Конфликт на востоке Украины: как всё начиналось

«Семнадцать километров мы шли маршем через границу»
Игорь Стрелков отвечает на вопросы Сергея Шаргунова

Сергей Шаргунов: Игорь Иванович, что будет дальше с Донецкой и Луганской республиками? Они состоятся или их ждет совсем непонятное будущее?
Игорь Стрелков: Я очень надеюсь, что они будут, несмотря на все препятствия и крайне тяжелое положение, в котором сейчас находятся. Я надеюсь, что Новороссия состоится. И состоится в качестве единого союзного с Россией государства.

С.Ш.: Была «русская весна», так называли тогда происходившее. По сути, бескровное соединение Крыма с Россией. Было «русское лето» - множество убитых в Донбассе. Сейчас надвигается «русская зима». Донбасс может оказаться в условиях настоящей гуманитарной катастрофы. Это так?
И.С.: Он уже в состоянии гуманитарной катастрофы. Особенно в районах, которые находятся в прифронтовой зоне. Ведь когда мы говорим о том, что сейчас происходит в Донбассе, надо не забывать, что идет война. После так называемого минского перемирия, которое было только на бумаге и было выгодно только украинской стороне - никак не Донбассу и никак не России - после этого ни одного дня не было спокойствия на фронтах. А сейчас, когда украинская сторона фактически открыто отказалась от условий минского перемирия, так там вообще отчаянное положение. Донецк обстреливается так, как он не обстреливался до Минска. Непрерывные жестокие обстрелы. Обстрелы всех остальных населенных пунктов. Фактически вся территория Донецкой и Луганской республик простреливается насквозь за исключением совсем уж глубоких городов типа Антрацита.

С.Ш.: После вашего отъезда вы получаете информацию, что происходит?
И.С.: Естественно.

С.Ш.: У вас есть надежные контакты там?
И.С.: Я получаю ежедневно информацию по электронной почте и по телефону. Я не скажу, что мне докладывают командиры и политические деятели, которые там действуют, поскольку я не являюсь сейчас их начальником, но они считают своим долгом поставить меня в известность о том, что происходит.

С.Ш.: Как вы считаете, насколько возможно возобновление полномасштабной войны?
И.С.: Так, собственно, и идет полномасштабная война. Единственное, она носит позиционный характер.

С.Ш.: Я имею в виду движение танков и прочее…
И.С.: Она неизбежна, просто неизбежна. Украинская сторона никогда не скрывала, даже в дни минского перемирия, намерения вернуть Донбасс под свою диктатуру. И будет это реализовывать. А после этого будет Крым. И все наши политики, которые говорят всерьез о каких-то соглашениях, о перемирии с украинской стороной, откровенно лгут. В первую очередь, я считаю, лгут те, кто ответственен за эти минские соглашения. Они прекрасно знают, что украинская сторона никогда не смирится, до военного разгрома своего, с отделением Новороссии. Но они сознательно лгут, исходя из своих тактических интересов, которые не имеют ничего общего с интересами России и Новороссии.

С.Ш.: Во время славянской осады вы превратились в символ. И по-прежнему остаетесь человеком-легендой для многих. Вы были готовы к этому?
И.С.: Абсолютно нет. Более того, в мои планы совершенно не входила никакая публичная известность. Допустим, когда начиналась славянская эпопея, я планировал сделать все как в Крыму, и надежда была, что все будет по крымскому сценарию. То есть планировалось помочь местным лидерам и ополченцами установить народную власть, провести референдум, присоединиться к России, а это было нашей общей целью и их целью в первую очередь. Которую им никто не навязывал, это было их искреннее желание. И после этого также, не выйдя из тени, исчезнуть оттуда, как и из Крыма.

С.Ш.: Про Крым я еще спрошу. А как вы сейчас ощущаете эту известность? Она вас тяготит, что-то в вас самом поменялось?
И.С.: Вначале, когда возникла острая необходимость и, скажем так, мне решительно порекомендовали засветиться, я ощущал очень большое неудобство, колоссальнейшее неудобство, поскольку в течение всей своей службы я привык к непубличности. Я привык действовать, принимать решения, и очень ограниченный круг людей знал о моей предыдущей службе, о том, в каких операциях я участвовал, о подробностях этих операций. Соответственно, было крайне неудобно, но сейчас я, немножечко привык к вниманию прессы. Более того, иду на контакты с прессой. Я осознаю необходимость этого не в целях самораскрутки или пиара, а в целях и интересах движения.

С.Ш.: Движение называется «Новороссия»?
И.С.: Да, движение «Новороссия», которым мы надеемся объединить все негосударственные общественные силы, которые реально хотят помогать Новороссии, скоординировать их деятельность, чтобы она приносила наибольший эффект.

С.Ш.: Речь прежде всего о гуманитарной поддержке?
И.С.: Речь полностью о гуманитарной поддержке. В первую очередь мы собираемся оказывать помощь снаряжением, обмундированием, продовольствием - всем небоевым снабжением. Второе - поддержка самих ополченцев и членов их семей, которые находятся не в самом лучшем положении. И очень важный сектор - это помощь раненым, которая крайне недостаточная. Более того, Донецкая и Луганская республики не имеют возможности оказывать реальную помощь. Хотя раненые после лечения, особенно увечные, оказываются в отчаянном положении - не получают ни пенсий, ни довольствия, ничего. Соответственно, на территории России, они тоже не имеют никакого статуса, большинство из них лечатся здесь, и мы стараемся взять на себя как можно больше помощи людям, которые защищали Россию и отдали очень многое для ее защиты. Наконец, помощь семьям погибших. И еще одна составляющая - информационная. Все-таки мы от нее не отказываемся. Мы считаем, что поддержка идеи Новороссии крайне необходима. У нас пытаются заболтать вообще проблему существования Новороссии и сделать вид, что население Донецкой и Луганской областей поднялось, для того чтобы выторговать себе некие права. Неправда - население Донецкой и Луганской областей поднялось за присоединение к России. И когда Россия отказалась по ряду внешнеполитических соображений от их присоединения по крымскому образцу, они, скрепя сердце, стали сражаться за свой суверенитет. За суверенитет в союзе с Россией.

С.Ш.: В ваших планах нет возвращения туда?
И.С.: На данный момент возвращение мое туда невозможно. И более того, нецелесообразно. Могу пояснить почему. Понимаете, в той ситуации, которая сложилась, моя фигура является неприемлемой для Киева. Пока идут эти бессмысленные переговоры с Киевом, пока газовая составляющая важнее, чем судьбы миллионов русских, мое возвращение невозможно… Оно будет воспринято так называемыми партнерами крайне негативно. Кроме того, сейчас во главе обеих республик люди, которые не очень хорошо воспримут мое возвращение. Хотя бы потому, что очень большое недовольство существует в ополчениях и Луганской и Донецкой республик, и мое появление там в любом качестве, даже рядовым, может стать магнитом, который будет притягивать всех недовольных. Во-первых, я сам этого не хочу, во-вторых, я считаю, что это деструктивно, каковы бы ни были лидеры. Плотницкого я не знаю, Захарченко я знаю достаточно хорошо. Он храбрый командир.

С.Ш.: Вы с ним познакомились уже там?
И.С.: Да, в Донецке.

С.Ш.: То есть уже после Славянска?
И.С.: Да, конечно. В Славянске он не был. Но его некоторые решения, и в первую очередь подписание минских соглашений, я расцениваю негативно. Тем не менее, я считаю, что в условиях боевых действий недопустима никакая оппозиция, тем более вооруженная. Понимая, что мое возвращение в Донецк вызовет образование данной оппозиции и ситуацию двоевластия, я, конечно, туда без каких-либо полномочий вернуться не могу.

С.Ш.: Почему ушли?
И.С.: Была сделана ставка на якобы мирное урегулирование, ошибочная ставка, на мой взгляд, и ошибочность эта видна, по-моему, просто невооруженным глазом. В связи с этой ставкой мое пребывание было признано нецелесообразным. И в том числе, не скрою, это производилось путем определенного шантажа и прямого давления - путем прекращения поставок помощи с территории России. Я об этом говорю открыто. Единственное, что хочу сказать, что не сопротивлялся достаточно сильно, потому что я все-таки российский офицер запаса и ощущаю долг перед страной. Даже если не согласен с каким-либо решением политического руководства России, я все равно доложен его выполнять.

С.Ш.: Вы постоянно находились на грани гибели, потому что Славянск обстреливали, а город был в плотном кольце. Каково жить рядом со смертью?
И.С.: Знаете, для меня эта военная кампания пятая по счету. И, пожалуй, она была самой безопасной из всех предыдущих, именно для меня как для индивидуума, как для живого существа. Потому что я командовал достаточно большим подразделением, потом уже соединением, потом я руководил армией, если это можно назвать армией - это какая-никакая армия. Большую часть времени я проводил в штабе. Конечно, я выезжал на позиции, в том числе во время активных боевых действий, во время обстрелов… Но сказать, что я проявил какой-то супергероизм в качестве именно бойца, я не могу. Вопрос в другом: для меня более тяжелым было ощущение огромной, колоссальной ответственности. Вот это действительно изматывало намного больше, нежели ощущение физической опасности. Я понимал, что отвечаю за судьбы тысяч и тысяч.

С.Ш.: За вашу голову назначали суммы. Были и есть те, кто заинтересован вас устранить.
И.С.: Сами понимаете, какой бы получила украинская сторона козырь, если бы меня, допустим, поймали и доставили в Киев или Гаагу. Современная химия позволяет сломать волю любого человека независимо от того, хочет он или не хочет. Времена, скажем так, краснодонцев, молодогвардейцев прошли. У немцев не было таких средств, которые разработаны сейчас. В этой связи, я представляю даже определенную опасность как секретоноситель, если можно так выразиться.

С.Ш.: Много секретов знаете?
И.С.: Конечно. А что касается личного, то есть сохранения жизни, меня это в меньшей степени волнует. Я считаю, что каждому человеку что предписано, то предписано... Скажем так, кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Главное - делать, что должен, и будь, что будет. В данном случае этот принцип (кто-то его приписывает китайским мудрецам, кто-то императору Диоклетиану, кто-то Марку Аврелию) наиболее правильный, а для военного времени особенно.

С.Ш.: Что вас поддерживало в войне?
И.С.: Меня, конечно, поддерживала вера. Без веры, без понимания, что Бог нам реально помогает, а я лично уверен, что Бог нам помогал, потому что некоторые вещи невозможно объяснить рационально, без этого мы бы не выстояли.

С.Ш.: Случались чудесные ситуации?
И.С.: Да сколько угодно… Сплошь и рядом. Чудесно хотя бы то, что нас не уничтожили в первые дни. Чудесно то, что все планы противника по нашему уничтожению, срывались. Чудесно то, что мы, особенно в Славянске, при минимальных потерях наносили противнику несоизмеримо больший ущерб. Если посмотреть в ретроспективе на оборону Славянска - с несколькими десятками вооруженных людей противостоять всему государств Украина, пусть оно и находилось в состоянии развала и анархии, но все равно государство и силы его несоизмеримы – это чудо. Они нас могли передавить просто как мух. Но такого не произошло из-за какого-то стечения обстоятельств, которые имеют, наверное, каждое по отдельности рациональное объяснение.

