – не пью, когда работаю. Есть у меня такой очень существенный для журналиста недостаток. Поэтому только мочу губы в пластиковом стаканчике.

«Если ты не пьешь, то значит либо больной, либо журналист» - острит мой сосед и сам же громко смеется.

Попытки объяснить, что это как раз исключение, а не правило – бессмысленны. Я проглатываю колкость и, сообразно набору высоту, завязывается беседа.

"Мне приятель рассказывал интересный случай, который случился с кем-то из наших в Италии. Они в Верону летали, на матч с «Виченцей». – рассказывает Николай. – Ездили в Венецию на экскурсию. Зашли в кафе воды попить, а она у них – 10 долларов стакан, если на баксы перевести. Правда, если стоя, то можно и за пять».

«Сели, заказали кофе. Люди хоть и при деньгах, но считают. Достали свое. Разлили. Вышел хозяин. Говорит, что нельзя. Ну, они и ему водки налили. Сказал, что можно. Тут подходят какие-то москвичи, берут меню и начинают носом крутить: то это им не так, то это не этак. Типа провинция. Ну, хозяин услышал и говорит им на украинском: «Йдить нахуй звидсиля, москали йобани! Наши наверное научили» - со смехом заканчивает Николай.

«Да он это сам придумал, или в интернете прочитал – я что-то такое встречал». – очень не вовремя парирую я, обрывая смех соседей.

«У нас тоже бывают интересные случаи. – пытаюсь поддержать беседу я и совсем не к месту выпаливаю историю, которая прошла через газету. – Было так. Два работника Донецкого металлургического зашли в парикмахерскую. Ну, парикмахерша симпатичная оказалась, вся в белом, в салоне никого и они – не знаю уж как, подробностей не знаю, так как это ментовская сводка была, - изнасиловали ее.

Случилось это в день журналиста, если по украинскому стилю. То есть в день рождения Александра Сергеевича Пушкина, если по-русски. Ну и представьте себе такое совпадение - один из насильников был то ли Артем Сергеевич, то ли Андрей Семенович, а может даже и Александр Сергеевич, но его инициалы были именно А.С., а фамилия – Пушкин».

Собеседники громко ржут. Кто говорил, что у меня странное чувство юмора? Спустя еще полчаса беседа затихает – мы засыпаем.

Там

Рим. Аэропорт Чампино (или Шампино, кому как больше нравится). К трапу подъезжает первый автобус, за ним второй, которые спокойно, за одну ходку без толчеи и давки, отвозят прибывших к скромному каменно-стеклянному зданию.

Люди начинают походить на людей. В глазах появляется какой-то блеск. Как у моего соседа, ищущего партнера для шахмат в доме, где домино – игра поколений. Жара стоит неимоверная: я сбрасываю шерстяной пиджак и перебрасываю через руку.

Роковая ошибка! В другой руке – увесистый портфель с ноутбуком и скромный словацкий рюкзак с нужными журналисту и человеку в дороге вещами.

Паспортный контроль. Дончане образовали две равновеликих группы у будочек пограничников. Тут не очередь, а толпа – все хотят быстрее ступить на свободную землю. Я в замешательстве... Мой зарубежный паспорт – исчез! Шарю по карманам, потею все еще от жары, а не волнения. Чувствую себя героем «Итальянцев в России» и студентов, вытащившим не тот билет, одновременно.

- Саня, тебя одного ждем, давай быстрее. – машет рукой коллега, чье лицо без очков не разобрать.

- Сейчас, сейчас. – суетливо отвечаю я.

В критической ситуации я всегда краснею. Говорят, по этому признаку Искандер Двурогий отбирал воинов в гвардию. Тех, кто бледнел – в разведку.

После двух-трех минут – у меня все-таки позднее зажигание – я мгновенно успокаиваюсь, утираю пот, бледнею, анализирую ситуацию и с холодной головой принимаю верное решение. Но тут меня торопят.

Видя мою заминку, подходит служащий.

- Are you OK? – спрашивает он цитатой из боевика.
- Oкей, окей, сейчас-сейчас. – отвечаю ему по-русски. Он понимает, но машет кому-то невидимому рукой.

Словно из-под земли, появляется пара франтоватых карабинеров, перетянутых портупеями. Им бы в порно сниматься в таком прикиде. С ними настороженная немецкая овчарка. «Привет, собачка. Я хороший». – пытаюсь опять же по-русски понравиться я.

Хвостом не виляет, но и не рычит, что обнадеживает. Изучает. Спокойно. Вдох, выдох. Щеки остывают.

Наши уже прошли контроль и потихоньку рассасываются «на свободе». Спонсоров, туристов и прессу обычно не только селят в разных отелях, но и везут разными автобусами. Это удобно. В общей массе, появляются любопытные. Может, и из числа иностранцев, которые по ту сторону барьера. Уж очень их много.

