Ramil

Как человек, закончивший технический вуз, я редко избегал возможности подтрунить над гуманитариями. Что поделать - они не оставляли мне выбора. Нынешний мир создан такими как я, он состоит из шестеренок, рычагов и кулис, ежесекундно смещаются туда-сюда триллионы pn-переходов, кто-то правильно рассчитал время заряда конденсатора, из-за чего люди успели зайти в лифт и никто не умер.

Мы, обладатели синих и красных корочек технических вузов, видим мир насквозь, всю механистическую природу этого собранного на гексатиллионах заклепок, винтов и шурупов Голема, который дышит, передвигает ноги, поворачивает шеей, выбрасывая струи пара из-под оголовья, говорит жестяным голосом, который сделали ему специалисты по изготовлению фисгармоний и банджо.

Мы все это видим и посмеиваемся над гуманитариями, которые пытаются пожать миру его металлическую руку в кожаной перчатке, не подозревая, что руку выковали в цехе через дорогу, а перчатку пошили вот в том зеленом здании.
Гуманитарий пытается укрыть пледом ноги этого чудовища, потому что верит, что если чудовище будет держать ноги в тепле, то оно не простудится, не будет злым и раздраженным и наутро окажется более уступчивым в просьбах.

А мы смотрим на манометр, который показывает давление масла в гидросистеме, управляющей титановым голеностопом, и понимаем, что хоть с пледом, хоть без, но еще сезон отходит, а потом пора уже сальники менять - потекут.

Но этот манометр - он для нас. А для человека, который не учил ряды Фурье, а с Эпюрой был знаком на первом курсе филфака, а потом она ушла к Павлу, это не манометр, но Стрелка. Стрелку он боится, поэтому на целый год закрывает ее плотной тканью, чтобы не видеть как страшно дрожит она, то приближаясь к красному сектору, то безжизненно падая на ограничитель.

Раз в год, только раз в год, в конце лета, в Великий Праздник Ревизии когда лепестками белых цветов украшают кожух и пропитывают благовониями ветошь, Мастеру разрешают убирать ткань, смотреть на шкалу и заглядывать под нее, чтобы сказать - что будет дальше.

Мастер смотрит на прибор, торжественно отодвигается и говорит одну и ту же фразу вот уже 453 года:

- Все нормально. Главное - эту кнопку не трогайте.

После чего люди начинают ликовать и раздавать детям сладости. Но это, в общем-то, и хорошо.

Прочитал сегодня новость о новом начальнике украинской "железки", который ни по-русски, ни по-украински не бум-бум, поэтому говорил на польском, а Гройсман его переводил.

Польский язык очень интересный, в этом отношении. Когда его слышишь в первый раз, то кажется, что все понятно, но на самом деле ничего не понятно. Это я о себе говорю, а то сейчас подтянется куча одаренных полиглотов, которые начнут меня опровергать. так вот - мне непонятно.

Выборочно хватаешь слова, а целое их сложить тяжело. У меня такая же фишка с турецким. Кажется что тот же татарский, начинаешь вслушиваться, но не понимаешь. Вроде слова знакомые, а в целое не складывается.
Это из-за отсутствия практики.

Когда я был маленький, то по телевизору, кроме Брежнева и надоев, показывали т.н. "телезарисовки". Это значит, чтобвы выровнять линейку программ. "Время" начинается в 21:00, а кино сняли на 1:28. Чем две минуты занять? Вот и показывали две минуты парки, скверы, лебеди в прудах, фонтан в расфокусе, пары, мамы с колясками под умиротворяющую музыку.

Потом телевидение коммерциализировалось и тратить две минуты на фонтаны и мамаш в прайм-тайм мог придумать только Листьев, за что его и убили.
Вспомнил об этом, глядя на новые донецкие остановки. Понимаю, что адепты вероломного учения о том, что все вокруг должно приносить деньги, осудят тот факт, что вместо животворящей рекламы, которая капает и капает в бюджет города, там цветы и цветы. И все.

И понятно, что вся эта красота от того, что нет рекламы в наше тяжелое время. была бы - разместили. А так нет.

Но посмотрите, насколько приятнее смотреть на флору, чем на эти бесконечные бренды и телефоны. Когда Нет на каждом углу четкого и ясного указания - на что необходимо потратить деньги.

Дали перевести дух, честно слово. Спасибо.

Каждое воскресенье я хожу на железнодорожный рынок – за молоком для детей. В будни это делает жена, а в воскресенье – я. Чтобы показать причастность.

В дорогу меня провожает вся семья, а жена дает в руки записочку – что купить.

