Дончане

В бешеном ритме современной жизни человеческая психика подвергается нешуточным нагрузкам. Что уж говорить о Донбассе, третий год живущем в зоне военного конфликта!.. Как следствие, страхи, комплексы, коммуникационные проблемы, разлады в семьях. Но возможность справиться с этими трудностями есть. Сегодня мы познакомим вас с Центром коррекционной и семейной психологии, функционирующим в Донецке. Учреждение как раз и призвано развязывать узлы и путаницы наших душ. О работе центра мы побеседовали с его директором ‒ Ириной Огилец.

Первые на постсоветском пространстве

– Ирина Валерьевна, расскажите немного о вашем центре.
– Наше учреждение работает с 2012 года. Мы оказываем психологическую поддержку как взрослым, так и детям. Круг вопросов, которые мы решаем, довольно обширен. Например, что касается детской психологии, то наш центр рассматривает проблемы начиная от страхов, неврозов, неуспеваемости в школе, трудностей взаимоотношений с родителями и сверст­никами, вплоть до расстройств аутистического спектра, задержек речевого, психического и умственного развития. У нас работают психологи, дефектологи, логопеды, педагоги. Мы стараемся комплексно подходить к проблемам.

Если у нас на коррекции находится ребенок, то мы оказываем поддержку и родителям: выравниваем эмоциональное состояние, помогаем найти эффективные пути семейного взаимодействия. Ведь зачастую проблема не только в детях. Есть такое понятие «семейная система» – любые проблемы внутри семьи обязательно сказываются на ребенке.

Стоит отметить, что центров коррекционной и семейной психологии всего два на постсоветском пространстве. Подобное учреждение есть в Ульяновске, но наше было открыто раньше и, можно сказать, стало образцом для российских коллег.

– Во время войны центр приостанавливал свою деятельность?
– Нет, мы работали без остановок. Однако был момент, когда нам пришлось начинать практически с нуля. Во-первых, часть сотрудников уехали. Кроме того, мы потеряли много клиентов. Ведь до войны к нам обращались люди не только из Донецка, но и из других городов области. Сейчас некоторые из них остались на территории, неподконтрольной ДНР, и не могут к нам приехать. У многих в связи с войной возникли финансовые трудности, и они не могут себе позволить лечиться у нас. Но тем не менее определенный круг клиентов у нас есть, штат сотрудников мы сформировали заново, продолжаем работать и решаем те же проблемы, что и до войны. Сейчас среди наших подопечных преобладают дети с особенностями развития.

Недавно один френд написал мне: «куда всё проваливается? неужели неизбежна эта волна, смывающая всё - и вещи, и людей, и память, и ощущения?...ничего ведь не остаётся». Я тоже часто думаю об этом. И вот, мне пришло вдруг в голову, что на целом свете сейчас, похоже, нет совсем-совсем никого, кто хоть иногда вспоминает Нину Михайловну. Никого, кроме меня и брата. Нину Михайловну, когда-то легендарную, блиставшую, царившую, порхавшую, и к ногам которой – все и всё. Тут будет много букв - но мне кажется, что истаявшая драматическая жизнь их вполне заслуживает. Ну, хотя бы таких - уж как умею.

Только что я с горечью обнаружила, что сегодня на сайте Донецкого театра оперы и балета о ней – всего одно упоминание: что она танцевала партию Лауренсии в первом балетном спектакле в истории нашего театра 7 августа 1941 года. А кроме этого, в целом огромном «гугле» – лишь еще одна короткая фраза: преподавала, мол, после войны. Больше ничего. А между тем, много лет назад в доме моего детства, по улице Артема, 80а, все знали, что в нашем шестом подъезде в квартире №60 живет бывшая прима-балерина нашего театра оперы и балета, заслуженная артистка Нина Михайловна Гончарова. Все знали, все испытывали положенный пиетет – и все держались от нее подальше. Потому что она была – истинная старая Пиковая дама. Зловещая, похожая на «характерный» набросок тушью по акварели, и словно окруженная темной дымкой.