В подобной ситуации я бывал. Года три назад был попутно подобран шахтным автобусом, после двух часов игры в футбол. В спортивных штанах, куртке, мокрой майке, так как на ныне несуществующей «резинке», что у стадио «Шахтер», где и была заруба, не успел переодеться. И тут в кармане зазвонил мобильный...

Три десятка подведенным углем, а от того еще более выразительных пар мужских глаз, смотрящих на одного человека в середине девяностых, - это нелегкое испытание. Но от этого не легче.

Подходит черненькая, с прямыми волосами из-под фуражки женщина в форме. Рядом с ней кудрявая и такая же брюнетистая девушка на каблуках и в красном костюме. Композиция более чем занятная. Есть на что посмотреть. Некий юноша, склонившись над рюкзаком, с низкого старта выбрасывает из него какие-то вещи.

Три строгих карабинера, женщина в красном и собака не без интереса наблюдают за процессом, глядя на иностранца сверху вниз.

- Что-то случилось? – обращается ко мне с сильным акцентом, но по-русски женщина в красном.

- Нет-нет. Секундочку. Я просто не могу найти паспорт.

- На каком месте вы сидели в самолете? – следует второй вопрос.

- Думаете я сидел по билету?. – «Зачем я это говорю? Им же и замести меня недолго!»

«Рюкзак? Пусто! Портфель? Пусто! Карманы, особенно задний? Пусто. В чем я был одет? Рубашка? Пиджак? Стоять!»

- Извините, а вы не могли бы проверить автобус, который вез нас сюда? Я, кажется, обронил паспорт, когда снимал пиджак? Задняя дверь, справа по ходу. – медленно доходит до меня. Мог бы и раньше догадаться.

Через две минуты я в одиночестве, под гвоздящими взглядами коллег, ждущих Рима с самого утра, прохожу паспортный контроль и таможню, лишь слегка приоткрыв сумку.

«Саня, помнишь, как мы тебя чуть не забыли в Люцерне и ты бежал за автобусом через мост?» Да, была и такая история. Сажусь на свое кресло и воспринимаю.

«Аэропорт Чампино расположен в 15 километрах от центрального римского вокзала Термини. – вещает почему-то по-русски чернявая, повадками, фигурой и лицом, напоминающая цаплю гид-переводчица. За окном мелькают пальмы и дивные пейзажи... О чем она еще там говорит – меня, учитывая пережитый шок, уже ничто и никак не касается, я отхожу и впитываю.

Нас селят в отеле «Палатин», на одноименном холме, давшем начало Риму и в двух шагах от Капитолия.

Раздача ключей – а он почему-то один от двухместного номера - превращается в шоу. Как обычно, в одном номере записаны либо разновозрастные люди, либо те, кто не хочет друг с другом пересекаться из-за каких-то мелких профессиональных склок. Или не хочет курящего/храпящего соседа.

Все-таки акулы, пусть и пера. А акулы, одни из немногих тварей, которые едят себе подобных. Как обычно мирю всех я. Правда, это сильно сказано - я, если быть точным, разруливаю.

Моего скромного английского, еще не шлифованного Олесей Станиславной, хватает для того, чтобы объяснить служащим, что мистер такой-то будет жить в номере таком-то с мистером таким-то, а мистер вот такой-то, вычеркните его отсюда и впишите сюда, - в этом номере. Иногда приходится использовать фразы из русско-итальянского разговорника.

Нам с Эдуардом Киселевым, который выбрал соседство со мной во многом из-за наличия ноутбука, благодаря которому можно, если со мной дружить, сделать репортаж быстрее, достается тесный номер с двумя кроватями и огромным зеркалом во всю стену.

Хороший был бы номер, если бы соседкой была девушка. Сходимся в этом очевидном едином мнении и раздвигаем кровати. Нас многое связывает, но не на столько же!

Увертюра закончена. И теперь - вперед! Быстрее, быстрее! Пресс-конференция на стадио «Олимпико» запланирована на вечер и можно успеть хоть одним глазком взглянуть на город. Выбегаю к Капитолию, осматриваю гигантское сооружение в оспинах, оставленных временем. Мимо обычным порядком идут римляне. Даже внимания не обращают...

Первое же наблюдение: редко кто имеет в руках хоть что-то отдаленно напоминающее пластиковые/целлофановые пакеты. Многие мужчины в пиджаках.

Интересно, каково это родиться, вырасти и прожить жизнь в Вечном городе?

И снова вперед! Быстрее, быстрее! Чуть не бегу по, может быть, и древней брусчатке, чуть менее древнему асфальту, по чугунным люкам, на которых зачем-то выдавлены бессмертные буквы: S.P.Q.R. Туда, где белеет покатый купол собора Святого Петра.