На рынке достаточно многолюдно. Особенно в выходные. Жалко только, что пасмурно. Ждем весны. Все же солнце для человека означает многое. Хочется, чтобы было тепло и ярко.

***

В мясном павильоне человек в желтой куртке, в нем я узнаю соседа, который живет парой этажей ниже. Сосед с началом войны уехал и с тех пор я его не видел. Трогаю его за плечо.
- Здравствуйте.
- О-о-о-о-о! Сосед!
Пожимает руку, а потом вдруг лезет обниматься. Хотя раньше так – здравствуйте, как дела?
- Вернулись?
- Да, возвращаемся потихоньку. Ну, как, наездами пока. Жена там, а я мотаюсь. Там дочка с ребенком, жена с ними, а я мотаюсь. Но будем перебираться сюда. Будем перебираться.
- А где были?
- В Киеве. Там дочка с ребенком. Мы у нее будем перебираться сюда.
Прощается. Отходит. И уходя, поворачивает голову и будто по секрету шепотом говорит:
- Мы там чужие! Чужие!...

***

- О! Вы опять работаете?
Девушка торгует ножами. Разными. Не самыми дорогими, но хорошими. Я из у нее всегда покупал. Мне нравится «Трамонтина». Не дорого, а надежно.
- Ого! Как подорожало-то. Вот этот за 900 рублей я у вас за 40 гривен когда-то покупал.
- Ну, это при царе горохе. Так он 80 стоил. А вообще, да, подорожало конечно. Вам что нужно?
- Нож картошку чистить.
- Вот этот берите. «Трамонтиновский». 225 рублей. Мы его за 25 гривен продавали раньше. Женщина, вам что?
- Мне ножеточку…
- Выбирайте, вот белорусская, а вот Китай…

Воображение рисует ситуацию. Два издания. И там, и там, редактор. Один говорит: а ну, пощекочу нервы читателю, запулю материальчик о том, что скоро война с турками, тем более, что скоро и правда война с турками. Может быть.

А напротив другое издание, и там тоже редактор. Он думает: что-то я давно не писал о войне с Турцией, а она же очень даже скоро может начаться. Может быть.

И выходят два материала.

"Война у порога? Анализ перспектив российско-турецкого конфликта".
И второй. "Отсель грозить мы будет турку? Зачем России сегодня нужен Крым".

Материалы выходят, редакторы читают.

"Оп-па! - говорит первый редактор. - Ну, ладно я загнул, но этот точно что-то знает, у него же тяги в АП. Значит, продолжаем тему".

"Ай-да я! - говорит второй редактор. - Голову и чутье не пропьешь. Угадал тренд. Тому-то легко, у него тяги в АП, а мне самому выкручивайся. Значит, продолжаем тему".

И через пару дней выходит еще два материала.

"По сообщению источника в АП, пожелавшего остаться неназванным, в настоящее время Россия ведет скрытые приготовления к войне с Турцией".

А также другой.

"Близкий к АП источник подтверждает, что вероятность военного конфликта с Турцией рассматривается там как высокая и в случае непредвиденного обострения в России готовы сработать на упреждение. Именно это демонстрируют..."

Тут просыпается блоггер, который точно знает, что должен что-то написать, чтобы не забыли, но не знает о чем.

Он читает сайты и видит, что все уже неделю говорят о начале войны с Турцией, а она все пропустил.

- Алкаш, - говорит он себе и выливает в раковину недопитую бутылку. - Работай хоть иногда.

И садится писать.

"Как я уже писал четыре года назад, война с Турцией будет и будет обязательно. Надоело все время предсказывать правильно, но ничего не могу поделать - все мои прогнозы сбываются. Война завтра. Максимум через десять дней".

Пост получает привычные полторы тысячи лайков и триста шарингов.

"Наконец-то сраная Рашка нарвалась" - пишет в комментариях студентка филфака из Тамбова, солидаризируясь с картиной прекрасного будущего, которое наступит в тот день, когда Эрдоган съест Путина.

"Турки это не Украина. Разорвут. Хотя и Украина тоже. Разорвет! Слава Украине!" - пишет в комментариях студент филфака из Днепропетровска, солидаризируясь с районным военкомом, который счел убедительными доказательства несовместимости студента и военных действий как таковых.

Общество начинает закипать.

У редактора новостей важной кнопки звонит телефон из АП и убедительный голос с глухим раздражением задает вопрос, на который невозможно ответить правильно:

- Что, блять, происходит, вообще?