С.Ш.: Войны в Приднестровье и на Балканах, где вы были, и эта война - что между ними общего?
И.С.: Все это гражданские войны. Воюют люди, которые говорят на одном языке. Идеологическое разделение, не национальное. В Боснии это религиозное разделение. Но воюют братья…

С.Ш.: Приднестровье все-таки сражалось за русский язык, нет?
И.С.: Да, но в подразделениях, которые воевали против кишиневских формирований, были и молдаване, и украинцы, и русские. Был весь интернационал. Были и гагаузы. С той стороны тоже, кстати, были русские. Допустим, нам в Бендерах противостоял отряд полиции особого назначения – ОПОН. Там русских было достаточно много, которые еще с советских времен служили в ОМОНе и автоматически стали ОПОНовцами, и автоматически поехали подавлять своих братьев. Хотя, конечно, там тоже на знаменах у кишиневских войск был радикальный национализм - причем даже не молдавский, а румынский.

С.Ш.: Крым ваших рук дело?
И.С.: Я принимал участие в мероприятиях, но сказать, что это моих рук дело – я, конечно, не могу. Там моя роль была достаточно скромной, хотя в некоторых вопросах немаловажной.

С.Ш.: Я помню, как прилетел туда в конце февраля и наблюдал, каким авторитетом вы там пользовались. У меня сложилось впечатление, что вы разруливали дела.
И.С.: Я вначале принимал достаточно серьезное участие. Потом, по мере того, как ситуация развивалась, я отошел в тень и занимался просто формированием роты специального назначения, потом батальона специального назначения. И содействием российским войскам.

С.Ш.: А в каких числах вы оказались в Крыму? Когда все началось? Сразу после майдана?
И.С.: За двое суток до начала всего.

С.Ш.: То есть вот, когда поднялся Севастополь…?
И.С.: Я уже находился в Крыму.

С.Ш.: И вы видели происходившее своими глазами?
И.С.: Я руководил занятием аэропорта в Симферополе. Потому что там была нерешительность определенная. Поэтому приходилось, что называется, быть играющим тренером.

С.Ш.: А вы наблюдали столкновение между русскими активистами и крымско-татарскими активистами?
И.С.: Нет. Непосредственно не наблюдал.

С.Ш.: Но уже были там?
И.С.: Да, я был там.

С.Ш.: Вы знали до этого Сергея Аксенова?
И.С.: Да, знал. Я с ним познакомился во время принесения даров волхвов. В Симферополе, он тогда произвел на меня очень хорошее впечатление, очень серьезное. Он харизматичный человек. Когда его обвиняют в каких-то грехах прошлого, я могу сказать: вот это человек, который способен подняться над своим прошлым, способен развиваться – и это однозначно. Он очень умен, энергичен. Обладает всеми качествами крупного политического лидера, и я надеюсь, что Крым это не последняя ступенька в российской государственной службе, которую он занимает. Большая трагедия, что в Донецке не было такого человека. Когда я входил на территорию Донецкой области, я надеялся, что смогу найти вот такого же лидера и стать при нем советником, то есть повторить то, что было в Крыму.

С.Ш.: Это вы нашли Аксенова?
И.С.: Знаете, есть разные мнения по данному поводу. Дело в том, что Сергей Валерьевич, общался с очень многими людьми, в том числе он общался и со мной.

С.Ш.: Вы сразу из Крыма поехали в Донбасс?
И.С.: Ну, в общем, да. На одни сутки побывал в Москве. После этого вернулся в Крым и где-то через неделю, или через десять дней, отправился.

С.Ш.: У вас было много человек?
И.С.: Пятьдесят два человека.

С.Ш.: Что стало с этими людьми?
И.С.: Кто-то погиб. Погибло довольно много людей. Я думаю, что не меньше четверти из них погибли или получили серьезные ранения.

С.Ш.: А кто эти люди?
И.С.: Большинство граждане Украины. Много крымчан. Россиян было, может быть, процентов двадцать. То есть тот же Моторола.

С.Ш.: То есть Моторола тогда приехал?
И.С.: Моторола вместе с нами переходил границу. В Крыму я его отобрал из числа добровольцев, которые переходили к нам из других подразделений и крымского ополчения.

С.Ш.: Как получилось так быстро из пятидесяти человек вырасти целому войску?
И.С.: Сразу отвечу на тот вопрос, который должен последовать за этим. Почему Славянск? Когда мы перешли границу, у нас не было четкого определенного плана, куда нам идти. Я понимал, что с такой небольшой группой идти на Луганск или на Донецк не имеет смысла. Это города-миллионики, в которых пятьдесят человек утонут просто. Растворятся без видимого эффекта. Сразу мной была поставлена задача для себя – найти какой-то средней величины населенный пункт. С одной стороны, достаточно значимый, с другой стороны, в котором мы сможем быстро установить народную власть. Власть, поддержанную народом. А не просто захватить… Это для украинской стороны выгодно и удобно рисовать нас террористами… Люди из местных нас встречали. Заранее, с машинами. То есть когда мы пешком вышли к трассе, нас там уже ждали.

С.Ш.: А вы переходили пешком?
И.С.: Пятнадцать-семнадцать километров мы шли маршем через границу. И вышли в условленном месте, которое заранее было подобрано теми, кто нас встречал. Соответственно был задан вопрос: где тот населенный пункт, в котором мы получим массовую поддержку? И назвали Славянск. Я посмотрел на карту. Конечно, это было далеко. Но выбирать особо не приходилось. Мы поехали в Славянск. Уже к моменту прибытия нас ждали около трехсот активистов, готовых к любым действиям вместе с нами. Сразу мы соединились с этой группой и пошли на штурм УВД. Через два часа мы взяли УВД, еще через час после этого – СБУ. Тогдашняя городская управа придерживалась нейтральной позиции, мы ее заняли без боя. Соответственно, к обеду весь город был в наших руках. Тем запасом оружия, которое было в УВД, вооружились местные добровольцы. Нас сразу стало где-то около 150 человек. И уже через два дня я выделил и отправил группу Керца, 28 бойцов, для занятия Краматорска. Что он, собственно говоря, проделал.

С.Ш.: То есть Славянск стал для вас точкой сборки?
И.С.: Славянск стал точкой, с которой мы начали распространять народную власть на территории республики. Население нас целиком поддерживало. Подавляющее число жителей Славянска открыто выражали нам свою симпатию. Они, правда, полагали, что мы - так называемые «зеленые человечки», поскольку одеты мы были в одинаковую униформу, примерно одинаково вооружены и достаточно хорошо снаряжены - за свой счет, естественно. И люди с большой радостью нас принимали. Они считали, что все повторяется как в Крыму.

С.Ш.: Москва вас не посылала туда?
И.С.: Нет, конечно.

С.Ш.: Каких размеров достигло войско Славянска и за какие сроки?
И.С.: До оставления Славянска в самом городе было тысяча двести штыков плюс там триста-четыреста военнослужащих, но тыловиков, потому что у нас было много молодежи, много женщин, много стариков, которые не могли нести службу в окопах, в активных боевых действиях. Где-то четыреста бойцов было к тому времени в Краматорске. Краматорский гарнизон нам подчинялся. Где-то пятьдесят человек в Дружковке. И около сотни в Константиновке. На николаевском и ямпольском направлении был батальон, около двухсот человек. В общей сложности получалось больше двух тысяч бойцов. А когда из Донецка я уезжал, славянская бригада вместе с присоединившимися подразделениями насчитывала примерно пять, пять с половиной тысяч человек. По спискам вообще было под десять тысяч, но немало тыловых подразделений, гуманитарных и снабженческих. С учетом того, что формирование происходило на коленке, при отсутствии специалистов и нормальной базы, трудно было вести точный учет людей. Но я знал численность самых боевых батальонов, которыми маневрировал, до человека.

С.Ш.: Каков процент среди ополчения местных людей?
И.С.: Девяносто процентов. Как было, так и осталось. Вот, допустим, в славянской бригаде процент россиян был вообще очень невелик. Всех, кто ехал к нам, перехватывали по дороге. Кого-то в Луганске Болотов, кого-то перехватывал Ходаковский, кого-то Захарченко. Я бы на их месте, наверное, то же самое бы делал. Усиливали свои подразделения. Славянск находится на уступе. К тому же он, начиная со второго мая, находился в полукольце. С каждой неделей это кольцо сжималось, и уже в конце июня мы находились в полном окружении и снабжались по единственной дороге, которая после падения Николаевки, была перерезана.

С.Ш.: Сил не хватало?
И.С.: Представьте себе осажденный город, где не хватает ничего. Не хватает оружия, не хватает боеприпасов. Где огромное количество людей стоит на баррикадах просто безоружными или с охотничьими ружьями. Город большой, с большим населением. Он со всех сторон обложен превосходящими во много раз силами противника. При этом город является центром сопротивления, которому подчиняется еще целый ряд других городов, защищенных еще хуже. Каждый человек на счету. Каждая гривна на счету. Каждый ящик патронов. Каждый грузовик. Каждая канистра бензина. Не хватает всего. Не хватает в первую очередь людей, организаторов.

С.Ш.: У вас сейчас есть какие-то сведения о происходящем в Славянске?
И.С.: Знаю, что на последних выборах в Раду, явки практически не было.

С.Ш.: Расстрел мародеров. Это были люди, заслуживающие такой кары?
И.С.: Заниматься расстрелами в условиях военных действий незаслуживающих людей может только маньяк. Удобно изображать из меня маньяка. Тем более что биография способствует, наверное. Я очень осторожно относился к человеческим жизням, как ополченцев, так и местного населения, всех… Но в условиях боевых действий, когда город на осадном положении, проявлять псевдогуманизм, значит, умножать жертвы. Проявить слабость иногда означает дать повод другим преступникам чувствовать безнаказанность. Единственная возможность, которая у меня была, поступать каким-то образом законно. А соблюдать законность на войне, в условиях несоблюдения законов крайне проблематично. Поскольку ни законы Украины, ни законы России вообще не предусматривают понятие «военное осадное положение», мне пришлось обратиться к единственному, самому близкому по времени указу от 22 июня 1941 года Комитета Обороны «О создании военных трибуналов». У нас все суды проводились по решению трибунала. Не все приговоры были обвинительными - были прецеденты, когда подсудимых оправдывали. Но действительно, мы расстреляли нескольких мародеров. Или эпизод, когда был казнен член Правого сектора, который в Краматорске ножом зарезал ополченца на баррикаде. Специально приехал в Краматорск, чтобы совершить убийство одного из сепаратистов, как он считал, одного из москалей. После этого он был схвачен. И после суда приговорен к смерти.

С.Ш.: Насколько было гуманным обращение с пленными в Славянске?
И.С.: Военнопленные, какие у нас были, их кормили точно так же, как солдат ополчения. Из одного котла. Я не мог, конечно, проследить за всем, но знаю, что никто с голоду не умер, никто от болезней не умер. Никто не был убит без суда. Были уничтожены несколько групп диверсионных. Но они были уничтожены в ходе боя, и я не сомневаюсь, что это было правильно.

С.Ш.: Вы знаете, что сейчас в условиях войны высокой степени достигает криминализация жизни в Донбассе. Вам удалось справиться с бандитизмом в Славянске?
И.С.: В Славянске – да. В Донецке у меня было для этого слишком мало времени и, кроме того, существовало очень много центров силы, которые или мне не подчинялись, или подчинялись частично, или подчинялись на особых условиях. Поэтому в Донецке мне не удалось навести такой порядок, какой у меня был в Славянске и в Краматорске.

С.Ш.: Как быть с растерянностью людей? Они погрузились в кошмар.
И.С.: Нужен порядок. Все государства, которые вели войны, в том числе и демократические государства, всегда в зоне боевых действий вводят военное законодательство. Чтобы навести порядок и обеспечить управляемость, необходимо разработать военное законодательство единое для обеих республик, потому что между ними нет моря. А что касается настроения населения, здесь больше зависит даже не от местных лидеров, а непосредственно от России. Донбассу требуется срочная масштабная помощь. Россия просто обязана, исходя из своих традиций, из долга перед русскими людьми, которые оказались разделенными предательством девяносто первого года, оказать эту помощь. Там люди сражаются за Россию. Россия обязана защищать своих. Иначе она теряет смысл как государство.