Раньше цирк, место казни, а теперь – главная твердыня католичества. Вот, Ватикан. Никакой таможни или там столбов на границе анклава. Но сколько народу! Елы.

Несколько десятков тысяч разновозрастных, разноцветных и разнополых людей на пятачке, охраняемой колоннадой площади. Даже стулья сдвинуты рядами к границе Ватикана. Неужели будет говорить Папа?

Постепенно улавливаю какое-то направленное движение. Это очередь. Она движется медленно, толчками. Толпа, будто змея, пытается протиснуться в узкую щель. Извивается, царапается, но лезет. Используя навыки, полученные в общественном транспорте, внедряюсь в мешанину белых в черном монашек, черных в черном священников, гражданских и не очень, каких-то детей в праздничных кружевных одеждах.

Слишком быстро, на меня начинают обращать внимание. В таких ситуациях, срабатывает не понятно от каких предков полученный инстинкт, иногда полезный людям моей профессии: опускаю глаза, смотрю себе под ноги, замедляю движения, становлюсь невидимым, незаметным, неактивным, глупым, одним атомов этого странного сплава.

Я растворяюсь, отдаюсь массе, но боковым зрением отслеживаю происходящее. Это помогает не только в автобусах/троллейбусах, но и в извечной борьбе журналиста с разого рода церберами, встающими на его пути.

Рядом – какие-то рыжие американцы в странных шляпах. По прикиду, если бы не головные уборы, я бы сказал, что эти адвентисты только что приехали из Донецка, где собирали жатву мятущихся душ. Чуть дальше – губастая крашеная блондинка с великолепной загорелой кожей, облегающей блузке и голубых джинсах.

Ее держит за талию, заглядывает в глаза, кудрявый черноволосый парень лет тридцати. На нем черный пиджак, наглаженные брюки дудочки и белая рубашка. Ворот расстегнут. Итальянцы. Он, насколько позволяет толпа, вьется вокруг девушки, касаясь ее то бедром, то плечом.

Любовник, альфонс или шофер, - что-то мне подсказывает, что он не спонсор и не муж алогубой блондинки с карими глазами. Ей только поводка и не хватает.

Рыжие американцы имеют английского гида. Вслушиваюсь. Оказывается, сейчас юбилейный год, который случается только раз в 25 лет. Повезло!

В этот год размуровывают пятые, самые дальние ворота в собор, где покоится прах святого. Тот, кто пройдет через них, получает полное отпущение грехов. Все, конечно, идут через этот вход!

Раньше юбилейный год – от слова «юбель», как называли козлиный рог, оповещающий о начале года – приходился на каждый пятидесятый. Потом, пойдя навстречу пожеланиям грешников, а также ввиду роста их числа, график уплотнили. Правда, это я уже узнал потом, вернувшись в Донецк и порыскав по Сети.

В том году через Святые Врата прошли рекордные 25-32 миллиона паломников и я, хоть и неверующий, был одним из них!

Через час, когда даже дети, уставшие ждать на солнцепеке, перестают плакать от усталости, я касаюсь рукой прохладных стен Врат. Толпа вносит меня в собор. Я песчинка в водовороте красок; муха, запутавшаяся в лучах солнца и блеске позолоты. В путевой рассказке бессмысленно описывать шедевр – ему нужно посвятить книгу.

Да и не так много времени, чтобы все рассмотреть. Прохожу залы, любуюсь Пьетой, Папским алтарем, Сикстинской капеллой. Фрески, знакомые по фильмам, книгам и репродукциям. Пытаюсь запомнить побольше и остановиться, но общий вектор движения несет меня наружу, словно овцу за борт корабля. Делаю небольшой крюк и оказываюсь на берегу Тибра – на другой стороне весьма мрачное здание, называемое замок Святого Ангела. Вздыхая, осматриваю знаменитый мост, соединяющий мавзолей и тюрьму в одном лице с центром Рима и...

Вперед! Быстрее, быстрее! Такси! Черт возьми, какое такси в такой толчее. Автобусная остановка. «Как проехать на Палатинский холм? Капитолий?»

Знакомые слова помогают им понять мой английский. Говорим руками. Я успел заучить только одну фразу на местном языке: «Я не понимаю по-итальянски, говорите, пожалуйста, по-английски».

На пальцах показываем друг другу число остановок и номер маршрута. Откуда-то всплывает латынь, пущенная факультативом в университетском курсе – до моего потока и после, мертвый язык учили по полной и, что немаловажно, на год раньше.

Необстрелянные украинские реформаторы именно в мой набор чего-то недоучли и потому мне и однокурсникам пришлось сдавать анатомию, тупо зазубривая совершенно непонятные слова, а потом, спустя семестр, осознавать, что же на самом деле значили все эти «декстры» и «синистры», «каротисы» и «мастоидеумы». Расходимся с улыбкой.

