Ramil

Просили назвать пять мест в послевоенном Донецке, куда я отправлюсь сразу, как только тут все закончится.

Начну с того, что замечу - после того, как мое общение с психологом стало ежедневным, я стал во всем видеть некий психотерапевтический подвох, потому и просьба описать свое виртуальное путешествие в будущее видится мне какой-то очередной имагинацией или чем-то похожим.

Общение с психологами, к слову, как-то очень негативно повлияло и на мое отношение к религии, вот что ужасно. Во всяком случае, на многие вещи я стал смотреть иначе, я вот как-то вдруг понял, что все религии это отчаянная попытка человека примириться с самим собой, еще немного, и я окажусь близок к созданию своей собственной ереси, меня поймают и скормят голодным зверям, но это слишком уж личное.

Попробую вернуться к главному. Когда мы загадываем возвращение в Донецк будущего, то, на самом деле, мы говорим о Донецке из прошлого. О том, который помним. С аэропортом, например, о котором ленивый не поинтересовался – зачем его такой огромный построили, не нужен такой большой Донецку, стоит же теперь полупустым постоянно. Еще, помнится, о железнодорожном вокзале тоже часто спрашивали что-то похожее. Не дай бог, окажется, что примета.

Если возвращаться в Донецк из прошлого, то почему это должен быть город образца 2013 года? Я бы повернул ручку регулятора подальше назад. Я понимаю, что я совершенно не прав, пытаясь зацепиться за картинки из совсем уж далекого прошлого, но весь этот хрупкий и почти придуманный мир живет исключительно в моей голове, как коллекция детских игрушек у того пожилого гражданина из «Амели», которую он случайно нашел, а потом перебирал со слезам умиления. Так и я, с той лишь разницей, что я почти ничего не забыл, многое помню и самое главное - гарантирую, что никогда не найму гаубичный расчет, чтобы вернуть затерянный мир на его прежнее место. Это просто мое.

Еще в январе все было понятно даже таким эталонно наивным людям, как я. Значит, есть еще более наивные. Хочу напомнить, написанное в январе. Пока все сбывается, хотя чему там сбываться-то.

Нам, пережившим 2004-й, год 2014-й понятен и привычен. Как вчера все было. Словно переморгнули десятилетие. Оно, ведь, как: чем старше становишься – тем быстрее идет время, вот тебе и весь Эйнштейн! Это в школе с первого по десятый класс была вечность, а тут – как один день – не успели заметить. И какие же знания мы вынесли из этой десятилетки? Давайте по пунктам.

Во-первых, уже скоро всем станет стыдно. Ну, просто абсолютно всем. Потому что то, за что все боролись, окажется совсем не тем, чем казалось. И то, из-за чего сегодня многие готовы лечь грудью на амбразуру, завтра покажется чем-то совершенно недостойным такого решительного шага. И выходя из эмоционального опьянения, народ будет совестливо заглядывать в глаза друг другу и задавать виноватый вопрос: «- Часовню тоже я развалил?» И хорошо еще, если услышит в ответ, что здание пострадало в 14 веке.

Во-вторых, после того как вы из-за неразрешимых противоречий разругаетесь со своими лучшими друзьями, некоторым из них наплюете в лицо и перестанете здороваться на всю жизнь, вдруг выяснится, что это была не ваша война. Вы неожиданно поймете, что воевали-то другие, но вашими руками и языками. Это будет особенно обидно осознавать на фоне того, что вы с друзьями так и не помиритесь, а вот те, кто организовал драку – давно вместе пьют кофе в ресторане, в который вас не пустят даже на порог. Нет, они тоже не сразу нашли общий язык, они предварительно на одном и том же телешоу пожелали друг другу тюрьму и муки ада, а теперь вот пьют кофе. Так будет, вот увидите.

Фейсбук напоминает, что сегодня Митару Роченовичу исполнилось бы 54 года. В это «бы» - даже спустя больше чем год, поверить могут не все. Митар был из тех людей, уход которых нужно всякий раз осознавать усилием воли, словно встряхиваясь от морока. Так происходит, когда не можешь какое-то время понять – снилось тебе это или было на самом деле.

Он появился в Донецке в середине девяностых, обаятельный балканский авантюрист. Его подлинную биографию знают, наверное, только его самые близкие друзья, остальные до сих пор живут слухами, легендами и рассказами, многие из которых создавал он сам.

Помню, в начале 2000-х довольно серьезные люди из бизнеса без тени сомнений говорили мне, что Митар – полковник КГБ.

За короткое время Митар в определенных кругах стал таким же символом Донецка, как пальма Мерцалова или Сергей Бубка. В совершенно неожиданных компаниях всплывало его имя и то, что ты тоже с ним знаком, помогало устанавливать отношения – считали своим.

