Несколько случайных встреч с неожиданным мужчинами

Наверное, все-таки на мне что-нибудь написано. Это давно началось. Однажды, например, в очереди к стойке выдачи в читальном зале библиотеки им.Крупской именно семнадцатилетнюю меня выцепил страннейший длинноволосый седой ястребообразный человек с осанкой вопросительного знака и именно мне долго-долго, цепко удерживая мой взгляд своим, объяснял, что бедой Павла Флоренского было незнание теории пассионарности, позже с ошибками (!) зафиксированной Львом Гумилевым, и что он, мой собеседник (точнее, лектор), как раз по этому поводу сейчас заканчивает революционный трактат, который кратко изложит мне, как только я освобожусь и пойду пить с ним кофе с молоком в центральной кулинарии поблизости за стоячим столиком. Потому что он по лицу моему, по глазам видит, что я готова принять это знание, хотя по тем же глазам угадывает неофитское восхищение русским космизмом, но это мы поправим, дело пяти минут наголову разбить мои наивные представления о. Я пряталась от него потом, чтоб вы понимали, уходила короткими перебежками.

В другой раз - курсе на втором, - мы с подругой шли по предновогодней улице и вдруг сзади к нам кто-то подскочил, обняв обеих за плечи. Сначала решили - знакомый, но нет, это был абсолютно незнакомый человек, мужчина лет пятидесяти. Вот так, пройдя с нами несколько шагов, он вдруг потрепал меня по голове, прицокнул языком и мечтательно протянул с клубами пара изо рта:
- Эх, девчонки... А на Кубани сейчас - весна... Заливные луга. Разливается трелью гармошка.
После чего отпустил нас и, ни разу не оглянувшись, стремительно унесся вперед. (эта его фраза с тех пор стала моим личным мемом)

Любая странненькая старушка в битой молью меховой жилетке и нитяных перчаточках, любой старичок-филателист, любой белоглазый якобы ветеран горячих точек гарантированно вычислит меня, чтоб побеседовать. Я себя чувствую примерно как Крамаров в "Мимино", к которому Мкртчян взывал: "Друг! У тебя хорошие глаза!"

Вот и сегодня. Первый раз, первый с начала марта, мы с мужем рискнули зайти в магазин. Потому что это маленький продуктовый, где обычно малолюдно. Точнее, рискнул муж, нацепив маску, а я стояла, ждала его у выхода, курила на площадке, у перил спускающейся к Звездному бульвару лестницы. И тут вышел пожилой мужчина. Подошел ко мне:
- Милая барышня, позвольте вас побеспокоить, я, видите ли, уже немолод и даже немощен, поэтому мне не сойти с этой Голгофы не держась за перила.

Я, конечно, посторонилась, зачем-то извинившись. И в ближайшие двадцать минут (люди, знающие моего мужа, подтвердят, что это он буквально мухой слетал, стремительным, можно сказать, тайфуном пронесся по магазину туда-назад) я прослушала... много всякого. Похоже, он был слегка подшофе, и похоже, что вообще не чужд, так сказать. Но ни в коем случае не "бывший интеллигентный человек", о нет, вполне опрятный, вполне нормально выглядевший, не дешево, не "бедно, но достойно", нет. Невысокий, не выше меня, а то и ниже, крепенький, с животиком, надувающим довольно-таки щегольскую и недешевую льняную рубаху навыпуск, действительно трудно, с передышками, переступающий ногами - очень красная кожа щиколоток между укороченными светлыми штанами и кроксами. И весь такой красный, пего-седой, с пего-седой щетиной - но не неухоженной, а, кажется, сознательно отпущенной, с умными и цепкими глазами в красных прожилках. Я знаю такие глаза - у людей, которые меня безошибочно вычисляют, они всегда такие, страшновато внимательные и пристальные. Он спускался, останавливаясь на каждой ступеньке, и с этой ступеньки мне что-нибудь рассказывал, и каждая ступенька была - как переключатель с одной темы на другую, причем с сохранением своеобразной логики, а потом пытался уйти по дорожке, ведущей к его дому прямо рядом, но возвращался и снова говорил мне что-то, трогательно задирая голову снизу.