Потный автобус петляет по улицам, останавливается в пробках. Ну, давай же! Опять опоздаю. Успел. Выпрыгиваю на уже знакомую мостовую у Колизея. Рысью через шоссе. Хорошо, что налегке. Вверх по лестнице, пробегаю мимо какой-то явно интересной церкви, но смотреть некогда, и вниз по лестнице. Направо. Гостиница. Народ курит в ожидании. «Саня, мы уже собрались»...

Почти часовая поездка на пресс-конференцию была бы скучной, если бы коллеги не делились впечатлениями. Приблизительно половина уже стала жертвой русского рэкета, который, оказывается, процветает и в этой столице.

Группа журналистов нарвалась на группу кидал, которые, услышав русскую речь, сразу же сделали стойку.

- А вы откуда? – первый вопрос журналисты, неожиданно услышавшие русский в этом Вавилоне, встретили еще с радостью.

- А знаете, что за все нужно платить? – радость узнавания поуменьшилась.

- Тут весь город поделен на квадраты и если вы гуляете тут, то должны нам заплатить.

Нет, никто не угрожал порезать журиков на куски, никто не доставал ни арматуры ни ножей, никто не хватал их за руки, не окружал кругом, как это обычно делается в таких случаях. Но сказано это было настолько уверенно и жестко, что ВСЕ, за исключением одного, самого молодого персонажа, раскошелились!

Мягкотелые коллеги, воспитанные в массе своей в центральных районах так называемой шахтерской столицы, оказались полными профанами, столкнувшись с банальными «бакланами», как их называют в Краматорске, в чьих бандустанах вырос я.

«Ты со Шкворни? Кого знаешь? А знаешь, что Череп с Кима краями? Кто заводила? А ну, попрыгай! Доставай лаве!» - обычный диалог на обычном краматорском участке, где самым прибыльными местами были «Череп» и «Колонка», на чьей территории расположены авто и железнодорожный вокзалы соответственно.

Интересно, что с девушками парней действительно не трогали в мое время. Все остатки уличного кодекса, как я понял на своей шкуре, были потеряны в середине девяностых, когда у 8 марта, прямо на подходе к ж/д вокзалу с цветами и позвякивающей сумкой, у меня пытались сбить бабки два желтушных наркомана.

Я пожалел бутылку шампанского, но рискнул банкой с грибами. Хорошо, что парниша постарше был еще в шапке, а на перроне дежурили менты и до поезда Москва – Донецк оставалось 10 минут.

- Нужно было делать ноги. – советую через сиденье я. – И как можно быстрее, забыв о том, что вы солидные люди. Этих дуболомов ничего не интересует, кроме денег. Меня лет пять назад в Донецке на «Маяке» остановил такой вот перец. Оказалось, что он из Краматорска. Совсем вы парни расслабились.

- Саня, нам даже пропуск выписали! Для какого-то Гочи. – радуется наивный коллега. – Говорят, что если бы сразу к хачам попали, пришлось бы туго. Вот, смотри, записка для Гочи. С номером мобильного, если нас остановят.

«Засунь ее в задницу!» - подумал я, но вслух не сказал. Наверное, меня не зря некоторые считают вежливым.

Что потом? К Риму это имеет косвенное отношение. Разве что стоит вспомнить гигантский стадион в духе соцреализма, выстроенный прям посреди бора.

Дальше: первая пресс-конференция, потом еще одна встреча тренера с прессой, снова не вовремя закончилась кассета, расшифровка, что-то успел записать от руки, что-то запомнил, текст, садятся батареи, где-то была еще одна, на этот раз рабочая дискета. Утро. Дворник в ватно-марлевой повязке метет мостовую. Шведский стол.

«Что мне нравится в китайцах, так это термосы» - писал Коклюшкин. «Что мне нравится в футболе, так это день перед матчем» - пишу я. И если результат гостевой встречи «Шахтера» с одним из фаворитов группы в общем-то известен - хотя и живет какая-то надежда – то, предвкушение зрелища, равно как и попытки угадать развитие сюжета игры, заставляет вибрировать.

Утром у нас запланирована экскурсия. Увидеть Рим за три часа, это все равно, что выучить английский за три недели. По видеокассетам. Но ведь можно хотя бы попробовать?! Нам издалека показывают на уже знакомые мне купол Сан-Пьетро.

Потом подводят к Колизею. Начинается пешеходная часть. Оказывается дырки, которые так удивили меня в первый день, сделаны не временем, а людьми, которые выковыривали в трудные времена свинец, влитый древними римлянами в сквозные отверстия, сделанные в камне. Он выполнял функции арматуры, связывающей четыре яруса конструкции).