С.Ш.: Вы переживаете за то, что не получился там крымский сценарий? Чувствуете какую-то свою ответственность?
И.С.: Естественно, я ощущаю полную ответственность за все, что сделал. Поэтому пытаюсь хоть чем-то помогать ополчению и республикам. Потому что понимаю свою роль во всем. Но чувства вины никакого не ощущаю. Я выполнял свой долг, как я его видел. И, несмотря на некоторые ошибки, считаю, что свой долг исполнил. А вот то, что имел место саботаж со стороны ряда государственных чиновников - это другой вопрос. И это в большей степени их вина, нежели моя.

С.Ш.: Я читал ваши стихи и вашу прозу. Нет ли влияния Николая Гумилева на вас?
И.С.: Вы знаете, я с удовольствием читал стихи Гумилева. Больше того, у меня даже было в юности стихотворение в подражание Гумилеву. Правда, мне не очень близка его какая-то запредельная нехристианская мистика. А в целом, конечно, он мне очень нравится. По-моему, из лучших поэтов серебряного века…

С.Ш.: Вы, конечно, читали книги, связанные с гражданской войной на юге России, в Донбассе… «Дроздовцы в огне» Туркула… С какими чувствами вы приехали на ту землю? У вас возникли исторические аллюзии?

И.С.: Да, конечно. Я читал ведь не только непосредственно воспоминания и мемуары. Я работал и с документами белых и красных соединений, которые действовали на этой территории, и, естественно, Волноваха у меня сразу проассоциировалась с последним наступлением Врангеля в Северной Таврии. С наступлением, в котором как раз участвовала Дроздовская дивизия Туркула. И Мариуполь тоже… Очень было много параллелей с 19-м годом. Весь этот район был в зоне действия армии Батьки Махно. Конечно, вспоминались тяжелые бои 19-го, 18-го года, когда Донбасс переходил из рук в руки. Кстати, для меня вопрос, который еще не решен, что из себя представлял Славянский полк в составе армейского корпуса Слащева, того самого второго армейского корпуса, который насчитывал, согласно Слащеву, 100 штыков к моменту отступления в Крым. Было ли это название связано с именем города…

С.Ш.: Какая система власти вам ближе всего?
И.С.: Знаете, в моей системе ценностей существует такое понятие, нигде не реализованное на практике, возможно, являющееся вообще исключительно идеалистическим построением, - меритократия. Власть заслуг. Для того чтобы претендовать на политическую власть, нужно иметь заслуги перед страной, перед народом. Причем заслуги реальные, а не выдуманные. А у нас вместо реальных дел - имитация. Слишком многие попали во власть случайно, не благодаря своим действиям, а волею случая, где-то оказались троюродными бабушками двоюродного брата кого-то, или просто получили деньги и за эти деньги купили себе власть… Сейчас у нас, как и в позднюю советскую эпоху, все по законам Паркинсона: то есть все хуже, хуже и хуже. Система фильтров работает наоборот. По идее она должна пропускать лучших, самых способных... Но глядя на многих наших политиков можно констатировать, что серее, бездарнее и подлее может быть и не бывает.
Мы имеем дееспособного лидера страны, и прогнившую, никуда не годную в значительной своей части элиту. То, что приемлемо в условиях мира, совершенно неприемлемо в условиях войны. А война России объявлена. И Новороссия – это только один из фронтов. И война не закончится газовыми соглашениями. Происходящее сейчас в Новороссии один к одному напоминает ситуацию в Книнской Краине образца 93-94-го годов.
Всякий, кто хоть чуть-чуть знает о том, что было там и тогда, а главное – потом, меня хорошо поймет.

http://svpressa.ru/war21/article/103643/

«Кто ты, «Стрелок»?»
Александр Проханов, Игорь Стрелков
20 ноября 2014

Беседуют главный редактор газеты «Завтра» и бывший министр обороны Донецкой народной республики