- Милая барышня, вы и не представляете, как это унизительно - вот так зависеть от всяческих перил! Но... Но! 74 года, что ж вы хотите. Не выгляжу? Ай, бросьте! Излишне самокритичен? Вот уж нет. Ре-а-лис-ти-чен!

Впрочем, иным ровесникам фору дам, тут лишняя скромность ни к чему. А между тем, милая барышня, перед вами - бывший послевоенный рахитик. Да-да. Послевоенный рахит, знаете, что это? От недоедания. Помню, идем как-то с мамой, уж взрослый был, вдруг какая-то женщина навстречу, здоровается, смотрит на меня и улыбается: ба, да это же Сашенька, нууууу, совсем другой стал, крепыш, загляденье! А мама потом говорит: это ж Анна Степановна, врач, что тебя вылечила. А я и не знал, что в детстве рахитом болел. Та же самая история была с Валерой Золотухиным. Не люблю его, алкаша бесстыдного, пьянь ведь чудовищная, почти подзаборная, читал как-то дневники его, невозможно же просто, это же позор, полная деградация! А жены его! Та, от которой трое детей, - святая женщина, святая, но так и надо. Так и говорила: все о нем знаю, все измены его (блядовал он, милая барышня, простите за словцо нехорошее, как дай бог нам с вами... то есть, вам - не дай, а мне уже не даст, это фигура речи) у меня как на ладони, про все знаю, но уж такой крест, надо нести. И именно так и надо, милая барышня, именно такая любовь должна быть. А Валера-то и не ценил. Вон, последняя его, тоже все тащила с того света его, тоже выхаживала, родила ему даже. Такое счастье алкашеское, если уж повезет. А все почему, все откуда? А с голода военного, вот откуда. Детство голодное, рахит.

Или вот ваш Высоцкий. Еще хуже алкаш, и не спорьте, ничего не желаю слышать! Как-то мы с другом моим, с Колькой, сидели у гаражей, транзистор чинили, и тут Серега Березин подходит, ну, он постарше был... Что-что? Да нееет, какое "Пламя", какие "Самоцветы", нет, конечно, наш Серега Березин повыыыыше рангом был, милая барышня, ух, как повыше. И подходит и говорит: пацаны, идемте, тут кое-что интересное неподалеку. Ну, пошли. Там стол накрыт, причем, как накрыт, еды почти нет, сплошная водка. Водка, водка, водка, прямо рядами стоит! А мы с Колькой не пили водки тогда, ну, мы пацаны были еще, да и воспитание, как-никак. И вот, народу - море. И этот сидит. Высоцкий ваш. Нааааглый до невозможности. И кто-то к водке потянулся было - налить себе хотел. А его сосед так по руке - хлоп! Неееет, мил-человек, это все - для Володи. А его-то первая жена, между прочим, знаете? - ооооочень непростого отца дочь была, но любила его... как никого, скажу вам по секрету. Вот так вот, милая барышня. А вы мне говорите. Ну как не говорите? Не говорите - значит, думаете. Признайтесь, признайтесь!

Не то - Кеша. Смоктуновский - слыхали? Ведь гений был, гений! Вот вы знаете, барышня, что он перед тем, как Гамлета сыграть, в психушке лежал? Да-да, вот просто взял - и залег в больницу, к самым настоящим психам. К сумасшедшим. Чтобы понять. Чтобы проникнуться. Вот это - я понимаю. Это - подход! Вы, может быть, слышали про такой фильм "Гений"? Смотрели даже? Вот и славно. Помните этот момент, когда он деньги бросает? Вот так вот берет - и кидает, вот этот жест... Я и говорю: Кеша - гений.

А жил-то я в детстве... улицу Солянку знаете? В палатах Шуйских. Слыхали про такое? Там по Забелина - и вот они, родимые. Это все мое родное, это - родина моя. С матушкой жили там, да... Или взять эти подземные ходы! Вы знаете про подземный ход, который из-под Кремля идет? Как-то мы сидели с ребятами, ну что там, гитара, камешки, ножики, ничего другого не было у нас до этих ваших компьютеров, - и останавливается рядом машина. Волга-универсал. Ох, хороша была машина. Шторочки эти кремовые. Непростаааая машина. И выходит оттуда человек. Тоже непростоооой. Уж простите, называть не стану. И нам, пацанве, говорит: мол, а слабо тут земельку покопать за толику малую? Мы удивились, конечно, но толикой-то малой перебирать не с чего. Копали-копали - а там монетки! Стааарые монетки, милая барышня, если понимаете, о чем я тут вам толкую. А потом-то оказалось, что ровно там, если еще глубже покопать - но это уж не нашими силами, тут техника нужна и солдатики с лопатами, - тот подземный ход и проходит. И это не такой ход, как, может, вы думаете, где в три погибели ползти надо. Нет, там, милая барышня, две машины разъехаться могут. Две волги-универсал!