Глазеем на «гладиаторов» - кучерявых римлян, выряженных в пластмассовые доспехи и красиво украшенных яркими перьями. Они чем-то напоминают трансвеститов и готовы за небольшую сумму сфотографироваться с любым желающим, скорчив попутно зверскую рожу. Несколько наиболее жадных до впечатлений журиков, умудряются, миновав очередь, проскочить на арену, которая исследуется и реконструируется одновременно. Увидеть фундамент, хитроумные полости, где размещались механизмы театрального цеха. Почувствовать себя еще не виденным в ту пору героем Рассела Кроу. У кого-то по дороге цыганка подрезала кошелек. Бывает.

Вот арка Тита, выстроенная в честь победы над Иудей и, кажется, разрушения Храма в Иерусалиме. Иначе зачем тут воин с минорой? Вот виа Сакра (она же Священная дорога), вот древняя Аппиева дорога.

Ничего примечательного на первый взгляд: узкая, чуть больше метра тропинка, выложенная кривыми, но отполированными за годы иссиня-черными блоками, была построена за несколько веков до рождения Христа и до сих пор связывает столицу с югом страны.

Древний Форум – отдельная песня. Трогаю камни рукам. Как-то не верится, что именно тут убили Цезаря, а здесь стоял Брут. Голова идет кругом он пространственно-временных напластований. И все это в центре города!

Убегаю на секунду от экскурсовода, который неосторожно махнул рукой в направлении здания на холме: «А там – знаменитая римская волчица». И я действительно нашел ее за углом! Правда, уж как-то очень обыденно она стоит. Да и мелковата для волчицы :)

Снова садимся в автобус и рулим по забитым автомобилями, мотоциклами, мопедами, мокиками и велосипедами улицам. На ум пришли «Римские каникулы». Жаль, что они черно-белые. Или хорошо: хоть какая-то свежесть восприятия, но осталась.

Вот стелла, установленная в честь Бенито Муссолини. Ее фас украшают надписи, сделанные фанами «Лацио». Все эти места я видел много раз – в кино и книгах. И сейчас, когда, казалось бы, моя крыша должна съехать набекрень, нет ничего кроме сдержанного интереса: «Так вот как, оказывается, все это выглядит на самом деле!» И опять выходим из автобуса. Договариваюсь с экскурсоводом, что «домой», на Палатин, вернусь сам.

Можно расслабиться: покупаю богатый путеводитель по Риму в мягкой обложке – тогда я еще не открыл для себя гайды от ДиКей - и снова вперед. Дальше снова как в калейдоскопе – мрачный Пантеон, Собор Марии Маджоре и прилегающая к ней площадь, идеальный прямоугольник площади Навона, выстроенной на месте античной арены и повторяющей ее конфигурацию своими очертаниями.

Не мешало бы поменять деньги, а точнее, снять их с карточки... Беседа с нарядными, словно елочные игрушки, карабинерами начинается с привычного «Ио нон парло литальяно». Выясняется, что они по-английски тоже не очень-то "парло".

Беседа все-таки продолжается знакомыми «банк», «секунда», «курва», «синистра» и заканчивается пониманием того, что эти люди, чьи синие мундиры перетянуты яркими портупеями, не зря в итальянском фольклоре занимают место наших «чукчей»: мне, не обезображенному знанием итальянского, понять их значительно легче, чем обычных жителей Рима.

Вход в банк был обставлен в лучших традициях сицилийского сериала: меня обыскали, потребовали паспорт и заставили сдать сумку, закрыв ее в сейфе, в обмен на жетон с номером. А тут еще подъехала машина с инкассаторами...

Украинского «туриста», равно как и разновозрастную группу местных жителей, отгоняют в какой-то застекленный закуток и поворачивают лицом к стене! То ли эту кассу недавно взяли римские орлы, то ли сумма в сумках инкассаторов действительно ОЧЕНЬ большая.

Не думаю, что это обычная процедура. Это вам не Швейцария, где совершенно свободно довелось фотать и бродить по цюрихской почте, где произошло самое крупное в мировой истории ограбление: 1 сентября 1996 года пятеро преступников, вооруженные автоматом и пистолетами, въехали в фургончике с номерным знаком почты во внутренний двор этого отделения, где шла подготовка к отправке денег в Национальный банк.

Они разоружили охранников и погрузили мешки с купюрами в салон. По иронии судьбы, фургончик оказался слишком мал для всего груза, преступники оставили во дворе мешки с деньгами примерно на 17 млн. франков! Между собой они общались на каком-то странном языке: двух из них вскорости взяли, а остальные до сих гуляют на свободе!

Вся Швейцария с замиранием сердца следила за ходом следствия: как показали опросы общественного мнения гордые хельветы готовы были помочь тройке преступников даже деньгами и очень сожалели о поимке двух неудачников.