Александр ПРОХАНОВ. Игорь Иванович, на днях я побывал в Новороссии. И, возвращаясь, начал считать, свидетелем какой войны являюсь. Оказывается, шестнадцатая. Начиная с Даманского, Джаланашколь, Афганистан… Донецк, Луганск — шестнадцатая кампания. И каждая из этих войн имеет даже не свой лик (а это как бы личность — каждая война). А это какая-то субстанция, которая имеет свою субъектность, свою судьбу, своё развитие, свою память. Вы ощущаете, что у войны есть какие-то черты, которые выходят за технологию войны? Как бы вы описали Донецкую войну в её фазах, этапах, переживаниях?
Игорь СТРЕЛКОВ. Это моя пятая война. Были две чеченские, Приднестровье и Босния. Хочу подчеркнуть её схожесть — сценарную схожесть — с боснийской войной. Начало боснийской войны очень похоже на то, что происходит в Новороссии. Когда распалась Югославия и начался парад суверенитетов, несколько сербских регионов в Боснии не захотели уходить в мусульмано- хорватскую федерацию и подняли восстание. Эти республики боснийские мусульмане, хорваты подавляли вооружённой силой. И вот, тогда на помощь им пришла Югославская народная армия, но была остановлена под Сараево. Остановились не потому, что встретили серьёзное сопротивление, а потому, что это могло вызвать прямое вмешательство НАТО. Армия была выведена и оставила своё вооружение сербам. Сейчас ситуация очень похожая. И не дай Бог, чтобы она так же закончилась. Потому что когда ЮНА вышла, сербы не смогли организоваться. Потом шла очень длительная, изматывающая война. А потом она быстро закончилась — всех разгромили по очереди.
Александр ПРОХАНОВ. Но там фактор насилия. Натовские войска и контингенты, начались бомбёжки… А эта война по фазам как развивалась?
Игорь СТРЕЛКОВ. Поначалу никто воевать не хотел. Первые две недели проходили под флагом того, что обе стороны хотели убедить друг друга. Первые дни в Славянске и мы, и они крайне осторожно подходили к применению оружия. Первая стычка была с сотрудниками СБУ, которые попытались нас зачистить, но попали на засаду. Даже не совсем на засаду, а на встречное столкновение, к которому они оказались не готовы. Понесли потери и убрались. После этого наступило спокойствие. Украинская сторона начала выставлять блокпосты, в наших окрестностях появилась аэромобильная 25-я бригада. Но она не рвалась воевать. Нам удалось разоружить сначала разведвзвод, потом колонну. Это было именно разоружение — под стволами автоматов, под угрозой сожжения техники они не решились вступать в бой и были нами разоружены.
Но всё равно долгое время мы не трогали их блокпосты, и они не проявляли агрессии. Это первые шаги.
Затем "Правый сектор" начал забрасывать к нам диверсионные группы — начались перестрелки. Ещё Нацгвардии не было — только "Правый сектор". Украинская сторона очень осторожно себя вела, шаг за шагом прощупывала, как себя поведёт Россия. Первый месяц не было обстрелов города. Первый обстрел Славянска — в конце мая. До того они обстреливали сёла, но сам Славянск не трогали. Но по мере того как они понимали, что Россия не отреагирует, обстрелы становились всё более сильными, действия бронетехники и авиации — всё более массированными. В начале июня они окончательно уверились, что Россия напрямую не вмешается, и пустились во все тяжкие. Первая массированная атака на Славянск была второго мая. Следующую — с применением всех сил и средств вооружения — бронетехники и танков — они провели 3 июня. Между этими атаками были бои, локальные стычки.
Июнь, июль были самыми тяжёлыми. Если в апреле-мае всё шло по восходящей, то есть расширялась территория восстания, мы постепенно ставили под контроль населённые пункты Донецкой республики, распространяли движение, то в июне мы начали отступать. Нас со всех сторон стали поджимать, силы противника колоссально превосходили по всем параметрам. И у противника стала появляться мотивация к боевым действиям. Начала срабатывать пропаганда. И чем дальше, тем больше эта мотивация увеличивалась.
Батальоны нацгвардии стали прибывать на поле боя. Они изначально были мотивированы: рассматривали противника, то есть нас, как московских наёмников. Они были уверены. что мы все присланы из России. А то, что у нас в Славянске 90% были местные, донбассовцы, не хотели даже верить.
В июне-июле, когда помощи было крайне мало, противник подогнал огромные силы. Вообще несопоставимо было нарастание сил. Например, к нам за это время пришло 40 добровольцев, а к противнику пришло 80 машин. Что в них — другой вопрос. Но в каждой машине — минимум по человеку.
В август — на пике кризиса — мы сражались в условиях почти агонии. Просто лихорадочно латали дыры, затыкали какие-то прорывы. Мы находились в полном оперативном окружении. И не могли его прорвать. К тому же нас уже начали, как классический котёл, резать на более мелкие котлы. Постепенно отрезали Горловку…
Александр ПРОХАНОВ. Вы говорите о фазе, когда ушли из Славянска в Донецк?
Игорь СТРЕЛКОВ. Да. В той фазе тоже было две части. Когда мы вышли из Славянска в Донецк, это была фаза полной растерянности украинской стороны. У них был полностью прописан сценарий, а мы не вписались, перемешали им всё. И подозрительно гладко всё складывалось у них по этому сценарию. Очень подозрительно.
Что касается ситуации со Славянском…. После того как украинская сторона прорвала фронт под Ямполем, мы уже висели на волоске, заткнуть дыру между мной и Мозговым было невозможно, для этого не хватало сил — как минимум нужна была бригада. А у нас не было резерва.
И когда они взяли Николаевку, у нас не осталось никаких шансов. Был бы шанс, если бы нам массово поставили технику, вооружение. У меня было три танка, один из них был абсолютно неисправен, он не сделал ни одного выстрела. Лишь два танка были боеспособны. С их помощью мы разгромили один блокпост. Но сразу после разгрома этого блокпоста противник на всех блокпостах поставил по четыре танка. В Славянске у укров было семь блоков, и на каждом — по четыре танка. Любой блок укров по технической вооружённости и по численности был сильнее всего славянского гарнизона. На конец осады у меня было 9 бронеединиц, включая эти два танка, а у противника на каждом блоке — по семь-восемь единиц, включая четыре танка. И у меня была альтернатива: или сесть в полную осаду без снабжения, или выходить. До этого снабжение по полевым дорогам проходило. А когда противник взял Николаевку, у нас осталась одна полевая дорога, но они и её перерезали: если мы ночью прорывались по этой дороге, то уже днём у них был пост.
Итак, варианты. Садиться в осаду. Боеприпасов к стрелковому оружию на хорошие бои у меня бы хватило на двое суток. На средней интенсивности — на неделю. А после боёв под Николаевкой у меня осталось на 8 миномётов 57 мин — меньше, чем по 10 мин на миномёт. Не хватало и всего остального: на тяжёлое вооружение не хватало боеприпасов, хуже всего было с противотанковым вооружением. Бои были серьёзные, израсходовали много, а пополнения не поступало. Это всё было 5 июля. "Отпускники" пришли через 40 суток. Мы бы до их прихода никак не продержались. У нас бы и продовольствия не хватило. А самое главное — украинская армия не шла на контактные бои. Когда мы сами навязывали контактный бой, то у них были потери. А они со времён Ямполя предприняли тактику: выдвигаясь от рубежа к рубежу, бросали вперёд только бронетехнику без пехоты. Перед бронетехникой шёл огневой вал. Если бронетехника наталкивалась на сопротивление, она отходила. Снова огневой вал. Потом снова бронетехника. Опять огневой вал — и опять техника.
В результате Николаевку они начали методично разрушать. Наносили удары "ураганами", "градами", тяжёлой артиллерией. Никто не ожидал такого массивного обстрела. Некоторые пятиэтажки в городе попросту сложились. Действительные потери мирного населения мы даже не знаем — они огромны.
После этого противник просто обошёл Николаевку, и мне пришлось вывести остатки гарнизона. Ясно было, что то же самое повторится в Славянске — уже без всякой жалости его громили. Но я им ответить не мог, потому что снарядов не было. Они бы нас огородили колючей проволокой, обложили минами, как они сделали с другими, взяв их в кольцо. И ждали бы, когда мы или с голоду сдохнем, или полезем на прорыв. А прорыв в таких условиях сопровождался бы огромными потерями, и неизвестно, удался бы или нет. А ведь в Славянске было ядро нашей бригады — полторы тысячи человек, из них больше тысячи — бойцов. В Краматорске было около 400 бойцов, в Константиновке чуть больше сотни, в Дружковке пятьдесят, на других направлениях небольшие гарнизоны по 20-30-50 человек. И я знал, что извне ко мне никто не прорвётся. Ни "Оплот", ни "Восток" мне не подчинялись. У Безлера, который в Горловке базировался, на тот момент было около 350-400 человек. Если я не мог разорвать кольцо со своими полутора тысячами, то уж он-то тем более не смог бы. Получалось: если я останусь в осаде, то через какое-то время укры обложат меня, после этого начнут брать населённый пункт за пунктом. Что, собственно, и началось: я и выйти не успел, уже Артёмовск захватили, где у них свой человек был. И за один день полностью зачистили Артёмовск.
В момент, когда выходили из Славянска, уже намечалось второе окружение с отсечением полностью Краматорска, Дружковки, Константиновки. Это к слову о том, почему я, выйдя из Славянска, не стал обороняться в Краматорске: там тоже не было боеприпасов.
Учитывая глубокий прорыв противника к Артёмовску (он уже вышел к Горловке практически, в нашем глубоком тылу находился), цепляться за Краматорск не имело смысла. Выиграли бы мы ещё трое-четверо суток, но в результате всё равно выходили бы. Любой прорыв, тем более — неорганизованный, сопровождается потерями.
Несмотря на то, что из Славянска мы выходили очень организованно, у нас вся бронегруппа погибла. Трагическая случайность. Они должны были вместе с артиллерией, отвлекать на себя внимание огнём с места — с окраины Славянска. Потом, пропустив мимо себя все автомобильные колонны, уйти последней — замыкающей колонной. Но тут сработал человеческий фактор, и бронегруппа пошла на прямой прорыв.
Чтобы не создавать толкучку, у нас все были разделены на шесть колонн. Каждая колонна должна была выходить с интервалом в полчаса. Я совершил серьёзную ошибку, что вышел со второй колонной, а не остался до конца. У меня были свои резоны: в Краматорске я сразу развернул штаб. Но надо было, конечно, выходить последним.
Этого не случилось бы, если бы я сам присутствовал на месте. А так можно в мой адрес сказать, что смалодушничал, поторопился выскочить.
Вообще наши потери могли быть намного больше. Но украинская сторона ночью воевать никогда не любила, поэтому артиллерию мы вывели полностью, а также 90% пехотных подразделений и тыловых.
У нас в строю находилось 11 миномётов и две "Ноны" были на ходу. Знаменитую "Нону" пришлось оставить, потому что она, хотя укры её ни разу не подбили, вся в осколках была. Из-за износа у неё вышла ходовая часть. Её всё время таскали туда-сюда, под конец и пушка вышла у неё из строя. Как шутили бойцы украинских подразделений, которые к нам перешли, она за всю жизнь столько не стреляла, сколько в Славянске.
Так вот — бронегруппа пошла напрямую, и её всю сожгли. Перегородили дорогу. Первый танк подорвался на минах, второй попытался объехать — свалился в овраг. А остальных расстреливали гранатомётами. Некоторые люди уцелели — выскочили, прорвались.
Если бы хотя бы техника вышла — можно было бы как-то действовать, но вся броня сгорела. В Краматорске у меня было три БМП и два БТР. Это слишком мало — против нас выступали две батальонные механизированные тактические группы и танковый батальон.
И если мы могли действовать в застройке, то противостоять противнику на открытой местности не могли.
В Ямполе наш укрепрайон прорвали за один день, несмотря на то, что мы там вкопались, были огневые точки, блиндажи. У нас нехватка противотанкового вооружения — не было ни одной противотанковой пушки. Будь тогда хоть одна противотанковая пушка, хоть одна "Рапира", не прорвали бы они нашу оборону, несмотря на всю артподготовку. Но с одними "безоткатками" мы не могли воевать. Я понимал, что принимать бой на открытой местности — только терять людей.
Александр ПРОХАНОВ. Вы сказали, что для противника ваш выход из Славянска был совершенно неожиданным.
Игорь СТРЕЛКОВ. Да, он их обескуражил. Ведь у меня был приказ категорический — не сдавать Славянск. А когда я сообщил о том, что намерен выйти, мне несколько раз повторили приказ не выходить, оборонять Славянск до последнего. "Вас обязательно деблокируют, обороняйте Славянск". Спрашиваю: "Чем поможете?" Молчание. А у меня — тысяча человек и тысячи членов их семей. Положить их я права не имел. Поэтому я принял решение на прорыв.
Вот ещё какой момент. Когда я был в Крыму во время крымских событий, посетил 35-ю батарею. Мощнейшее впечатление на меня произвело. Чалый — просто молодец, он восстановил практически всё своими силами. Не меньшее впечатление произвело и то, что все командиры украинской севастопольской обороны: все адмиралы, генералы, лётчики — сбежали .Оставили за себя командиров полков, батальонов. Те гибли вместе с солдатами. И когда я был в Славянске, решил: либо я не выйду совсем, либо я выйду со всем гарнизоном. Я принял решение выйти и считаю его правильным.
Глубоко уверен, что если бы мы не вышли из Славянска, потом не удержали бы и Донецк. Когда мы вошли в Донецк — всё там было замечательно. Сидел киевский мэр, УВД по-прежнему подчинялось Киеву — двоевластие классическое. Город совершенно не был подготовлен к обороне. Блокпосты оборудованы плохо, дороги не перекрыты, можно были зайти как угодно. И сил там было крайне мало, они были раздроблены, разбросаны, никто никому не подчинялся: отдельно была Русская православная армия, отдельно — батальон "Восток", отдельно — "Оплот". Каждый отряд оборонял свой район, единого управления не было.
Проблема была даже не в этом, а в том, что с юга Донецк был почти охвачен, противник занял Амвросиевку. В принципе он уже отрезал нас от границы. ДНР была полностью под контролем противника. И большая часть ЛНР была под контролем противника. Действовал единственный пункт — Изварино, куда отошла одна из моих рот из Краматорска, и они значительно усилили там оборону.
И просто бы Донецк в итоге отсекли вообще от Шахтёрска, от агломерации Тараевский-Шахтёрск-Антрацит. На том участке было лишь несколько не очень мощных блокпостов на дороге и Саур-Могиле. А между ними были огромные дыры, куда можно было войти. Иловайск был пустой — не было гарнизона. В Оспино не было ни гарнизона, ни блокпостов.
Прибыв в Донецк, я в городе оставил только штаб, комендантскую роту. Один батальон перебросил в Петровский район — это юго-западная оконечность, которая была пустая. Остальные силы, и Краматорска, и Славянска, были сведены в бригаду, разбиты на три батальона и разведбат. Они сразу были брошены на Иловайск, Оспино. И я сформировал линию фронта.
Александр ПРОХАНОВ. Из своих частей?
Игорь СТРЕЛКОВ. Именно из своих частей. Потому что "Восток" мне не подчинялся. На личных контактах, с ними удавалось наладить взаимодействие. Они обороняли район Ясиноватой, район Авдеевки, Песков, Карловку. На Карловке сборная солянка была: сначала там были люди Безлера. Потом они ушли, мне пришлось туда посылать своих. Потом я приказал отходить, прорываться оттуда, потому что их отрезали от нас, не было смысла в окружении две роты терять.
Если бы мы не сформировали этот южный фас, думаю, что всё бы закончилось очень быстро. Если бы мы остались в Славянске, то через неделю, максимум через две, Донецк бы пал. А выйдя, мы сорок суток держали Донецк до прихода "отпускников". Хотя последние дни были просто отчаянные. Когда мы вышли из Донецка, то пробили коридоры на Россию в районе Марьинки, Кожевино, Бровки. Одновременно пробили себе коридоры для снабжения и отсекли в Яково всю группировку противника.
Мы коридор продержали с очень большими потерями, погиб цвет Третьего штурмового батальона в этих боях. Когда мы пробивали коридор, в боях под Марьинкой потеряли убитыми и ранеными 120 человек за двое суток — в основном от артиллерийского огня, от авиаударов. Убитых было более 30. Для меня это гигантские потери.
И на момент прорыва "отпускников" у меня батальон КЭПа был рассечён на две части: часть оборонялась в Снежном, а часть, вместе с разведбатом, оказалась прижатой к границе, отрезана.
К тому же мне постоянно приходилось снимать роты с Донецка, бросать на другие участки. К примеру, сначала мне роту шахтёров и противотанковый взвод пришлось бросить в Дебальцево. Потом то же самое пришлось делать с Красным Лучом. Потом начались бои под Иловайском. На момент прорыва нас настолько растащили, что у меня и военная полиция в бой пошла — в Шахтёрске воевала. В Донецке из нашей Славянской бригады остался практически только один батальон из двух рот, который прикрывал Петровский район. Батальон Каменска тоже почти весь ушёл из Донецка. И остались тылы: снабжение, комендантская рота, которая в основном состояла из стариков и необученных, боевая ценность которых могла быть только в городе в уличных боях, а не в активных боевых действиях.
Какие-то резервы были у "Оплота" и "Востока", но "Оплот" мне подчинялся частично, "Восток" вообще не подчинялся. Меня упрекают, что я не навёл там порядок. Но у меня был простой выбор, когда я из Славянска зашёл: либо срочно формировать фронт против противника, либо устраивать переворот. Но Донецк на тот момент был совершенно мирный город. Народ загорал, купался, спортсмены тренировались, люди в кафе пили кофе. Как в Москве летом, так и в Донецке было. И меня бы никто не понял. Хотя мои солдаты рвались всех этих тыловых арестовать, разогнать. Но я понимал: стоит развернуть гражданскую войну — тут-то нас всех и хлопнут! Я решил, что худой мир лучше доброй войны, и сознательно ушёл от этого.
Александр ПРОХАНОВ. Были в этой критической обстановке намерения и из Донецка уйти, силы-то неравные были опять?
Игорь СТРЕЛКОВ. Меня же обвиняют, что я хотел оставить Донецк. Рассказываю честно: в какой-то момент я перестал верить, что помощь из России вообще придёт. Просто перестал верить! И никто не мог мне это гарантировать.
Критический момент для меня, как командира, был во время прорыва в Шахтёрске. Когда они выбили нас из Дебальцево, и просто усиленная колонна 25-й бригады украинской пошла на Шахтёрск, вошла в город. Когда они заняли Дебальцево, я уже понял, что следующий рывок сделают на Шахтёрск. Я снял с фронта, то есть выделил из других батальонов, две роты. И они уже стояли на погрузке. И в момент, когда противник вошёл в Шахтёрск, одна моя рота двигалась туда, а другая была на погрузке двигаться туда. Соответственно, сразу после этого я снял ещё две роты, потом ещё одну, отправил туда бронегруппу "Оплота", то есть создал группировку. При этом обнажал я именно Донецк. Потому что был уверен: если противник и сунется в Донецк, то тут на улицах мы как-нибудь его задержим, а сдать Шахтёрск — означало полностью всё потерять.