Его взрывной ребяческий темперамент резко контрастировал с нордическим спокойствием дончан и донецких. Наверное, нет ни одного человека их тех, кто общался с Митаром, который бы хоть раз не поссорился с ним вдрызг и навсегда, а через какое-то время услышал в трубке привычное «Привет, братуха!» и простил его тут же, осознав как были ничтожны все поводы у того конфликта.

Несмотря на всю свою кажущуюся инопланетность и несерьезность, главное, чему посвятил тут свою жизнь Митар – это объяснить нам, дуракам, что мы неумолимо катимся к катастрофе. Ему, пережившему распад Югославии, все было понятно с первых нот, но не многие из нас верили ему до конца, думалось, что он немного сгущает краски, что ли, путает страны и темпераменты, и такого, как у них у нас не может быть, потому что этого не может быть никогда.

Как всякому по-настоящему хорошему мужику, Митару патологически не везло с женщинами, это признавали все его друзья, но удержать его от очередного рокового выбора не удавалось никому.

Обладая совершенно собачьим обаянием, он мог, кажется, покорить любую, но останавливал свой выбор на… Впрочем, что уж теперь об этом.

Помнится, в далеком 2002-м, во время очередной парламентской кампании Митар сказал мне о Юлии Тимошенко - «Веришь, братуха, я бы ее трахнул!»

Как знать, если бы такая возможность ему представилась тогда – может быть и история Украины сложилась совершенно иначе.

Украинских обывателей убеждают, что никто не виноват в происходящем больше, чем население Донбасса. Строго говоря, только оно и виновато, а более никто, пишет донецкий журналист Рамиль Замдыханов в колонке, опубликованной в №34 журнала Корреспондент от 29 августа 2014 года.

В социальных сетях Донецка звучит клич. Всех неравнодушных просят прийти и помочь разбирать завалы на месте разрушенного в результате обстрела областного краеведческого музея. Рекомендуют надеть обувь на толстой подошве. Взять перчатки, закрытую одежду и каски. О том, как это всё может спасти жизнь в случае нового внезапного удара, добровольцы стараются не думать. Уничтожение краеведческого многие горожане приняли слишком близко к сердцу. Без разницы, насколько ценными были безвозвратно утраченные экспонаты, ранит другое - попали в символ.

Скорее всего, на свете существует немало музеев, в которых экспозиции гораздо богаче и интереснее. Справедливости ради скажем: Донбасс довольно молод, и история его не так насыщена событиями, как летописи иных краёв. Несмотря на титанические усилия здешних учёных и краеведов, отчаянно изучавших загадки былых веков, половецкая баба, скифская стрела да антураж угольных разработок разных периодов - вот те основные впечатления, которые оставляет у обывателя поверхностный взгляд на местную историю. Впечатления, коих порой хватало только на то, чтобы задать Донбассу один вопрос: "Откуда у этого босяка деньги?".

После нескольких месяцев артиллерийской канонады в Донецке и других городах оснований для интереса такого рода становится всё меньше. К словам "экономическое могущество" всё настырнее пристраивается эпитет "былое", и кажется, что именно закрепление в политическом лексиконе этой новой устойчивой конструкции из трёх слов и является главной целью происходящего.

Дончане выработали фатальное спокойствие перед лицом смертельной опасности. Но сколько им удастся его сохранять, неизвестно, пишет донецкий журналист Рамиль Замдыханов в колонке, опубликованной в №33 журнала Корреспондент от 22 августа 2014 года.

«Все хотят нас убить», – постоянно повторял мой друг, очумевший от ночной канонады за окнами. Какое-то время назад он купил билет на поезд и уехал вместе с семьёй в Запорожье. Устал.

Несмотря на очевидную эмоциональность его взгляда на жизнь, здесь, возможно, как раз и таится та самая сермяжная правда. А кто бы ни стоял за случайными или намеренными обстрелами жилых кварталов, они уже сделали разрушенные дома, воронки на тротуарах и безжизненные тела горожан, лежащие на перекрёстках, неотъемлемыми фрагментами картины дня.

В вопросе, кто виноват, жители города давно и кардинально разделились на несколько групп, примирение между которыми или компромисс абсолютно исключены. Одни обвиняют в обстрелах украинскую армию, упорно именуя её Нацгвардией. Другие придерживаются прямо противоположной токи зрения. Между группами постоянно ведутся споры, в качестве доказательств – ролики с YouTube, свидетельства очевидцев, собственные наблюдения.

Из далёких от военного дела обывателей ситуация очень быстро формирует уверенных в себе экспертов-баллистиков.

Из далёких от военного дела обывателей ситуация очень быстро формирует уверенных в себе экспертов-баллистиков, которые, оперируя местом падения мины или ракеты, временем полёта и другими доступными данными могут «безошибочно» определить точку, откуда стреляли, тип использованного оружия, а если потребуется, то и сторону, произведшую обстрел.