Количество полученных лир серьезно уступало добыче швейцарских жуликов. Пересчет на доллары и вовсе расстраивал. Но не так чтобы очень: пицца и «пиккола» ядреного кофею стоят не так уж и дорого.

Заскакиваю перекусить в забегаловку, которая оказывается до верху набита карабинерами разных чинов. Рядом – комиссариат!

Тончайшую пиццу здесь почему-то не готовили на живом огне, а разогревали. Правда, кофе, как и везде в Риме, был чрезвычайно хорош – тягучую и невероятно вкусную смесь, которую подают здесь, сложно назвать напитком в прямом смысле этого слова, а потому очень хотелось попросить у официанта ложку.

На десерт, так скэть, глазею на фонтан Треви, наполненный водой какого-то неестественного цвета. Именно тут омывали свои телеса голливудские звезды и а-ля феллиниевские любители «сладкой жизни».

Сюда, а не в Тибр, обычно и бросают монетки туристы (я, понятно, знал об этом, но все равно выбрал Тибр).

Этой традицией и вызвано обилие здесь не только приезжих, но и жаждущих легких денег бедных южан. Они хорошо заметны в толпе, потому что не похожи на жителей Севера: юркие, сморщенные, похожие на африканских пигмеев страшненькие инопланетяне, предлагающие людям марионеточных персонажей классических итальянских сказок.

Короткий марш-бросок за подарками родным и близким и уже знакомый путь назад – не торопясь, пешочком по вечернему городу через пьяцца Венеция, где когда-то давно стоял бессменный регулировщик движения, которого весь Рим знал в лицо.

Мимо фонтанов у «самой большой в мире печатной машинки», как римляне называют монументальное здание в центре. И на футбол!

Именно на этом матче была заложена печальная для оранжево-черных еврокубковая традиция – забить первыми и проиграть. Но я, конечно, не об этом.

Эмоции, которые выплескивает болельщик на стадионе не сравнятся ни с какими другими. И дело не в накале и объеме переживаний, а в их узконаправленном векторе. Римляне в этом отношении не исключение. Пусть и болеют за «Лацио» в основном не римляне, которые предпочитают «Рому», а жители области Лацио. Но и они смогли меня удивить.

Гигантская чаша эстадио была заполнена едва ли больше чем на половину. И если кривые фанатских секторов, пусть и увешанные штандартами римских легионов, вели себя привычно, то прямые трибуны, где продаются билеты подороже оказались не такими уж и «тихими». Их заполнили те самые черные пиджаки и брюки-дудочки. Клоны шофера-любовника, встреченного в соборе святого Петра.

«Белорубашечники» пришли на футбол, конечно, с дамами. И тут же забыли о них... Живо, но неорганизованно реагируя, парни, казалось, и не вспоминают о своих девушках! Жаль, но времени наблюдать за римлянами у меня было мало – умерла дохлая батарея ноутбука и, в целях выполнения редакционного задания, пришлось включать воображение.

Путем несложных, но оригинальных клиринговых манипуляций, у кудрявого техника телевизионного фургона какого-то из подразделений RAI был добыт уникальный переходник на восемь разъемов, обладающий как бы не всеми возможными конфигурациями штепселей, имеющих применение в Европе.

Для таких случаев я всегда беру с собой неприкосновенную бутылку водки и баночку икры. Помню глаза Андрея Воронова, когда при досмотре в Дортмунде я открыл портфель и рядом с ноутбуком, он и охранник увидели ЭТО.

Воронов по-моему до сих пор уверен, что я беру весь этот набор исключительно для торговли, потому как в Германии таки продал банку уже не нужной икры в какую-то забегаловку, где квасили после матче.

Итальянские секьюрити особым рвением не отличалются и потому протащить бутылку на стадион ничего не стоило. Чего говорить, если перед матчем легко удалось проникнуть в VIP-сектор для чиновников УЕФА, путем еще более оригинальных, но таких же клиринговых операций: оторвать официальную футболку, выпить халявного пива и перекусить бутербродами все с той же икрой. И еще какие-то громоздкие подарки удалось передарить местной красавице.

Короче говоря, популярность замученной в Риме электрической штучки столь высока в Донецке, что могу смело сказать, что мир этот нехитрый дивайс таки повидал. Пусть и не всегда со мной. Исколесив Европу, Северную Америку, некоторые страны Азии и Африки, розеточный переходник посетил даже «Тур де Франс» и афинские Игры! И профит полностью окупил первоначальные инвестиции.

Парадокс профессии пишущего журналиста заключается в том, что когда игра заканчивается, его работа только начинается. Естественно, у меня была бессонная ночь и мрачное утро, которое сулило трудный отъезд. Предчувствие не обмануло.