Поскольку у нас была полупартизанская армия, грузились мы долго. Передвигались тоже долго. У всех ополченцев — семьи, они из Славянска вывезены были. И мы лишь частично успели упредить их. Одна рота всё-таки вошла в Шахтёрск и не дала его занять. Но укры перерезали дорогу между Шахтёрском и Торезом. Потом их с этой дороги с трудом выбивали.
Бои были целую неделю, командовал Царь — Кононов. Поэтому я и поддержал его кандидатуру на пост министра обороны — как командир батальона он показал себя очень хорошо. У него был усиленный батальон. Четыре Славянских роты, моя рота военной полиции, бронегруппа "Оплота", батареи… Всем этим он нормально маневрировал. Выбил 25-ю бригаду, разгромил её с достаточно небольшими потерями со своей стороны.
В момент, когда противник перерезал дорогу между Шахтёрском и Терезом, у меня наступил психологический кризис, я начал думать о том, что делать, подумывал переносить штаб в Шахтёрск или Снежное и готовить эвакуацию Донецка. Потому что понимал: если помощи не будет, то надо хотя бы спасти людей.
Александр ПРОХАНОВ. Вы не должны этот момент характеризовать как психологический перелом. Я внимательно следил за процессами, за динамикой ваших выступлений и, может быть, за динамикой вашей судьбы. И считаю, что вы всё делали правильно. Всё делали правильно! Исходя из реальных соотношений сил, иначе вы не могли поступать. С другой стороны, всё, что вы делали, — это мессианский подвиг.
Игорь СТРЕЛКОВ. Почему говорю, что перелом был? Потому что в тот момент я приказал готовить штаб к свёртыванию, всем штабникам грузиться. Люди не обсуждали мои приказы, потому что мне верили. И сам я выехал в Шахтёрск вперёд. Но в этот момент дорога была перерезана. Я целый день там пробыл, поговорил с бойцами, посмотрел. В течение дня я практически бригадой Шахтерской не управлял, видел, что Царь нормально справляется и вмешиваться в действия командира не хотел. К вечеру, пообщавшись с людьми, я принял решение не оставлять Донецк, хотя до этого планировал не Донецк сначала оставить, а Горловку. И за счёт горловского гарнизона прикрыть северный фас Донецка и линию на Шахтёрск. Потому что у нас там образовалась огромная, ничем не прикрытая дыра. Но тут ещё сыграло роль то, что в Горловке стоял Боцман, и он отстоял Горловку. Боцман поступил абсолютно правильно: он моему приказу готовить эвакуацию не подчинился. А на следующий день этот приказ отменился сам собой. Я понял: в той ситуации, что сложилась, мы не сможем организованно вывести войска ни из Донецка, ни из Горловки. Нам отрезали последнюю дорогу, а полевые дороги очень неудобные. Я воочию представил эвакуацию Донецка и Горловки — колонны беженцев, расстреливаемые на дорогах со всех сторон. Понял, что лучше принять бой в Донецке, чем все эти прорывы. Вечером я вернулся в Донецк и уже, несмотря на всю тяжесть ситуации, не планировал ни переноса штаба, ничего.
Это я ответил на вопрос, был ли план сдачи Донецка. Был план не сдачи Донецка, а намерение как вариант оставление Донецка с целью вывода и спасения людей, сил и средств.
Александр ПРОХАНОВ. Выравнивание фронта и бросок на Мариуполь — это всё только "отпускники" делали, или ополченцы тоже участвовали?
Игорь СТРЕЛКОВ. Отдельные подразделения ополчения были им подчинены. Но в основном на Мариуполь наступали "отпускники". Когда они ушли, зыбкая осталась и линия фронта, и возможности.
Во-первых, Мариуполь был пустой, там двое суток не было украинских военных, можно было взять без боя. Но был приказ не занимать. Не просто приказ остановиться, а приказ ни в коем случае не занимать. Так же Волноваху можно было занять.
Почему я и говорю, что события похожи на события в Крайне: там Югославская народная армия остановилась буквально за шаг до решающей победы.
Александр ПРОХАНОВ. Игорь Иванович, а как вы вообще в эту войну спикировали?
Игорь СТРЕЛКОВ. Я был советником у Аксёнова в Крыму. Он человек огромной харизмы, умный, грамотный, здравомыслящий, талантливый. Я командовал единственным подразделением крымского ополчения: рота специального назначения, которая выполняла боевые задачи. Но после боя за картографическую часть, когда двое погибло (а я этим боем командовал), рота была расформирована, люди разъезжались.
Когда произошли события в Крыму, было понятно, что одним Крымом дело не закончится. Крым в составе Новороссии — это колоссальное приобретение, бриллиант в короне Российской империи. А один Крым, отрезанный перешейками враждебным государством — не то.
Когда украинская власть распадалась на глазах, в Крым постоянно прибывали делегаты из областей Новороссии, которые хотели повторить у себя то, что было в Крыму. Было ясное желание у всех продолжить процесс. Делегаты планировали у себя восстания и просили помощи. Аксёнов, поскольку на него такой груз свалился, он по 20 часов в сутки работал, попросил меня заниматься северными территориями. И он сделал меня советником по данному вопросу. Я стал работать со всеми делегатами: из Одессы, из Николаева, из Харькова, Луганска, Донецка. У всех была полная уверенность, что если восстание разовьётся, то Россия придёт на помощь. Поэтому я собрал неразъехавшихся бойцов роты, набрал добровольцев. Собралось 52 человека.
На Славянск вышли совершенно случайно. Нам нужен был средний город. 52 человека — это сила в более-менее небольшом населённом пункте. И мне сказали, что в Славянске наиболее сильный местный актив. Этот вариант мы оценили как оптимальный.
Александр ПРОХАНОВ. Как обрастало людьми, подразделениями ваше движение?
Игорь СТРЕЛКОВ. Когда мы приехали в Славянск, на базе нас встречало человек 150-200. И они участвовали в штурме УВД с нами. В УВД было достаточно много оружия — под сотню автоматов и 100-150 пистолетов. Люди сразу вооружились. Часть, правда, растащили.
На следующий день мы заняли Краматорск: я отправил туда казачье подразделение — 30 человек. И пошло-поехало. Дальше всё зависело только от наличия оружия. Первые месяцы добровольцев было много, но нам нечем было вооружать. Когда начались боевые действия, полилась реальная кровь, число добровольцев поуменьшилось.
Но всё равно их было немало. Мне докладывали цифры: к концу мая по Донецкой республике записалось добровольцев 28 тысяч человек. 28 тысяч человек реально ждали оружия. Если даже половину отмести: криминальные элементы, случайные, то даже половина — это 14 тысяч человек. Если бы у нас было оружие, то ситуация развивалась совсем иначе, чем она развивалась. К моменту моего отбытия из Донецка у нас под ружьём и 10 тысяч не было. В Славянской бригаде по спискам было около 9 тысяч. Но из них комбатантов, то есть непосредственно бойцов, около 5 тысяч. Остальные — тыловики, повара, волонтёры, снабжение…
Александр ПРОХАНОВ. Когда вы воевали в Славянске, вы были только военным или чувствовали себя и политиком? Люди, обращаясь к вам, спрашивают: "Кто ты, Стрелок?"
Игорь СТРЕЛКОВ. Честно говоря, я не собирался ни в коей мере не то что заниматься политикой, но даже светиться. В Крыму я тоже многое сделал. Переговоры по сдаче штаба флота я начинал, ходил туда в одиночку, беседовал со всем штабом. Но факт в том, что я нигде не засветился. Да, где-то на фотографиях какой-то полковник. Я же не говорил, что в запасе или отставной. Для решения моих тактических задач было выгодно, чтобы меня все считали действующим. При этом я нигде не кричал, что я действующий. Просто говорил — полковник. А сами додумывайте. Ну, вот и думали: какой-то полковник. То, что я отставник, знали несколько человек. А остальные думали, что хотели. Ни фамилии, ни имени моего не знали.
Так же я планировал вести себя и в Славянске. Собирался найти харизматического лидера и оказать помощь как советник. Первое время я так и поступал. Поэтому Пономарёв всё время мелькал. Он — народный мэр. был очень активным. Был полезен в своё время. Потом всё пошло иначе. И я не нашёл никого, кого можно было бы двигать в качестве политического лидера.
А потом просто пришла команда засветиться: приедет Денис Пушилин, его полностью поддержать. Хотя я и так все мосты сжёг, без документов там был, все бойцы оставили документы при переходе границы, но это отрезало возможности для отступления как такового вообще.
Как только я без маски, без "балаклавы" выступил по телевизору с Пушилиным, во-первых, все поняли, кто такой Стрелок. Хотя и до этого знали, что реально я командую, перехват уже был опубликован, был мой фоторобот, но тут увидели меня воочию. Тут же меня вычислили, повезли на квартиру в Москве. Я этот момент не учитывал: и не успел даже родственников предупредить. Родственников я вообще в курс никогда не вводил: что я, где, как. В результате я понёс потери в личном плане из-за этой засветки, потому что не могу жить у себя, пользоваться своей библиотекой. Не говоря о том, сколько пережили мои родственники, которые обо всём узнали тоже по телевизору. Всю войну в Славянске у меня была военная диктатура. А дальше я не лез.
Александр ПРОХАНОВ. Вы считаете, что ваш опыт — чисто военный, не политический. Вы были министром обороны, командиром бригады?
Игорь СТРЕЛКОВ. В Славянске был батальон, бригады не было. Первый славянский добровольческий батальон. Было знамя, штандарт. До выхода из Славянска я фактически не осуществлял никакого влияния на Донецк в качестве министра обороны. Я постепенно выстраивал фронт. Реально мне подчинился Мозговой, я ему иногда ставил задачи. В строевом отношении он мне не подчинялся, но в тактическом. оперативном — подчинялся. Я рассматривал свою линию фронта по линии Лисичанск—Красный Лиман. Гарнизон Славянск подчинялся, Краматорск подчинялся, Дружковка—Константиновка. Какое-то время мне подчинялась и Горловка, Безлер, потому что я помог ему, — послал отряд на зачистку города, без моего отряда он бы его не взял под контроль.
Александр ПРОХАНОВ. Мне кажется, всё, что произошло тогда в Славянске и Донецке с вами, так или иначе связано с восстановлением государства. И вы участвовали не просто в восстановлении военной организации, но и государства в целом. То есть у вас была сознательно или бессознательно политическая роль, вы стоите у истоков установления государства.
Игорь СТРЕЛКОВ. В тот момент я отлично понимал, что наедине Донецк и Луганск биться против укров не смогут. Тем более — при отсутствии собственной военной промышленности, дееспособного правительства из местных. А изначально я исходил из того, что повторится крымский вариант — Россия войдёт. Это был самый лучший вариант. И население к этому стремилось. Никто не собирался выступать за Луганскую и Донецкую республики. Все изначально были — за Россию. И референдум проводили за Россию, и воевать шли за Россию. Люди хотели присоединения к России. Российские флаги были везде. У меня на штабе был российский флаг и у всех. И население нас воспринимало под российскими флагами. Мы думали: придёт российская администрация, тыл будет организован Россией и будет ещё одна республика в составе России. И о каком-то государственном строительстве я не думал. А потом, когда понял, что Россия нас к себе не возьмёт (я себя ассоциировал с ополчением), для нас это решение было шоком.
Александр ПРОХАНОВ. Оно не окончательное.
Игорь СТРЕЛКОВ. У нас ничего нет окончательного, в том-то и дело. Война идёт полгода, а мы до сих пор не знаем: "едына" Украина, не "едына" Украина. Что для нас важнее: газовые поставки или русское население на Юго-Востоке?
Александр ПРОХАНОВ. Хотелось бы, чтобы и то, и то. Но не получается.
Игорь СТРЕЛКОВ. А если не получается, то всё-таки, что важнее? Мне докладывают, что ежедневно в Донецке бомбят. Каждый день присылают полные списки попаданий: куда что попало, где какой снаряд. Вот, накануне, с двух ночи до пяти утра разносили город просто. Разносили! В один из дней с раннего утра до позднего вечера — разносили. Ещё немного — и превратят в Сталинград. А мы будем торговаться по сотне за нефть. И получается, что в торговом отношении мы с Украиной сотрудничаем, помогая ей выжить, а на фронте воюем.
Вообще, если бы я был нацелен захватить власть в ДНР, я бы смог захватить, никаких проблем. Когда я приехал из Славянска в Донецк, все ждали, что я захвачу власть. Но у меня была задача защитить республику, а не захватить власть. Я бы с удовольствием туда вернулся. И я считаю, что всё делал правильно…
Александр ПРОХАНОВ. Я тоже так считаю.
Игорь СТРЕЛКОВ. Но спусковой крючок войны всё-таки нажал я. Если бы наш отряд не перешёл границу, в итоге всё бы кончилось, как в Харькове, как в Одессе. Было бы несколько десятков убитых, обожженных, арестованных. И на этом бы кончилось. А практически маховик войны, которая до сих пор идёт, запустил наш отряд. Мы смешали все карты на столе. Все! И с самого начала мы начали воевать всерьёз: уничтожать диверсионные группы "правосеков". И я несу личную ответственность за то, что там происходит. За то, что до сих пор Донецк обстреливается, — я несу ответственность. За то, что Славянск оставлен, конечно, я несу ответственность. И за то, что он не освобождён, я тоже несу ответственность.
Но, поскольку "за неимением гербовой, пишем на простой", — мы создаём движение, чтобы хотя бы так, гуманитарно оказывать поддержку ополчению.
Сказать, что мы их обеспечиваем, нельзя. Но мы помогаем реально. Половина армии одета сейчас в зимнюю одежду, которую мы им поставили. Наша помощь идёт в войска. А обеспечить гуманитарной помощью население способно только российское государство. Только государство! Из госрезервов надо брать. На те деньги, что собираем, мы можем помочь ополчению, семьям, раненым, но и то далеко не всем.
Александр ПРОХАНОВ. Оглядываясь на свою жизнь, не думаете ли вы, что все переломы в вашей жизни, броски, войны — это результат какой-то таинственной логики, которая заложена даже не в вашу натуру, а в судьбу?
Игорь СТРЕЛКОВ. Я против любой мистики в этом отношении. Просто считаю, что в каждой ситуации надо поступать — не всегда получается, к сожалению, — правильно: "Делай, что должно, и будь, что будет".
Александр ПРОХАНОВ. Но сами ситуации возникают случайно или логично?
Игорь СТРЕЛКОВ. В той каше, что образовалась после распада Советского Союза, может быть всё что угодно. На войне встречаешь таких людей, которые ещё больше прошли и испытали. Я оказался под прицелом камер. Но встречал огромное количество людей, которые этого заслуживают намного больше. И прошедших больше, и более талантливых во многом. У меня воевал офицер, который знает три языка, ещё до Донецка прошёл пять войн. Совершенно уникальной судьбы. Но по каким-то несовпадениям эти люди находятся под спудом. Может быть, их час ещё настанет. Эта мистика — реальная случайность.
Александр ПРОХАНОВ. Но у мистики есть своё поле. Она где-то существует, где-то реализуется. И реализуется не среди звёзд, а в человеческих взаимоотношениях. Вы не примеряете на себя политический кафтан?
Игорь СТРЕЛКОВ. Очень хотят на меня этот кафтан примерить. Но честно — мне рутинная работа никогда не нравилась. Я — разведчик, кавалерист, как Денис Давыдов. Он всегда тяготился регулярной службой. Хоть дослужился до генеральских чинов, лучше всего проявлял себя как партизан.
Я — человек прорыва, всегда иду на острие. Самые большие успехи, что у меня лучше всего получалось, — там, где надо было идти первым, проломить, зародить, начать строить. Дальше должны приходить другие — строить. Это — во-первых. А во-вторых, я не обладаю необходимыми навыками. Если идти в политику, то я мог бы себя проявить именно в переломные моменты. Рутина мне противопоказана. Я и сам заскучаю, потеряю интерес. Сейчас у нас относительно стабильная ситуация. У нас политика построена по принципу: замазался — добро пожаловать. Есть на тебя крючок — значит, можно с тобой работать. А честному человеку сейчас в политике делать нечего. Надеюсь, что-то изменится. Всё-таки война, она многое меняет.
Александр ПРОХАНОВ. В русской истории военные были неудачными политиками. Они почему-то не умели вписать себя в политику, даже когда были военными аристократами. Несчастная судьба декабристов. Поразительно вели себя военные в последние дни романовской империи…
Игорь СТРЕЛКОВ. Там была просто измена.
Александр ПРОХАНОВ. Вот военные так и занимались политикой — отдали власть Гучкову, Шульгину. А Тухачевский? Не сумел ничего сделать. Жуков был хозяин страны, власть в его руках была абсолютная. Он передал её Хрущёву.
Игорь СТРЕЛКОВ. У военного подспудно заложена функции подчинения.
Александр ПРОХАНОВ. Только не у латиноамериканского…
Игорь СТРЕЛКОВ. Латиноамериканские военные в основном и занимаются тем, что друг друга свергают. А мировых войн они не выигрывали.
Александр ПРОХАНОВ. А у турецких военных? Нет, там другие военные традиции. Русские военные всегда, реально получив власть, отдавали политикам, которые потом с ними же и расправлялись.
Игорь СТРЕЛКОВ. Я не совсем военный в классическом смысле. Командование такого рода для меня скорее случайно. Я — спецслужбист.
Александр ПРОХАНОВ. Как спецслужбист, вы имеете шанс стать крупным политиком.
Игорь СТРЕЛКОВ. Политика сейчас — это манипулирование выборами. Ложь с экрана, ложь везде. Главное качество политика — вертеться, как флюгер. Я не умею вертеться, как флюгер, и не желаю уметь. Я хочу умереть честным человеком. И лгать не буду ни с экрана, никак. Если я не могу сказать честно, то лучше ничего не скажу. Я могу обойти какие-то темы, не более того. Лгать напрямую я не буду. Категорически не хочу.
В современном политическом устройстве для меня места нет, я это прекрасно понимаю.
Александр ПРОХАНОВ. Может, в настоящий момент нет. Но история переменчива, особенно русская история. В ней заложена огромная динамика. Я всей кожей чувствую, что временны, эти тишина и перемирие абсолютно иллюзорны. Самое дорогое у человека — это репутация. У вас огромная репутация.
Игорь СТРЕЛКОВ. Её сейчас пытаются утопить.
Александр ПРОХАНОВ. Не обращайте внимания. Шлейф, что на вас навешивают, смехотворен. Может быть, у вас будут искушения, будут чародеи, которые захотят вас очаровать. Ждите, когда труба опять затрубит.
Игорь СТРЕЛКОВ. Надеюсь, что дождусь.
Александр ПРОХАНОВ. Иерихонские трубы всегда наготове, не волнуйтесь.
Игорь СТРЕЛКОВ. Главное, чтобы медные не зазвучали.
Александр ПРОХАНОВ. Медные вы уже прошли, остались иерихонские. Стрелков занял своё место в русской истории. Он совершил то, что мог совершить. И это, дорогой Игорь Иванович, драгоценный ресурс нашей с вами исторической реальности.