Нина Михайловна была очень сухонькой маленькой старушкой с безупречно прямой спиной. Поредевшие волосы в завитом удлиненном «каре» красила в темно-коричневый цвет с бордовым отливом – думаю, там была какая-то ядреная смесь хны с басмой, при ее-то пенсии и ассортименте магазинов. Еще она красила тоненькие брови и губы. Глаза у нее были очень темными, лицо – очень бледным. И очень, очень злым. Губы – в ниточку. Взгляд – сверлящий.

Очень ярко помню ее в длинном трапециевидном плаще-«пыльнике», пресловутом «летнем пальто» родом из уютных пятидесятых. Шелковая косынка на шее. И непременно берет на голове, заломленный на бок, как у пажей, огромный, бархатный, темно-фиолетовый. Очень тяжелые крепкие старомодные духи – что-то, вроде советского «Черного домино». Мрачноватая фигура, которую не трогательной, не анекдотичной, не карикатурной, а просто-таки жутковатой делал неизменный верный спутник – крохотный пинчер Тоба - «Тобик», «Тобочка». Самая злобная собачонка, какую я встречала в жизни. Лупоглазое, всегда мелко трясущееся черное существо на тоненьких подламывающихся лапках. Видимо, в весьма уже почтенном возрасте. Обманчиво умилительное (так-то с виду этот истерик был похож на трогательного нано-олененка) – и готовое откусить тебе руку по локоть или по что там дотянется, только потеряй бдительность. «Тобик» не молчал вообще никогда. Тонкий визгливый скандальный лай – по любому поводу. Из-за двери, если кто-то проходил по площадке (а как не пройти, если Нина Михайловна жила на самом нижнем этаже?). При встрече с любым прохожим. Да просто так – от полноты паскудных чувств. «Дружочек Тобочка», кажется, вообще перманентно жил за дверью на коврике, дрожа в истероидной надежде на появление объекта для скандала. Чтоб облаять во всех смыслах слова.

Вчера общался с человеком. Человек пережил войну. Ребенком оказался в концентрационном лагере. "Меня спрашивают, а ты помнишь концентрационный лагерь, ты же тогда ребенком был? А я отвечаю - я даже помню, где там наши нары стояли".

Сейчас человек пенсионер. Пенсию получает на Украине. Для этого раз в месяц ездит туда с карточкой. Пенсия 2500 грн. Дорога - когда 500, когда немного дороже.

Некоторое время назад потребовали что-то доуточнить в системе.

"Я приехал туда к семи утра. Думал, чтобы раньше других успеть. Приезжаю к пенсионному фонду - а там море людей. Море. Только с третьего раза сумел. Но теперь все хорошо. Настроил даже смс. А до того приходилось на "горячую линию" звонить, чтобы узнать - есть поступления или нет".

Когда говоришь с ним, то понимаешь обстоятельства знаменитого фильма Джармуша. Ощущение, что говоришь с человеком, который умер. Умер, но почему-то разговаривает с тобой.

"Я похудел сильно, только кожа да кости, стыдно перед людьми. За что нам такие испытания?"
Я знаю множество людей, которые скажут "Пусть ДНР уйдет, и Украина начнет снова выплачивать пенсии". Но ДНР не уйдет. Почему Украина срывает свою злость на таких людях? На беззащитных людях, которым некуда ехать и совсем мало осталось жить?

"Многие мои знакомые уехали, а я не еду. Мне ехать некуда. Кроме этой квартиры у меня ничего нет. Ты же видел мою квартиру? И что - продавать ее теперь за бесценок? Да и куда уезжать? Украина - это моя родина".

Что для него означает Украина сейчас - я спрашивать не стал.

Покажу я вам, уважаемые, на очень наглядном примере, как западные СМИ генерируют эти самые FakeNews, пытаясь потом свою же ложь списать на Россию. Настоятельно рекомендую дочитать до конца - история хоть и длинная, но на самом деле, показательная!

Итак, на днях мне позвонил какой-то тип, представился "голландским журналистом", работающим на некий неведомый мне сайт, который якобы намерен доносить западным читателям "правду о России в противовес западной пропаганде". Да, при этом сослался на знакомых мне людей - якобы они рекомендовали.
Времени у меня особо не было, потому назначил ему в обед короткую встречу в кафе в центре Гааги. Пришел какого-то странного, потрепанного вида паренек с бородой, с разбитым и заклеенным скотчем смартфоном и давай слезно просить помощи в поиске "правдивой информации о России".