Редактор новостей важной кнопки смотрит в экран телевизора, который транслирует важные новости и немного нервничает. Но телевизор показывает все правильно и все как обычно: около недавно построенной трассы полиция задержала взяточников и казнокрадов и скормила их тигру, спасибо, что не козлу. Взяточники и казнокрады, в принципе, не возражали.

- Съемочная группа уже выехала, - наконец отвечает редактор без всякой надежды, но боясь продемонстрировать полную некомпетентность.

- Куда она могла выехать? Ты этих двух подонков читал? Этого алкаша, приятеля твоего кучерявого читал? Мы уже две недели воюем с Турцией, а у нас ничего об этом нет даже в прогнозе погоды. Покажи уж. Или в утреннем шоу. Между советами, как сделать бигуди из елочных игрушек и консультацией юриста. А?

Вечером в новостях выходит длинный сюжет с экспертами, который говорит о том, что война будет быстрой и победной. Сюжет смотрит Сам.

Он звонит Военному.

- Послушай, а мы что с турками воюем? Вот по телевизору только что показали.

- Да, сегодня после обеда начали, - бодро рапортует военный, другой половиной мозга подсчитывая кто лишится погонов за то, что не доложили. - Завтра к обеду закончим, максимум – послезавтра к утру.

Сам кладет трубку и позевывая гасит экран.

Редактор первого сайта лихорадочно думает, о чем еще написать. Пощекотать нервы читателю. Потом садится и пишет: «Пхеньян нанес ядерный удар по Сеулу и Токио?»

Ну, в самом деле, тем более, что он и правда скоро нанесет.

Может быть.

Какие настроения царят в Донецке во время шаткого перемирия?

«Я, наверное, сумасшедший, но год назад тут было лучше», — говорит мой знакомый, пишет донецкий журналист Рамиль Замдыханов в колонке, опубликованной в №47 журнала Корреспондент от 27 ноября 2015 года.

Мы едем в троллейбусе по Артёма, главной донецкой улице, и через громкоговорители голос диктора спокойно объясняет нам, что делать в случае внезапного артиллерийского обстрела: куда бежать, где прятаться.

Объявление почти никто не слушает. В вероятность новых обстрелов не верят или не хотят верить. Мирная действительность всё сильнее и напористее выдавливает из Донецка реалии военного времени, выдавливает куда-то на периферию города, на окраину общественного сознания.

Вот уже примерно полгода как артобстрелов, накрывающих основные жилые кварталы города и центр, нет. Хотя порой появляются сообщения о боях, перестрелках и попаданиях мин и снарядов на северную и северо-западную окраины, туда, где Донецк граничит с Песками, Спартаком, Авдеевкой, где проходит дорога на Марьинку.

Но в остальной части города — мир и благодушие, и только глуховатая канонада или раскаты взрывов заставляют местных жителей озабочено интересоваться друг у друга: «Что, опять стреляют?» Раньше, в мирное время, так беспокоились о плохой погоде, которая никак не желала уходить.

Как можно тосковать о той реальности?! Но приятель продолжает свою мысль: «Понимаешь, год назад в городе остались только хорошие люди. А тот, кто таким не был, — так жизнь его заставила стать нормальным». И продолжает безо всякой надежды на лучшее: «А теперь понавозвращались…».

Первый раз я испугался смерти в конце июня 1981 года. Тогда в Донецке на ул. Розы Люксембург рухнул жилой пятиэтажный дом – хрущевка. Как выяснилось много позже, строители возвели его с грубыми нарушениями, иного финала у строения просто не могло быть.

Весть о рухнувшем доме мгновенно разошлась по городу, а уж в наш двор она пришла особенно скоро. От моего дома по Университетской 7а до этого несчастного по Розе пешком было идти минут 15, не дольше. Как до школы, только после гостиницы «Киев» свернуть налево, вниз и немного вверх.

Все, кто жил рядом, да и не только они, ходили посмотреть, что там и как, пошли и мы с мамой. Было мне тогда десять лет.

Место трагедии было отгорожено примерно за квартал или даже два теми белыми конструкциями, которые доставали в городе в дни демонстраций, чтобы организовать ими людской поток и не допустить его растекания от Артема по переулкам. Около ограждений стоял одинокий советский милиционер, в серой рубахе и фуражке. На его плече висела увесистая рация, которая постоянно пищала, шипела и выплевывала неразборчивые обрывки фраз. Авторитета одного милиционера хватало, чтобы никто не пытался проникнуть за ограждение даже из чистого любопытства. Толпа стояла и сдержанно-испуганно переговаривалась.

От праздного раздумья, возникли у меня некоторые мысли, которыми мне интересно поделиться и обсудить.