http://zavtra.ru/content/view/kto-tyi-strelok/

Заявление сепаратистов, которые захватили здание Донецкой ОГА, в эфире "Шустер Live" на Первом Национальном телеканале зачитал ведущий Савик Шустер.

Захватчики хотят провести референдум о статусе и полномочиях Донецкой, Луганской и других юго-восточных областей. Также они утверждают, что они не являются сепаратистами, террористами, диверсантами и наемниками.

"Мы не планируем насильственным путем свергнуть конституционный строй и захватывать государственную власть", - утверждают захватчики Донецкой ОГА.

В заявлении они утверждают, что целью их действий является стремление, чтобы власть, наконец, услышала голос Донбасса и начала считаться с его мнением.

"Единственный шанс сохранить страну и избежать кровопролития - это позволить людям Востока участвовать в принятии решений, предоставить всем украинцам равные права независимо от того, где они живут и на каком языке говорят", - говорится в документе сепаратистов.

Поэтому и нужно, по их мнению, провести референдум о статусе и полномочиях Донецкой, Луганской и других юго-восточных областей. Именно результаты референдума и должны лечь в основу новой Конституции Украины как федеративного государства.

19 апреля 2014 года

Путин огласил планы террористов Донбасса

01 сентября 2014 | 15:45

Президент России Владимир Путин официально признал, что знает цель действий террористов Донбасса. По его словам, они якобы пытаются "отодвинуть" украинскую армию от больших городов.
Одновременно с заявлением Путина террористы огласили свои требования к официальному Киеву.
При этом министр обороны Украины Валерий Гелетей в интервью "Подробностям недели" заявил, что сейчас террористы Донбасса полностью подконтрольны Кремлю.

Принуждение к переговорам

Президент России Владимир Путин толкает официальный Киев к новым переговорам с террористами Донбасса, которые за последнюю неделю получили подкрепление от российской армии.

"Сейчас начинается очень важный процесс - процесс прямых переговоров между Киевом и восточными регионами", - заявил Путин в Якутске, отвечая на вопрос корреспондетна ВВС.

"Мы об этом договорились с президентом Порошенко в Минске", - сказал при этом Путин.
Российский президент также сообщил, что надеется на здравый смысл Запада в вопросе санкций против Москвы.

"Надеюсь, что здравый смысл возобладает, восторжествует, и мы будем работать в нормальном современном режиме. И ни мы, ни наши партнеры не будут нести издержек от этих взаимных уколов", - говорит Путин.

При этом о, как и глава МИД России Сергей Лавров, повторил обвинения террористов в том, что украинская армия окружила города на Донбассе и ведет их прицельный обстрел.

Требования террористов заявляют о готовности к сохранению Донбасса в составе Украины и намерении выдвинуть требования об "особом статусе" для указанных регионов. Об этом сообщает ИТАР-ТАСС со ссылкой на собственные источники. По мнению представителей ДНР и ЛНР, только равноправные переговоры являются единственным приемлемым способом разрешения конфликта и восстановления мира.

"Они (террористы) заявили, что в своей позиции исходят из принципов, выработанных на встрече в Женеве представителей России, США, ЕС и Украины 17 апреля", - говорится в сообщении.

ЛНР и ДНР требуют признания особого статуса их территорий, прекращения военной операции украинских силовиков для проведения свободных выборов и признания статуса русского языка. Они также настаивают на особом статусе для своих вооруженных формирований и праве назначения прокуроров и судей. Одновременно, по их мнению, необходимо провести безусловную амнистию участников ополчения и всех политзаключенных. ЛНР и ДНР требуют также особого порядка ведения внешнеэкономической деятельности с учетом углубления интеграции с Россией и Таможенным союзом.