Количество таких «экспертов» с обеих сторон примерно одинаково, а значит, каждое событие обрастает равным количеством диаметрально противоположных версий о том, кто стрелял. В результате выбор своей точки зрения становится классическим «вопросом веры», который, как известно, не терпит рациональных объяснений, а главное – впоследствии начинает контролировать и твоё собственное сознание.

Дончане в ожидании окончания боевых действий, но скорее всего город ждёт самая суровая зима в его истории.

Фразу “Когда всё это кончится?” в Донецке даже лишённый артистизма человек сумеет произнести с дюжиной различных интонаций. От риторического восклицания до робкой надежды. Но непосредственно ответ на вопрос услышать трудно. Безусловное желание скорейшего завершения конфликта разбивается о суровую реальность.

Какие же, хотя бы умозрительные, сроки могут назвать изнурённые и измотанные тревогой жители города?
Через месяц. Очень распространённый период, скорее эмоциональный, чем основанный на реальных фактах.

“На месяцок, переждать, когда тут всё стихнет” уезжали ещё в мае. Гораздо больше в июне. И львиная масса в июле. Сейчас, в начале августа, многие уезжают и по привычке загадывают на такой же временной отрезок, апеллируя к началу учебного года в сентябре и прочим привычным вещам из мирной жизни. Война многими всё ещё воспринимается как недоразумение, ради которого, так уж и быть, можно было пожертвовать летними месяцами. Но осенью надо возвращаться к рабочим местам, и поэтому — хватит!

Парадокс, но мирные жители Донбасса ещё не вполне осознали, что процессами управляют совсем другие силы. Правда, насчёт нового учебного года их уже успели разочаровать, предупредив, что начнётся он, скорее всего, в октябре. Ещё правильнее — не раньше октября.

Куда более оптимистичный, но гораздо реже встречающийся прогноз — всё кончится буквально на днях.

Самые горячие головы связывают скорый финал противостояния на Донбассе с каким-нибудь экстраординарным событием, вроде случившегося падения самолёта, очередного вердикта Совета Безопасности ООН, результата тайных переговоров на самом верху, после чего сильные мира сего скажут: “Хватит!”.

Столичные власти посоветовали дончанам бежать из города, чтобы не пострадать в результате штурма. Но как сделать это, не пояснили, пишет донецкий журналист Рамиль Замдыханов в колонке, опубликованной в №32 журнала Корреспондент от 15 августа 2014 года.

Неделя началась для Донецка с заявления спикера информационно-аналитического центра СНБО Андрея Лысенко о том, что в скором времени город будут штурмовать, поэтому его населению следует эвакуироваться. Сказано это было почти мимоходом, с лёгкостью, которой позавидовала бы домработница Фаины Раневской, чуть было не забывшая о грядущем конце света в ближайший четверг.

Интересно, что, предупредив о необходимости эвакуации, представитель СНБО посчитал, очевидно, свою работу выполненной, предоставив потенциальным беглецам столь важную в нашей жизни свободу выбора.

«Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», — продолжим цитировать крылатые фразы, неизбежно приходящие на ум после брифинга представителя ведомства, в названии которого безмятежно находится слово «безопасность». Видимо, теперь, по мнению «безопасников» всей страны, каждый здравомыслящий житель Донецка должен самостоятельно сесть на какое-нибудь безопасное транспортное средство, приехать на нем в какое-либо безопасное место и поселиться там на какой-то неопределенный безопасный срок.

Никакого более конкретного выхода из анонсированной ситуации предложено не было. Но в любом случае это гораздо лучше существующего мнения, что все, кто хотел, из Донецка уже давно выехали и поэтому отвечать за желание оставшихся и рискующих своими жизнями государство в общем-то не обязано. В неразберихе, сопровождающей любой массовый исход, тонут рациональные аргументы. А они есть, несмотря на то что после фразы «услышать Донбасс», по законам сложившегося в стране жанра исторической трагикомедии, ещё долго будет звучать циничный закадровый смех.

Отбросим в сторону аргументы о детях и лежачих стариках — эти доводы уже давно воспринимаются определённой частью общества как шантаж и откровенно игнорируются. Пока создаётся впечатление, что наиболее немощных отдали на откуп благотворительным фондам и волонтёрам. Тоже выход. Самое главное, чтобы те, кого не успеют вывезти (а всех не успеют — можете не сомневаться), потом не поставили в вину тем же волонтёрам, не оправдавшим возложенных на них надежд.

День, когда погиб Виктор Цой я хорошо запомнил, но перед этим нужно сказать, что его поклонником я в те времена не был, больше скажу - он меня бесил.

Вернее, не столько Цой и его песни, сколько реакция моих сверстников - юношей лет 20 или около того. Которые в какой-то момент вдруг бросали выпивать и веселиться, а звали, допустим, Виталика Курченко, чтобы он что-то спел из "Кино". Магнитофону тогда уже были и даже почти у всех, но ценилось, чтобы вот так - под гитару.