Хочу поговорить о сайтах и интернете. Это относительно новой информационной среде, которая жива, как ртуть, в отличие от картонно-бумажных газет и журналов или более наукоемких, но тоже уже достаточно хорошо изученных радио и тв.
Вот, например сайт. При упоминании этого слова в сознании возникает изображение пресловутой первой страницы. Они есть разные – на любой вкус. Но сразу видно, что делают их бывшие газетчики, как когда-то тв делали бывшие радийщики. Из-за этого на тв еще долго лежало родовое пятно «радио с картинками», от последствий которого тв избавлялось достаточно долго. Пусть и твердило на всех углах, что главное в тв – это картинка, а все равно – смотришь телевизор, закрыв глаза, ничего не теряешь, все понятно, а так быть не должно.
Но вернемся к среднестатистическому сайту, который делает бывший газетчик в душе, так уж повелось, бывший газетчик, даже если в газете от никогда не работал. Но он же видел газеты в своей жизни хоть раз, а если нет, то видел сайты, сделанные бывшими газетчиками, и потому не представляет себе, что они могут выглядеть иначе.

Там, где раньше висели афиши с именами заезжих звезд, датами и временем концертов, а также обязательной ремаркой "Живой звук", они повесили растяжку "Мы работаем". И смайлик. Два этих слова радуют нынче куда больше, чем самое яркое имя в недавнем прошлом. Дворец Молодежи "Юность". Донецк. Наши дни.

Дворец молодежи Юность осенью 2014. Автор фото неизвестен

«Юности» в этом году сорок. Фраза звучит как оксюморон или отчаянное кокетство человека, цепляющегося за воспоминания или внутреннее ощущение собственного возраста. Но речь не о человеке, а о здании, которое за этот срок успело стать самым настоящим символом Донецка. А сегодня, зияющее ранами выбитых стекол, с полощущимися на ветру баннерами, которые укутали «Юность», как бинты раненого человека, со смайликом на фасаде, стало символом особым.

А еще иллюстрацией к навязшей на зубах фразе, которую нынче повторяют, бубнят или произносят с надрывом: «Могли ли мы представить?..»

Диктует совесть

У каждого из тех, кто пережил войну, накопилась масса воспоминаний. Но обязательно есть такое, которым поделиться особенно сложно. Именно от него перехватывает дыхание и начинает пощипывать в носу.

– Я слышал много аплодисментов, но эти, кажется, были самые искренние, – говорит директор дворца молодежи «Юность» Виталий Цавкаев, и глаза его на мгновение предательски влажнеют. – Когда мы собрались 8 сентября прошлого года, все ждали, как поведет себя директор. Я откровенно сказал коллективу: никто из нас не виноват в случившемся, и каждый может поступать так, как ему диктуют совесть и обстоятельства. Но я остаюсь здесь и не вправе кого-то удерживать против его воли. Если вы мне доверяете, то предлагаю, засучив рукава, продолжать работать здесь и дальше.

Формальным поводом для написания этого материала стала пусть и не вполне круглая, но все же знаковая дата в истории человечества – 1 октября 1946 года была поставлена точка в Нюрнбергском процессе, на котором в качестве свидетельств преступлений фашистов использовались снимки нашего земляка.

Знаменитую фотографию, где красноармейцы водружают Знамя Победы над поверженным Рейхстагом, видели все. О том, что этот снимок сделал Евгений Халдей, помнят любители истории. Но лишь единицы знают, что Евгений – уроженец Юзовки.

Увековечить память о нашем выдающемся земляке – такую задачу поставил перед собой другой известный донецкий фотохудожник и фоторепортер Александр Витков.

Ровесник революции

Евгений Халдей родился в один год с событиями, которые поставили точку в многовековой истории Российской Империи и провозгласили создание на ее руинах нового государства. Все «прелести» крушения устоявшегося лада будущий всемирно известный фотокор познал еще в младенчестве. Пуля черносотенца, одного из участников еврейского погрома, убила мать Евгения, закрывшую сына своим телом. Годовалый младенец отделался тогда царапиной, а позже, отвечая, в каком году получил первое ранение, отвечал, что в 1918-м, чем вызывал оторопь и недоверие у собеседников.

Воспитанием Жени Халдея занималась бабушка. Как знать, может быть, именно она заронила в нем ту особую наблюдательность к картинам окружающего мира. А пока, совсем молодой парнишка, он экспериментирует с фотопленкой, самодельными камерами, первыми любительскими фотографиями. История сохранила предание, что свой первый объектив Халдей сделал сам – из стекол бабушкиных очков.