В случае выполнения этих требований ЛНР и ДНР гарантируют, что приложат максимум усилий для поддержания мира, сохранения единого экономического, культурного и политического пространства Украины и всего русско-украинского пространства.Все вышеуказанные требования будут выдвинуты в ходе переговоров трехсторонней контактной группы с участием представителя Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), второго Президента Леонида Кучмы и посла России в Украине Михаила Зурабова.

Как сообщало агентство, трехсторонняя контактная группа по урегулированию ситуации на Донбассе соберется 1 сентября.

Одновременно с заявлениями главы России террористы сформулировали свои требования к Киеву. Они утверждают, что готовы сохранить Донбасс в составе Украины, если получат "особый статус" для региона. Также они надеются на равноправные переговоры ради восстановления мира.

"Во-первых, прекращение силовой операции в Донецкой и Луганской областях и проведение там свободных выборов местного самоуправления, причём полномочия этих органов должны быть существенно расширены", - сообщает из подконтрольного Путину Симферополя один спикеров ДНР Денис Ерошенко.

Также террористические ДНР и ЛНР требуют для себя право самостоятельно назначать прокуроров и судей, право самим обеспечивать правопорядок и содержать все подразделения так называемой "армии Новороссии".

Одновременно террористы требуют безусловную амнистию участников "ополчения и всех политзаключенных".

Именно при таких условиях оккупанты якобы готовы сохранить "единое экономическое, культурное и политическое пространство Украины".

"ЛНР и ДНР требуют также особого порядка ведения внешнеэкономической деятельности с учетом углубления интеграции с Россией и Таможенным союзом", - уточняет при этом российское агентство ИТАР-ТАСС.

По их данным, все вышеуказанные требования были озвучены в ходе переговоров трехсторонней контактной группы в Минске.

Вторжение Кремля

Как сообщали podrobnosti.ua, вечером 27 августа Россиия открыто вторглась на территорию Украины в районе Новоазовска и Старобешево. С каждым днем армия Путина расширяет оккупированную территоирию.

Накануне министры обороны Украины Валерий Гелетей подтвердил, что украинская армия на Донбассе воюет не с террористами, а с кадровыми российскими военными и теперь все переговоры идут с Кремлем.

"Российские войска появились не только в Донецке, но и в районе луганского аэропорта. Они появились и в других городах", - подтвердил министр обороны.

Из-за присутствия российских войск ситуация в Донецкой и Луганской областях усложнилась - террористы хаотично обстреливают крупные города Донбасса. А на выходных террористы атаковали инфраструктуру Донецка "бессмысленно и жестоко".

Бородай: «Стрелков по факту уже воюет на стороне противника»
Александр Чаленко «Expert Online» 27 фев 2015

В интервью первого премьер-министра самопровозглашенной ДНР Александра Бородая «Русскому репортеру» впервые обсуждаются неизвестные подробности войны в Донбассе и прежде всего – поступки и личность легендарного Стрелкова – Игоря Гиркина. Сам Стрелков постоянно подтверждает миф о себе, в том числе рассказывая о своей роли в Крыму, беря на себя ответственность за начало вооружённого сопротивления в Донбассе, обвиняя многих бывших соратников чуть ли не в измене. История войны в Донбассе – не просто история, но и актуальная политика, а это интервью интересно не только как склока между бывшими соратниками и первыми лицами ДНР, а как еще одна возможность приблизиться к пониманию этого конфликта

Когда в прошлом году появилось ваше знаменитое интервью «Актуальным комментариям» (http://actualcomment.ru/ya-russkiy-imperialist.html), в котором вы рассказали, что Стрелков отдал приказ о сдаче Донецка и отступлении военных отрядов на территорию Российской Федерации, московская «стрелковская интеллигенция» и блогеры типа Колонеля Рожина ополчилась против вас…

Во-первых, не такое уж «знаменитое». Ресурс-то, мягко выражаясь, не «федерального значения». Поверьте, если бы я так уж стремился рассказать миру «всю правду» или организовать «травлю Стрелкова», я бы сумел выбрать ресурс помощнее – при всем моем уважении к «Актуальным комментариям». А так – просто приехали люди, задали вопросы, я ответил. Мне скрывать нечего. Во-вторых, я знал, что «ополчатся» и предупреждал об этом. А что касается этого Колонеля – это просто смешно. Виднейший стрелковский блогер! В недавнем прошлом – агент СБУ, одной из задач которого было выявление через соцсети прорусски настроенных крымчан, теперь вроде как «перешел на нашу сторону». Приезжал в Москву. Даже со своим бывшим куратором – денег просить у патриотически ориентированных бизнесменов. Не дали. Хотел бы я посмотреть на физиономии многочисленных поклонников этого «полковника», если бы они увидели его в реальности. Вот смеху было бы!

Можно ли достаточно объективно восстановить разные эпизоды этой войны? Наверное, есть много свидетелей, в том числе и деятельности Стрелкова. Например, генерал Антюфеев, ваш бывший заместитель.

Да, Владимир Юрьевич же здесь, в Москве, находится, и никуда не скрывается. Я с ним периодически вижусь. И он не такой уж «секретный», чтобы совсем недоступным быть. Если надо, думаю, ответит на многие вопросы, просто не любит интернет-болтовни. Что поделаешь, такой человек… Здесь, в Москве, вообще-то много друзей Игоря. К сожалению, в основном, с приставкой «бывших».

Как-то я опубликовал отрывок из вашего интервью о том, что Стрелок отдал приказ об оставлении Донецка и отходе на территорию Российской Федерации, который отменил Антюфеев. И тогда Александр Коц в комментариях к этому моему статусу написал примерно так: «Александр, как вы можете верить этому Бородаю? Посмотрите, у него же лощеное лицо».

Да, что тут скажешь? Аргумент, серьезный. Правда, я за своей внешностью никогда всерьез не следил и сам никакой «лощености» в себе не замечаю, скорее наоборот. Глаза вот до сих пор болят и слезятся после июньского отравления каким-то газом в ОГА –распыляли агенты противника неоднократно. Это, что ли, «лощеность»? Но Коцу, конечно, виднее. Впрочем, скучная тема… А то я так и до «суставов» дойти могу…

Что касается доверия к моим словам – то я его и не требую. Тем более от «стрелковцев». Есть Антюфеев, у которого на руках документальные доказательства попытки сдачи Стрелковым Донецка. Есть Безлер, у которого, с его слов, хранится экземпляр стрелковского приказа о сдаче Горловки (он был саботирован Бесом). Есть Хмурый, он же генерал Петровский, уж на что, казалось бы, «стрелковский человек», но и он давеча вспоминал, как Игорь отдал ему приказ отправляться вместе со спецназом в Снежное, которое надо было удерживать до подхода основных сил драпающего из Донецка во главе с министром обороны ДНР войска. Хмурый тоже не оценил величие замысла и отказался выполнять приказ… А есть еще Захарченко, Ходаковский, Конанов1… Все эти люди представляли тогда «военную верхушку» ДНР. Так почему же адептам Стрелкова, если они так уверены в его непогрешимости, не задать каждому из них прямой вопрос: «Была попытка сдачи, или нет»? Тогда и станет ясно, кому можно верить, а кому нельзя.

Вы никогда не задавали себе вопрос, почему к вам вдруг такое отношение? Ведь у вас же большой патриотический бэкграунд – более 20 лет патриотической деятельности, начиная с защиты Белого дома в 1993 году, Чечня. Почему же к вам так враждебно, как к исчадию ада, отнеслась «стрелковская интеллигенция»?

01.jpg Я не совсем понимаю, что такое «стрелковская интеллигенция»? И почему это она считается синонимом «патриотической»? Те люди, с которыми я общаюсь многие годы, и которые являются русскими патриотами, уж точно хуже ко мне относиться не стали, за исключением самого Стрелкова. Если серьезно, большинство «ССС» – «Секты свидетелей Стрелкова» – это патриотические неофиты. Люди, которые вспомнили о Родине недавно. Большинство, похоже, составляют экзальтированные дамы постбальзаковского возраста, с не очень высоким уровнем образования. Есть, конечно, и много обычных порядочных людей. Просто они некритически восприняли «миф о Стрелкове». Миф, к созданию которого я и сам приложил немало усилий. Эта «некритичность» сознания во многом связана с тем, что народ давно истосковался по настоящим героям. И тех, кто отнимает «любимую игрушку» – меня в частности, люди, естественно, недолюбливают. Впрочем, я, в отличие от Игоря, действительно не политик. И мне популярность среди народных масс «ЖЖистов» и «фейсбучников», мягко говоря, не слишком важна. Не буду врать, что мне приятно наблюдать потоки откровенной клеветы и оскорблений, которые вываливаются в мой адрес и не только в мой Игорем Ивановичем и его платными и бесплатными сторонниками, но «собака лает, а караван идет». Там, в Донецке, до сих пор немало людей, которые мне верят и которые всегда меня ждут. Да и в России их немало. Каждый день общаюсь с кем-то из бывших «моих» бойцов и командиров. Чувствую их поддержку – 23 февраля телефон чуть не взорвался. Это для меня важно.

Я помню, разговаривал со Стрелковым по телефону и спросил у него, будет ли он опровергать заявление Бородая о том, что Стрелков собирался сдать украинцам Донецк. Он ответил, что нет.

Это потому, что ему опровергать нечего.

Вас тогда не было в Донецке, вы были в Москве. Приказ же об оставлении Донецка отменил, как вы сказали, Антюфеев. Не могли бы вы подробнее рассказать об этом?

Чтобы понять, «как было» надо начинать с момента прихода Игорька из Славянска. Он тогда «заодно» очистил от нашего присутствия не только сам Славянск, но и огромную часть территории ДНР, много крупных населенных пунктов: Краматорск, Дружковку, Константиновку, Артемовск. С большим количеством населения. В некоторых случаях с удобными позициями для обороны. Он уже появился в Донецке в несколько, скажем так, подавленном состоянии. Разуверившийся в возможности победы, считающий, что «Россия нас предала». Я сразу хочу сказать, что за это первое отступление я его критиковать не могу. Просто не имею права. Меня не было в Славянске, когда он принимал решение о сдаче города, и я не видел, что там происходило. Он там командовал, как мог, в отрыве от всех остальных. На нем тяжкий груз ответственности лежал. И это решение – его право. Более того, Игорь потратил много часов для того, чтобы убедить меня в том, что это отступление было неизбежным и правомерным. Тогда я с ним согласился, и не буду менять точку зрения в зависимости от обстоятельств.

А что он говорил?

Много чего. Он и сейчас повторяет все те же аргументы. Поэтому я не вижу смысла их бесконечно обсуждать. Правда, после «выхода» Стрелкова с территории ДНР у него и его сторонников появился еще один новый, на сегодняшний день «главный» – он, оказывается, сдал Славянск, чтобы прибежать в Донецк и спасти его от капитуляции, которую, якобы мы планировали. Это откровенная ложь, попытка реконструкции недавней истории, ради того чтобы обелить себя. Тогда, конечно, у него таких «опасений» не было. Кстати, по выходу из Славянска, он изначально и не собирался в Донецк. Планировал остаться в Горловке. Но не сложилось. «Бес» оказался недостаточно гостеприимен. Но дальше стали происходить другие вещи. В частности, именно Игорь сдал Карловку. Это очень важный момент. Карловка – это «западные ворота» в Донецк. Пока Стрелкова не было, Карловка держалась. Причем прекрасно. Её обороняли разные подразделения, действовавшие в координации. В первую очередь там были бойцы из «Востока» и от «Беса». Были и подразделения «Оплота», если не ошибаюсь, и шахтеры из «Кальмиуса» потом присоединились.