Оказывается, это была целая спецоперация с целью моего "разоблачения" ))) Нашу встречу снимала куча камер, включая встроенную у него - в общем, целый шпионский триллер. То есть фейковый журналист придумал фейковый сайт, придумал фейковую легенду с тем, чтобы разоблачить российские... ну да - ну да... фейки )))

Я подписана на группы дончан, где они делают что-то вроде переклички о ситуации в городе. Во время обстрелов пишут, что творится в их районах. В последние дни эти ветки обновляются ежеминутно. Выглядит это так: "Буденновка, очень страшно, без преувеличения. Что-то мощное долбит, как будто металлические сваи вбивают, сильная вибрация, тяжелое эхо, новенькие ощущения" - "Набережная. С севера даже видно зарево...сильно лупит.." - "пл. Ленина. Звуки слышны со всех сторон. То прилетает, то улетает. Очень громко. Окна трясутся, давно такого не было. Не очень близко, но слышно мощно" - "Ветка-стабильно тяжко. Будем жить,Донецк!" - "Площадь Ленина. Звук с запада совсем рядом. Прям как на голову металл плашмя большим листом" - "Калиновка. Автоматные очереди. Отходим от окон!" - "Держитесь друзья, это скоро всё пройдёт !!! Всем ЖИТЬ !!!"

Люди пытаются описывать звуки. Кто-то уже знает, что именно стреляет, и вычисляет оружие по звуку. Кто-то говорит "бахи" и "бухи". Кто-то - "Какой-то хлопок недалеко, звука полета не было слышно", "раскатистый с треском".

Меня там нет. Я здесь. Я не могу этого не читать. Это все мое родное, это родина моя. Я знаю каждое место, которое упоминается в этих перекличках. Мне нельзя жмуриться. Недавно один человек написал мне, что я "зажралась в своей Москве" и мне "плевать, что нас тут убивают" - потому что не пишу о происходящем, не делаю перепостов. Что я могу ответить. Что я не вижу смысла писать - отсюда, только добавляя того, чего и так через край. Что изо дня в день и из ночи в ночь я беспомощно читаю эти переклички. Представляю себе людей, которые сидят в коридорах, в ванных, в убежищах. И вот так - через маленькие свои телефоны - пытаются держаться за руки. Вместе не так страшно. Они поддерживают друг друга, запрещают друг другу паниковать, ищут слова, чтобы подбодрить и утешить. Никого из них не знаю, но можно догадаться как минимум о возрасте и характере. Город мой весь, как частая паутина, покрыт невидимыми ниточками этих связей между незнакомыми людьми, которые держат руку на пульсе. Они как будто стучат - "мы живы!", "sos"... Из-за стенки - стук, голоса. Что мне делать. Я ничего не могу делать. Это немного похоже на страшный сон. Вот я стою, вот из-за стены стучат и зовут. Морок, бред, ночной кошмар. И глупое, но временами невыносимо острое чувство вины. За то, что я здесь, за то, что я в безопасности. За то, что у меня свет, тепло и вода.

Экс-защитник «Шахтера» рассказал Сергею Болотникову, почему решил завершить карьеру, об отказе Лобановскому, армии Кварцяного и снаряде в донецкой квартире.

Шевчук-игрок

– Почему решили завершить карьеру именно сейчас?

– Я давно уже думал об этом. Но решил после травмы – первой в карьере настолько тяжелой. Мышца беспокоила еще до Евро, я не до конца ее залечил – каждую тренировку во Франции проводил на уколах, не говоря уже о матчах. Врачи сказали, что это нормально, должно пройти. Но стоило, наверное, сделать паузу. А так мышца лопнула – и я выбыл на 3,5 месяца.

Когда вернулся, понял, что не хочу быть пятым колесом в телеге. Сидеть на скамейке в таком возрасте не очень красиво. Я вовремя заканчиваю – не пересидел. Получается, травма стала каким-то знаком свыше.

– Вы стали инициатором или клуб? Когда у вас контракт заканчивался?