И обратно

Шмотки летят в рюкзак, ноутбук – в неудобный портфель. Увеличившийся за счет подарков и сувениров багаж по-прежнему невелик, но раздражает своим неудобством. Всю дорогу до аэропорта я сплю. Для меня, в бытность ночным сторожем, засыпавшем на батарее отопления или столе для фотоувеличителя, отрубиться сидя – не самая главная проблема. И вдруг – толчок в плечо.

«Саня, ты же знаешь итальянский! Срочно позвони в гостиницу – я забыл там кожаную куртку!» - будит меня возбужденный коллега.

«Я не знаю итальянского! – сонно отвечаю я. - Но позвонить попробую.» И так, практически всю дорогу до Чампино, я узнаю телефон отеля, нахожу ответственного клерка, пытаюсь найти общий язык с клинером, который не знает английского. Откуда только слова берутся!

Каким-то образом выясняем, что стоимость такси до Чампино сравнима со стоимостью любимой куртки, но у нас совсем нет времени – мы и так опаздываем.

Пограничное состояние сознания улучшает возможности контакта с инакоязычными, но никак не способствует концентрации: я снова забываю сдать в багаж злополучный нож. И вспоминаю об этом уже стоя лицом к стене, в хрестоматийной стойке американского правонарушителя: ноги на ширине плеч, руки удерживают от падения стену...

Карабинеры шарят в моих карманах. Женщина в красном, чьи глаза отлично гармонируют с костюмом, с таким же акцентом говорящая по-русски, и немецкая овчарка. Собака меня узнала, вильнув хвостом, женщина – нет. Или я лучше понимаю собак.

И пока мой многострадальный паспорт забирают для каких-то уточнений, грозя какими-то отметками и чуть ли не помещением в список Интерпола, очередь из донецких болельщиков, остановленных таможней, снова гвоздит меня глазами. На этот раз с другой стороны кордона! Что значительно тяжелее.

Я ощущаю это спиной и даже, кажется, затылком. И это еще не было никакого 11 сентября.

Совершенно незнакомый мне парень, не взирая на крики таможенников, переходит линию фронта и бежит ко мне, предлагая помощь – он еще не сдал багаж. Проблема европейского терроризма улажена в пятнадцать минут, но, учитывая общее опоздание группы в полчаса, с огорчением узнаю, что наши рейсы откладывается. Хорошо хоть не только я виноват.

Расписание движения бортов в Чампино настолько загружено, что выпустить сразу все чартеры не получится. Их будут отправлять партиями. Понимаю это, похоже, только я и паренек в мятом пиджаке, который выполняет функции распорядителя, делегированного организаторами поездки.

Дончане бесцельно бродят по залу ожидания. Некоторые еще или уже нетрезвы. В «дьюти-фри» - давка. В очереди к двум кассам выстраиваются без всякого ранжиру и, естественно, без учета расписания.

Человек, чей борт вот-вот покинет Апеннины, вдруг оказывается в самом хвосте линии, а тот, которому еще предстоит ждать отлета неспешно раздумывает над тем, что же еще такого оригинального можно приобрести на выданную кассиром сдачу в две тысячи лир...

Напряжение нарастает. Многие потеряли свои билеты и посадочные талоны и теперь усиленно морщат лоб и чешут затылки. Грозные объявления на английском никого не трогают. Расписание вылетов запутывается окончательно... Иностранцы, чьи рейсы следуют строго по расписанию, жмутся по углам, боясь быть вовлеченными в эту стихию.

Юноша в мятом пиджаке все еще улыбается, но только потому, что рвать волосы на публике – значит потерять лицо. Я пытаюсь заснуть и одновременно отсидеться в углу, рядом со стайкой испуганных и потому молчаливых немецких туристов в люминисцирующих оранжевых ветровках.

Объявляют посадку первого борта – какой-то мужичок, звеня бутылками дорогой выпивки, расталкивает впереди стоящих и с разбегу мечет сотенные купюры на столик.

Русское «Сдачи не надо» итальянские кассиры, похоже, успели выучить с полуслова. Или знали раньше. С грехом пополам улетает наш первый чартер, упакованный под завязку.

Когда будет следующий – неизвестно. Легенды рождаются быстро и меня, как трезвого и владеющего уже итальянским, просят подождать последнего самолета. Лавки и банкетки, не предназначенные для такого числа возбужденных пассажиров, забиты до отказа.

Редкие столики, составляются в кучу. «Фанаты», охрипшие после вчерашнего, гасят раздражение спиртным. И колбасятся все сильнее. У стеклянного прилавка вспыхивает потасовка. Крупный мужик в косухе, что в Донецке перецеловал половину пассажиров и, очевидно, хорошо известен, падает спиной на прозрачный короб прилавка, разнося его вдребезги. Каким-то чудом и косуха, и ее владелец остаются целы.