Однако мне пора домой, там ужин ждет - картошечка отварная, с чесночном, с укропчиком, селедочка с лучком, с маслицем пахучим... Вот в этом доме я живу. И квартиру нам тут, между прочим, подарили. Да-да, вот так. У Вари моей... как же вам объяснить... Это бы надо, по уму, про Варю вам... Словом, был у нее не отец, а отчим. А у отчима - родственники. Чудесные люди. Лев Пахомович, такое вот интересное имя-отчество, а между прочим, еврей. И у них, у Льва Пахомовича с супругой своих детей не было. И они нам квартиру подарили, так-то. Плохо ли - утречком на балкон выйти, сигареточку над Звездным бульваром выкурить. Курил, курю и курить буду, такой мой грех.

А записался я тогда, по юности, в библиотеку при архитектурном музее. Не спрашивайте, как, куда, зачем, не скажу. Ух, какие там были фолианты! И мне дружочек один тогда и говорит: мне нужно ровно две странички. Всего-то две, из такой-то и такой-то книги, непростыыые были книги, да. Вот ты мне достань две странички, такую-то и такую-то. Я говорю: окстись! С ума ты совсем сошел! Там же все записывают, кто, что и когда брал! Узнают - я костей не соберу! А он мне: да кто узнает, кому они нужны, кроме меня и еще двоих во всем мире! Ты принеси мне странички эти, озолотишься, дурак. И так мне противно стало! Нет, говорю, я родиной торговать не приучен! И порвал с ним. На многие годы отношения порвал. А он не пропал, нет. До сих пор по центральному телевидению показывают. Большиииих высот достиг. Но не жалею. Не жалею ни о чем. Не торговал родиной - это я на том свете прямо вот так и заявлю, ежели спросят. А потом я в библиотеку Политехнического музея записался. Ооооо, вот это я вам доложу, это - да, вот уж там такоооое можно было повстречать, милая барышня...

У меня время было, находил как-то. Я водителем автобуса работал. График водительский - пять на два, но и там двигать можно. Нет, не ослышались: во-ди-те-лем ав-то-бу-са. А что вас так удивляет, милая барышня? Такая вот профессия была и есть. Вполне, между прочим, достойная. Так вот...

...И тут вышел мой муж. Стащил маску, засмеялся и говорит:
- О, а вы тут, значит, теперь с моей женой беседуете.

Собеседник мой разом как-то съежился, сдулся, суетливо забормотал, что пора и честь знать, что откланивается, а потом велел мне как следует ухаживать за мужем, холить и лелеять. Мы простились и пошли домой. Муж со смехом рассказал, как этот человек подробно информировал весь магазин, что дома его ждет ужин - картошечка с селедочкой, и купил какую-то ерунду, хлеб, что ли. А еще купил маленькую бутылочку водочки, шкалик-мизинчик-мензурку-мерзавчик или как такие называют. Купил и тут же на глазах у всего магазина уговорил. Да так аппетитно, так всласть, что все только слюну сглатывали. И ушел, всем пожелав добрейшего вечера.

- А про палаты Шуйских рассказывал? Про Смоктуновского? Про подземный ход? - ревниво спросила я.

- Нет. Такое только тебе рассказывают, - ответил муж не без жалости.

Водитель автобуса. Елки-палки. Водитель автобуса. По-моему, не совравший ни в чем. Мне, конечно, ужасно хотелось задавать какие-то уточняющие вопросы, но этот монолог был настолько по-своему цельным, что просто грех эту вязь нарушать. И, конечно, теперь я ни о чем другом не могу думать, кроме лакун и белых пятен в истории его судьбы.