Спортивные функционеры не простили Ягубкину его дерзости, но не той, что проявлялась на ринге, а той, что делала его свободным от всяких условностей в жизни.

«Саша — не просто добрый, он очень добрый, и жизнь его не сломала», — шепотом говорит Марина, когда Александр Ягубкин выходит из кухни, где мы сидим за большой бутылкой пива. Он возвращается, и жена замолкает. Рядом с мужем-великаном она, такая миниатюрная, тихая, кажется еще меньше. Кто в доме хозяин, даже гадать не надо, — Он. Легенда советского бокса, чемпион мира, трехкратный чемпион Европы. Рядом с таким не страшно и в самом темном переулке.

С ним не страшно нигде — страшно за него, битого и жизнью, и соперниками. С годами каждая травма, полученная на ринге, ноет только сильнее. Ноет наверняка и душа, но этого он никому и никогда не скажет. Он это прячет — за хмельной бравадой, дурачится и расплывается в совершенно детской улыбке, когда шутка нравится ему самому. Но глаза — серьезные. Внимательные такие глаза — он ими прощупывает человека: можно ли в разведку пойти, спиной повернуться. У него свой кодекс чести, своя правда, свой угол зрения. В выражениях не стесняется, и это даже ему идет — сильный мужик с огромными такими ручищами. Кажется, вот расслабился, что-то бубнит себе под нос. Но если вопрос ему интересен, голос вдруг становится бодрым, красивым, густым.

Считаю нужным еще раз вернуться к болезненной теме "возвращенцев". Понимаю, что словечко подленькое и унизительное, но другого пока не придумали.
А не кажется ли вам, друзья мои, что многие приболели синдромом оставшихся? Когда читаю или слышу, что хамов и мерзавцев в Донецке стало больше, потому, что кто-то вернулся с той стороны, так на ум сразу приходят известно какие заголовки украинских СМИ. "Переселенцы спровоцировали рост уровня преступности в Киеве". Или вроде того.
Давайте не будем уподобляться. Тем более, что внутренний конфликт выгоден кому угодно, но только не нам с вами. Опять же, если речь о хамстве, то его стало больше лишь потому, что горница полна людей. И по домам, что особенно важно, никто больше не сидит. Речь идет уже не про закрытый анклав, а вовсе даже про общество. В нем, если кто не знал, бывают конфликты.

Есть и более критичный аспект. Приезжают, дескать, какие-то люди, выкрикивают людоедские лозунги по ночам, глупости на стенах пишут. Жуть-жуть-жуть. Давайте закроем ворота и никого к себе не пустим.

Угу, великолепно. А приходилось ли вам задумываться о том, кто и зачем это делает? На мой взгляд, очевидно, что речь идет о школьниках-студентах, приехавших погостить у бабушки недельку-другую. Взрослый человек понимает бессмысленность подобных действий, а всякий местный просто считает это отвратительным. Мы тут вообще не любим вандализм и кричать по ночам.

Старая картина донецкого художника Владимира Хоренко, которую автор назвал "Ленинский проспект", хотя на самом деле на ней изображен проспект Ильича. Кроме этой картины, написанной в 1970 году, у Хоренко есть еще, как минимум, два полотна с аналогичным видом, их он назвал "Донецк. Макеевский мост". Оба написаны в 80-е. Вот весь этот триптих.

Сотня украинских паралимпийцев стоит в аэропорту "Борисполь". Все - в желто-голубых спортивных костюмах, со счастливой улыбкой на лице. Одни из них видят, другие слышат толпу болельщиков, которая ночью под дождем встречает их дома. Пловец Ярослав Семененко и видит, и слышит. Вот только куртка висит, на нем, как на тремпеле - у спортсмена нет рук. Пловец Семененко завоевал в Рио бронзу. Для безрукого парня эта бронза - на вес золота.

Пловец без рук, Ярослав Семененко, завоевал Украине бронзу на Паралимпиаде в Рио, НПК Украины

Мы пьем чай в грузинском ресторанчике в центре Киева. Ярик ловко наклоняет чашку одними губами, делая глоток. Полчаса назад я видела, как в пресс-центре он пальцами ног включил микрофон на столе. Ногами он готовит, одевается, ест. И так - последние 20 лет.