Ramil

В квартиру вламывается отряд спецназа. Сферы. Короткие автоматы. Моргает свет. Плачут дети. В лицо тычут какой-то бумагой.

- Вы обвиняетесь в убийстве.

Руки заламывают за спину, защелкивают наручники, выволакивают на улицу к автомобилю с включёнными мигалками, силой заталкивают в салон.

Следователь ходит около привинченного к пол металлического стола. Где-то под потолком небольшое оконце.

- Вот этого человека, - он бросает на стол фотографию, которую знают даже школьники, - Этого человека убили из оружия, зарегистрированного на ваше имя.

- Но у меня никогда не было ни оружия, ни регистрации. Тут какая-то ошибка, вы проверьте, тут что-то не так, вы меня с кем-то путаете...

Суд присяжных. Скамья подсудимых. Адвокат говорит о том, что у жены обвиняемого был роман с убитым, вот фотографии, скорее всего мой подзащитный действовал из чувства ревности, прошу это учесть.

Жюри уходит на совещание.

Стук молотка.

- Виновен!

- Как виновен? Я никого не убивал.

- Молчи. Мы смогли заменить тебе смертную казнь на пожизненное.

- Но моя жена... Я хочу поговорить с ней.

- Это невозможно. Несчастный случай. Никто не ожидал. Такая молодая.

Камера. Одиночество. Мысли о побеге. Шоушенк. Я буду делать подкоп. Он тайком выносит землю в карманах во время коротких прогулок.

На свободе у него друг. Тут что-то не чисто, решает он. Знакомится с начальником тюрьмы.

- Тут что-то не чисто, - говорит он большому человеку в форме и убеждают его в своей правоте.

Как известно, существует два города на земле – Львов и Донецк. Вернее – Донецк и Львов. А может все-таки наоборот. Не уверен.

Отличаются они тем, что в одном городе живут хорошие люди, а в другом плохие. Нет, не так. В одном плохие, а в другом хорошие. Или я опять перепутал. Все может быть.
Эти люди – из разных городов – очень сильно друг от друга отличаются. Вообще не похожи. Если рядом поставить, то даже не понятно, что справа люди, а слева тоже люди, вот до того разные. Придется даже как-то договориться, что если справа люди, то слева нет. Или наоборот. Если слева человеки, то справа не пойми кто. Потому что совершенно не похожи. Разные абсолютно.

Хотя, есть сходство. Оно одно. И простое.

И там, и там – не хотят умирать. Даже те, кто говорят, что готовы умереть, умирать, на самом деле, не хотят. Вот, если в темной комнате устроить слепой тест и спросить – «умереть хотите?», то гарантированно одинаково ответят «нет». Возможно, даже на одном языке. Или жестами. Если вы их, конечно, разглядите в темной комнате.

Ничего не попишешь – инстинкт. Длинное слово - самосохранение.

В Донецке дети пошли в школу. Некоторые в первый раз в жизни. Глядя на них, вспоминаю себя, в сентябре 1978 года, то есть сорок лет тому назад. Ого - сорок лет тому назад. Много, черт побери, много. Так вот, я вспоминаю себя, и остальные вспоминают тоже себя.

Тут такое дело - неизбежно припомнишь как это было. Форму школьную новенькую, сине-красный ранец с красной светоотражающей застежкой. Всю эту канцелярскую требуху, которую мама любовно и тщательно выбирала на школьных базарах. Тогда, конечно, такого выбора не было, но и совсем уж плохо тоже не было. Это не плохо, все развивается, улучшается, карандаши и те с каждым годом становятся тоньше и стройнее, словно девушки на фитнесе.

Помню мама на той самой красной светоотражающей застежке на ранце нашла рельефную цифру "пять". Совсем маленькую миллиметра два высотой, но она там точно была, поди пойми зачем и что обозначала. Мама сказала, что это знак - надо учиться на одни пятерки. Ну, что ж - первое время так он и было. Потому сын пошел по наклонной. Ну, как все. Сильно не скатился, но и академиком не стал. Так, с другой стороны, никто и не стал, не о чем жалеть.

- Социальные сети, это инструмент формирования коллективной ненависти.
- Неправда! Это не так! Это инструмент взаимовыручки и общения. Не наговаривайте. Товарищи - посмотрите, вот негодяй и мерзавец, который хочет опорочить социальные сети.
- И кто таких только рожает!
- Вот понадобится ему помощь, куда он будет звонить - в рельсу?
- Причем пишет это в соцсетях. А где ему еще писать? Лицемер!
- Надо на него пожаловаться.
- Я уже пожаловалась. И коммент ему там разместила.
- Ой, Людочка, ты молодец, а где это ничтожество, дай ссылку, я напишу ему, что он урод и злюка.
- Так! Все! Срочно постим, хештег #злостинет.
- Отличный хештег! Мне нра!
- А видели фотожабу на него? Как перестать орать?!
- Я дипломированный психолог, и вот, что я скажу. Недоверие к социальным сетям - это последствие недополученной в детстве отцовской, именно отцовской любви. В результате... Ладно, это долго, опущу. Вкратце - такие личности уже не поддаются терапии. Только сильные таблетки и изоляция от общества, от социума. Их же социальные сети раздражают только потому, что те являют собой срез общества. Это манифестация асоциальности. Сегодня он негативно отзывается о соцсетях, а завтра ребенка изнасилует и убьет.
- Я так и знала, что он педофил.
- Ребята, тут на днях педофила вычислили. Кто сегодня идет ему морду чистить?
- Тут чистить мало, тут химическая кастрация а лучше сразу обойму в голову. Подонок.
- Срочно нужен адвокат, человек убил педофила, теперь ему светит лет 15 за умышленное, ну вот такие у нас законы.
- Ну, что там?
- Все нормально, дали год общего и пять условно, меньше прокурор не мог требовать. Обвинение плакало, руки тряслись, говорит, я сам лайкал пост в защиту, но у меня же работа, дети, в конце концов.
- Ура! Отлично! Все-таки есть польза от соцсетей.
- О! Еще какая!