В целях безопасности «Дьюти» закрывается на технический перерыв. Роковая ошибка! Вместо того, чтобы дисциплинированно рассосаться по залу и ждать вылета, дончане начинают распивать у стен. Те, кто успел затариться, щедро угощают медлительных.

В зале появляется парочка знакомых мне карабинеров, сошедших с афиши к фильму садо-мазо, и фея-полиглот в красном. Один из них игриво грозит мне пальцем. И улыбается, как старому знакомому. Собака где-то потерялась.

Спокойные британцы, которые как никто знают, что в Риме нужно вести себя по-римски, успели угоститься дармовой выпивкой и не без сожаления, но обречено бредут на посадку.

Они растворились в Вечном городе, «как сахар в стакане с чаем» и теперь снова кристаллизуются за Рубиконом чек-пойнта, живо и благодарно жестикулируя из-за спины очаровательной итальянки в красном же. Очаровательной? Что-то здесь не так!

Точно! Эта служащая Чампино – крашеная блондинка! Вторая, которая встретилась мне в Риме. И первая, из бесчисленного количества людей в униформе, чей наряд не производит впечатление мятого.

Идет четвертый час ожидания... Карабинеры все также улыбаются во все 32 и стойко отказываются от выпивки. За соседним столиком златозубая женщина в тельняшке, надетой поверх кожаной куртки, разливает по пластиковым стаканам каким-то чудом уцелевшую водку.

Кудрявый уборщик в бейсболке бережно и незаметно опускает в карман пластиковый стакан до краев наполненный спиртным. На красном фартуке расплывается еще одно пятно.

Пожилые немцы в зеленых люминисцентных ветровках – то ли переоделись, то ли произошла смена составов – определенно нервничают. Пытаются это скрыть и нервничают еще больше, привлекая внимание пьющих.

«Что, камрад, помнишь Сталинград?!» - обращается к ним полосатая дончанка.

«На, выпей!» - и протягивает невесть откуда взявшийся граненый стакан! Кассир «дьюти» в легком, но приятном шоке – число вырученных денег не сходится с проданным.

Небывалый случай в истории Чампино - наличных в кассе больше, чем продано товара! Радость омрачается неприятным сообщением, что по чекам ушли одни товары, а с полок исчезли другие.

В торговом зале материализуется резкий седовласый господин, чей штатский костюм может ввести в заблуждение только пьяного. Положительное сальдо его не волнует.

Я предлагаю озабоченной итальянской блондинке свои услуги. Главный аргумент – объявлять посадку нужно по-русски, так как наши болелы ни английского, ни итальянского не понимают. Фея в красном могла бы и догадаться.

После первого же удачного опыта девушка от меня не отходит и радостно гоняет за кофе и сигаретами свою брюнетку-подчиненную. Гонорар, так сказать.

«Надо было оплатить такси – вполне успели бы привезти куртку из отеля» - сожалеет коллега, отправляясь на посадку.

Златозубая мадам ерошит ежик темнокожему франкофонному туристу, который пытается всучить ей крупную купюру взамен тельняшки, натянутой уже поверх его костюма цвета «хаки».

«С бору – по сосенке» - таков девиз последнего рейса, который отправляется в Донецк спустя шесть часов изматывающего ожидания. Меня снова просят объявить по-русски, что донецких болельщиков ждут для регистрации у ворот «В».

Карабинеры шарят по сусекам и закоулкам в поисках отставших и заснувших. Я почему-то начинаю свой спич на английском, полностью дублируя вступление из первой пластинки старого доброго самоучителя Петровой, где делегацию ЮНЕСКО встречали в московском, кажется, аэропорту. Даже не меняя интонаций и собственных имен.

Блондинка обалдело вскидывает на меня карие глаза. Лучший способ обратить на себя внимание красавицы, сделать что-то не вписывающееся в ее представление о норме. Правда, представления эти у всех разные.

Перехожу на русский, добавляя от себя пару крепких выражений. И, смягчая эффект, прошу живых поддержать упавших товарищей. Теперь уже балдеет юноша в мятом пиджаке. Он что-то понимает по-русски.

Счастливая, будто на выпускном блондинка, лепит мне в щеку сухой поцелуй и облегченно закрывает за моей спиной стерильную, словно в операционной, дверь.

По пути к зоне посадки, где нас ждет автобус, уставших товарищей принимают на плечо более опытные бойцы. За стеклом смеется и хлопает в ладоши брюнетка, бегавшая за сигаретами.

Как женатый человек, привычно вытираю от греха гипотетическую помаду и выхожу в прохладный римский вечер, наполненные ревом греющихся моторов.

Впереди – холодная донецкая ночь.

6 января 2005 года