И через секунду, после того, как Виталик начинал что-то про "О-о-о-о, моя девочка больна..." до того веселая компания превращалась в сонм страдальцев о чем-то непознаваемом.

Отпускало их минут через 30, которые были безнадежно вырваны из очередного праздника жизни.

Приходилось ждать.

15 августа 1990 года я был в Болгарии в составе студотряда, который в г. Пазарджике помогал нашим союзникам консервировать огурцы, помидоры и персики. К слову, столько персиков, как в том году я не съедал больше никогда.

В Болгарию мы, советские люди, ехали с разным багажом. Кто-то, как я повез туда бутылку "Столичной", чтобы продать. Кто-то, более информированный брал с собой кофе - в зернах или растворимый.

Просыпаюсь от звука газонокосилки. Незнакомая квартира. Чужой район. Непривычный вид из окна. Ночую тут впервые. Из своего района пришлось переехать из-за бомбёжки. Или обстрела. Не знаю, как правильно сказать, чтобы не прослыть профаном. Человек на мини-тракторе ездит по газону, оставляя за собой ленту аккуратно подстриженной травы.

Я думаю о том, что ему, как и мне, наверное, тоже было страшно просыпаться, но он встал часа два тому назад, когда ещё было темно. Пошёл на работу и теперь вот выписывает на газоне сложные пируэты, объезжая деревца и кусты. Думаю об этом, и становится легче.

Интересно — ради чего он рискует, сколько получает? Наверное, гораздо меньше того парня в интернете, который сказал вчера, что население Донбасса само виновато в происходящем и поэтому его ни капельки не жалко. Даже если убьют.

Просыпаться действительно страшно. Вернее, неприятно. Как после попойки или скандала, когда через минуту после пробуждения приходит осознание реальности. Вспоминаешь, что всё это по-настоящему. И война тебе не снится, а как раз наоборот. Снился мир. Но его нет.

Кроме пробуждений другое неприятное на этой войне — работать частным информационным агентством. Причём не по своей воле, а так, в силу сложившихся обстоятельств. Это когда тебе звонят или пишут многочисленные знакомые из разных концов земного шара и спрашивают: “Рассказывай, что там у вас?”.

Рассказать, в общем-то, несложно, всю фабулу можно уместить в паре неприличных слов. Но когда раз за разом, то утомляет. Ещё хуже, когда интересуются, когда это закончится и чем. Не знаю, ну откуда мне знать. Сегодня мне кажется, что это не закончится никогда, раз уж началось. Но это нервы и усталость. Усталость от пустоты.

Говорить о том, что Донецк опустел и замер, — стало уже общепринятым. Когда-то замёрз и превратился в глыбу льда Ниагарский водопад. Посмотреть на это зрелище приезжало довольно много народу. Странно, но в сегодняшний Донецк не стремятся толпы туристов. А зря — редкое зрелище.

Тем, кто сумеет его пережить, определённо будет, чем похвастаться перед собеседниками. “А помните Донецк?” — “Да, мне ли не помнить! Я там как раз жил в эти дни”. И дальше огорошить слушателей парой непридуманных историй для усиления эффекта.

В институте был у меня хороший друг Миша Кондратов. Человек весьма неординарный, закончил институт с красным дипломом (причем честным), а после куда-то пропал.

Способностей был незаурядных, но или не нашел себя в эпоху бурного накопления капиталов, а может это мы его потеряли, а он сейчас где-то на Сейшелах забывает русский язык.

Речь не о том. А речь о том, что у нас с ним, после, примерно, пол-литры на рыло, всегда случался один и тот же разговор. Вернее случался один и тот же его короткий, но выразительный монолог, в котором я играл роль статиста, ибо спорить с Мишей Кондратовым было насколько опасно, настолько и бессмысленно.

- Да-а-а-а-а, крепко вы ебали нас триста лет, - говорил мне Миша, апеллируя к моей безусловной ответственности за злодеяния татаро-монгольских захватчиков.

Говорил он это без злобы, а с определенным уважением к ехидной выносливости восточного этноса.

Я виновато поводил плечами, дескать, да, был грешок, не сдержались в свое время, и рады бы забыть, да куда уж теперь.

После этого моего актерского жеста Миша особо пристально вглядывался мне в глаза и с удовлетворением ставил точку:

- Но потом и мы вас тоже хорошо!

Учились мы во время торжества интернационализма и потому, в честь исторического паритета межнациональных коитусов, немедленно выпивали еще по 100.

Это я к тому, что не отличить пораженье от победы уже в наших реалиях не получится еще долго, и, по крайней мере, половину монолога кому-то в этой стране доведется произнести.

А кому-то и услышать.