Интересно, конечно, получается. Их родители слушали джаз. Нет - джаззззз. Все эти свинги, импровизации, "Козел на саксе". Вот где была музыка! Уши заворачивались!

Потому у них появились дети.

Смотрите дети, - сказали они им - Вот джаз! Отличная музыка, ее слушайте, в ней свобода.

Да, ну его, - ответили дети. - Этот ваш джаз, зеленая тоска, аккорды из 12 нот и сплошной бутман. Вы еще международный конкурс джаза проведите. Что, уже провели? Вот и отлично. Под кураторством райкома комсомола, надеемся? А, обкома! Еще лучше. Да, отличная свобода! Нет уж. В топку ваш джаз. Рок-н-ролл - вот, настоящая музыка. Нет, rock'n'roll. Рокенрол, даже. Ууууу. Угар!
Потом у них появились дети.

Время от времени на моей лысой голове отрастает длинный хипповский хаер, внутри начинает звучать "Имэджн", и моя внутренняя Йоко Оно риторичекси вопрошает о том, отчего бы людям просто не жить? Земля, вон, большая, всего много, на всех должно хватить, еще и останется, а кончится - так есть в запасе космос с Луной.

Вселенная большая, продолжает Йоко Оно, а жизнь короткая, даже если не напрягаться и всех любить, существуют в ней подвохи и недоразумения в виде неизлечимых болезней и общего старения организма, так что как-то глупо тратить жизнь на приближение смерти, пусть даже и чужой, ибо биология в этом деле прекрасно справится и без нас.

Мне вчера звонили по телефону младшие дети и читали Пушкина. Запинаясь и порою путая слова, они довольно точно описали место, знакомое каждому из нас. Вы понимаете, о чем я. Зеленый дуб, цепь, русалки на ветвях, леший, чудеса и, конечно, кот. Непременно ученый.

Меня, вас, его, ее и вот того грустного гражданина в очках, всех нас в положенное время родители или бабушки, воспитательницы или старшие в семье, словно добрые Хароны сажали на волшебные лодки, чтобы ненадолго отвезти к этому самому Лукоморью и показать, как будет выглядеть наш рай. Добрые, потому что увозили обратно, чтобы мы жили и до конца жизни держали в голове описание этого места.

Абрикосы, они же как человеческие жизни. Они настолько ценны и вкусны, что, кажется, нужно каждую отдельно взять и сберечь. Но некогда, совершенно некогда, а потому абрикосы валятся прямо на землю, по ним ходят, давят, мешают с грязью. Жалко ведь? Да, ну, совершенно не жалко, посмотри сколько их! Смотрю – и правда, много. А все равно жалко.

Абрикосы цветут раньше других, когда нет ни травы ни листьев. Только голые черные ветки, небо, прозрачное от мороза, и белые цветы. А еще холодный ветер, если еще не дождь или снег. Очень просто может пойти снег. Прямо на цветы, такой климат.

Пушкина сегодня много в ленте. Это, с одной стороны, плохо. Потому что флешмоб и стадность. А с другой, хорошо.

Я Пушкина долго не любил и не понимал. Он для меня был самой залапанной гипсовой фигурой из кабинета русского языка и литературы. А потом как-то проняло. Особенно поздний Пушкин.
Говорят, что почти у каждого перед смертью наступает какое-то облегчение, чтобы сказать главное. Вот, и у него так. Наверное.

А ещё Пушкин это часть культурного кода Донецка. Вроде и неприметный бюст на бульваре, а уже полвека стоит тут якорем и не даёт Донецку забыть, откуда он и кто он по духу.
Ровня этому бюсту только театр оперы и балета.

Тот, кто придумал построить среди халуп оперный был каким-то невероятным провидцем. Это как подарить нищему ребёнку золотые очки и с того дня он будет жить так, чтобы эти очки подошли к его новому костюму.

Но это совсем другая история.

К слову о Пушкине. Одно из любимых его стихотворений - это глава об Одессе из "Путешествия Онегина". Вот, Одессу я бы детям показал, а Киев нет. Киев мне не по душе.

Одессу и Черновцы. Хотя в Черновцах я и сам никогда не был. И уже и не буду.

Однажды маленького мальчика похитили инопланетяне и дали ему разноцветный кубик, который они отобрали у похищенного ранее продавца игрушек.

- Это ж кубик Рубика! – воскликнул мальчик.

- И чо? – повторили инопланетяне вопрос, которому их научил похищенный ими гопник.

- Сейчас покажу, - ответил мальчик и за какое-то время сделал так, чтобы грани кубика стали каждая одного цвета.

- Охренеть, куда прешь! – воскликнули инопланетяне словами, которым их научил похищенный как-то по случаю таксист.