Но он мне в интервью говорил, что, когда пришел в Донецк, там все было расслабленно, никто не воевал.

К тому моменту, когда он зашел в город, боевые действия в самом Донецке были уже закончены. Так это, извините, наша заслуга, а не наш недостаток. Изначально в самом городе были две серьезные базы противника, которые к этому моменту были взяты штурмом. Это были база на Щорса и база на Боссе. Взятие второй было особенно заметным событием, потому что, к великому нашему сожалению, противник там успел взорвать арсенал. И этот арсенал рвался больше суток. Весь город это слышал.
База на Щорса была взята «Атаманом Иванычем» и бойцами только-только зарождавшегося «Кальмиуса» и, прежде всего – группой «Ювелира» – после восьмичасового боя. Для нас этот бой был удачным, потому что нам удалось взять более 400 единиц стрелкового оружия, три единицы бронетехники, гранатометы и еще что-то. Для нас это было тогда колоссальным шагом вперед. В районе аэропорта тоже шли бои. Удачно действовали совместно «Оплот» и «Восток». К моменту появления Стрелкова аэропорт был нами полностью блокирован. И город уже тогда был неплохо готов к обороне. Больше всего для этого, надо сказать, сделал Александр Ходаковский. Просто полностью план знали только он, Захарченко и я. Поскольку Донецк остается на данный момент прифронтовым городом, я не могу о нем говорить. Он, к сожалению, до сих пор может оказаться актуальным. Впрочем, не умаляю я и заслуг в этом плане такого не совсем однозначного персонажа донецкой истории, как Вадим «Керчь», который вместе с моим помощником Сергеем Кавтарадзе строил укрепления на окраинах Донецка – того самого «Керчи», именем которого «стрелковские пропагандисты» нагло «прикрыли» очередную брехню про меня, хотя на самом деле он ничего подобного не говорил.

При этом мы делали все возможное, чтобы город жил хоть относительно нормальной жизнью.

Если Донецк тогда не воевал, где шли бои?

Они шли в относительном отдалении от Донецка. Бои в районе Дмитровки, Мариновки, около Снежного, вокруг Саур-Могилы, в районе Карловки. Так что бои шли. Так что к тому моменту, когда в Донецке появился Игорь, Донецк был зачищен от противника полностью. И близко на подступах к Донецку противника не было. Бои шли на дальних подступах. Тут необходимо отметить справедливости ради, что нашей военной ситуации, конечно, помогало то, что значительные силы противника были сконцентрированы вокруг Славянска. Но, когда Стрелков явился в Донецк, за ним подтянулся и противник. И довольно быстро ситуация стала критической.

Так как он сдал Карловку?

Да якобы из-за угрозы окружения. Вот когда он оставил Карловку, то противник сумел ворваться в Авдеевку и Пески и занять господствующие высоты, деблокировать аэропорт и начать стрелять по Донецку. Не только по окраинам, но и по центру. И когда украинцы с территории Авдеевки бьют по центру города, то отчасти это «заслуга» знаменитого полковника Стрелкова.

Как было принято решение об оставлении Карловки?

Когда Игорь хотел провести это решение в жизнь, оно никому не понравилось. Все командиры сошлись на мнении, что Карловку необходимо продолжать оборонять. Кстати, неприязнь Ходаковского к Стрелкову тогда и зародилась, как к человеку, который не совсем адекватен ситуации. На совете командиров было принято решение Карловку не оставлять. Стрелков тогда был вынужден с этим решением смириться. Точнее сделать вид, что смирился. Через три дня примерно он тихонько отвел подчинявшиеся ему подразделения. И оставил в итоге всех остальных без фланговой поддержки, чем вынудил остальных к отступлению. То есть он поставил нас перед фактом.

А после этого вы, как премьер-министр, предприняли какой-то разбор полётов? Призвали Стрелкова к ответу?

Это было уже бессмысленно, я к этому времени понимал, в каком состоянии находится легендарный «министр обороны» и мне было важнее, чтобы он чего-то нового не «накосячил»… Хотелось обойтись без звонких скандалов.

Кстати, а в каком он состоянии тогда находился?

Неприятно об этом вспоминать. По-разному было. Истерики, крики какие-то, изредка слезы, приступы депрессии. Я психотерапевтом каким-то себя чувствовал. Проводил ежедневные «успокаивающие» беседы. И сам злился из-за этого. Хватало, мягко говоря, других занятий. И потом надо понимать психологию Игоря. Так, как понимаю ее я, после почти двух десятков лет общения. Кстати, я ж крестный одного из его детей. Почти родственник. Дело в том, что он всю жизнь роль отыгрывает. Несгибаемого белого офицера. Рыцаря из «лебединого стана». Поэт Арсений Несмелов ему нравится – теперь я вспомнил, кто у меня книжку увел. Проблема в том, что белых, к сожалению, били. Предавали, поносили и… били. Они, несломленные, отступали. Уходили в «ледяные походы» из Ростова или по Сибири, как армия Каппеля. Поэтому, сознательно или подсознательно, «героическое отступление с развернутыми знаменами» – это основной полководческий стереотип Игоря Всеволодовича Гиркина. Он был готов примерить на себя роль Корнилова, Дроздовского и т. п.

Говорите, что у него были истерики. Но он сломался?

У него не было животного страха. Он просто считал, что слишком много сделал, чтобы умереть. Он же всю жизнь хотел славы. Воинских почестей, лавров. Даром, что ли, он так злился на свою контору, которая до событий уволила его «без права ношения мундира». А к приходу в Донецк он свою славу уже заслужил. Но ему хотелось «лавры» руками потрогать. И у него были очень преувеличенные представления о том, как его встретят в России. Я же знаю его мечты и надежды. Примерно так они выглядели тогда: «Кремль. Георгиевский зал. Навытяжку стоит Игорь в иисиня-черном новеньком генеральском мундире. К нему подходит президент. Вручает звезду Героя России. Потом обнимает и, роняя скупую мужскую слезу, шепчет: «Спасибо, сынок». Потом поворачивается к свите и говорит: «Вот теперь я знаю, на кого могу оставить Россию». Свита ахает, ужасается и завидует…». Как-то так. Ну, не сбылось… Ну зачем же пытаться мстить за несбывшиеся фантазии ? Это ж делу вредит. Тому самому, за которое он же рисковал, за которое люди погибли…

Пил?

Нет. За все время мы выпили с ним две бутылки коньяка. Одну еще в апреле, когда я ненадолго прорвался в Славянск. А вторую – вечером в день нашей встречи в Донецке. И то нам помогали.

А что потом после сдачи им Карловки было?

Потом была попытка наступательной операции. Имею в виду Степановку-Мариновку. Я тогда специально поехал вместе с ним, чтобы посмотреть, как он руководит войсками непосредственно.

И как руководит?

Не очень хочу комментировать. Как-то неудобно оценивать чужие полководческие таланты. А то: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Но, поскольку я не «со стороны» видел – немного скажу. Тусовались как-то очень вдали от боевых порядков. Командиры батальонов были предоставлены сами себе. Ну, побегали по Степановке от вражеской авиации. Вывезли на своих машинах нескольких раненых бойцов. Вот и все дела. Теперь жалею, что не пошел с Сашей Захарченко на отвлекающий удар. Там все было «веселее». Тогда, кстати, нынешний руководитель ДНР и получил свое первое в этой войне ранение. Впрочем, надо было, конечно, идти с Игорем. Обновить впечатления, так сказать. Я участвовал в одной из «его операций» во время второй чеченской войны. Тогда он командовал малой группой. План разработал нормальный, а потом практически ничем не руководил, хотя и проявил себя как рядовой боец. Операция прошла успешно, хоть и не с первого раза, но это было чистое везение. Одним словом, операцию спланировать он может. Как рядовой боец был раньше весьма неплох (на этой войне – не видел). Командовать на поле боя – не может. Уходит в себя. Впрочем, это моя сугубо личная точка зрения. И на правоту в этом вопросе я не претендую.

Но это и к вам вопрос. Как такого человека, не имеющего опыта командованиями армейскими подразделениями, могли назначить министром ДНР?

Других вариантов не было. Министр обороны – это не чисто военная фигура. Это еще и идеологическая величина.

А вот сам Стрелков в интервью Проханову говорил, что, когда он пришел в Славянск, то там уже был отряд в 100-150 человек. Мне Катя Губарева рассказывала, что именно она отряд Стрелкова заводила в Славянск, потому что это был самый активный маленький город Донецкой области.

Да, люди ждали. По поводу Губаревой ничего не могу сказать. Просто не знаю. Мы с Игорем в конце марта сидели в ростовском аэропорту. Туда к нам приезжали разного рода ходоки с Донбасса. Говорили нам: дайте нам, прежде всего, командиров. Других командиров тогда не было.

Стрелков в интервью Проханову говорил, что у него перед отступлением из Славянска был телефонный разговор с кем-то, кто ему отдал строгий приказ не отступать из города. Ему пообещали помощь в деблокировании Славянска. Но на его вопрос, когда эта помощь придет, ему ничего конкретного не смогли ответить. И вот тогда он и принял решение об отступлении. Почему в таком случае, если Стрелков отступил из Славянска без приказа, не последовали оргвыводы?

Как вы понимаете, Игорь разговаривал не со мной.

Скажите, только честно. Если бы Стрелок не ушел из Славянска, разблокировали бы его?

Весьма вероятно. Но история сослагательных наклонений не знает. Скажу одно: его никто в качестве сакральной жертвы не рассматривал. Если бы рассматривали – он бы сейчас в Москве бы не сидел.

Да, но он говорил, что гранатометы не стреляли, были бракованные, снарядов к минометам почти не осталось. Как только у него появляется один танк, у украинцев – уже четыре. Отбиваться уже нечем было.

Это правда. Но эти же проблемы были у всех, а не только у Стрелкова. Но и в почти полном окружении тогда сражался только он.

Вы можете вспомнить тот момент, когда узнали, что Стрелок оставил Славянск и Краматорск?

Я в Москве в очередной раз был. У меня такая функция была, что приходилось раз в три-четыре недели выбираться туда. Звонят из Донецка: мол, появился и с ним войско «варваров», возвращайся скорее. Я через день, через два приехал в Донецк, когда он там появился. За это время он успел совершить шаг, которым он сейчас чрезвычайно гордится – свержение мэра Донецка Александра Лукьянченко.

Взял власть?

Это вообще полный идиотизм. Был мэр Донецка Лукьянченко. Никому ничем не мешал. Местные о нем очень хорошо отзывались, даже самые «лютые дээнэры». Он, кстати, ни фига не «ахметовский». Говорят, он с Ахметовым периодически ссорился. И когда на него давили, сразу говорил: я в отставку уйду. И все его уговаривали не уходить. Я сам с Лукьянченко общался несколько раз, и он никаких претензий по поводу ДНР не выражал. И ничего не требовал. Один раз попросил переставить блокпост около путиловского моста на 100 метров в любую сторону, чтобы не мешать проезду общественного транспорта. Просто хороший хозяйственник, искренне любивший свой город. Пока война не добралась до Донецка по-настоящему, он был очень ухоженным городом. Киев, пока был законный мэр Лукьянченко и сохранялась иллюзия двоевластия, давал под него зарплаты бюджетникам. Меня это устраивало, потому что город хоть какой-то жизнью жил. У меня-то денег на зарплаты не было и в помине. Чего его трогать было?

А зачем тогда Стрелков снял его?

Стрелков его вызвал и говорит: присягай ДНР! Лукьянченко сразу понял: если он присягнет ДНР, то сразу станет «преступником» и «террористом» – и денег у него в городской казне не будет. Он говорит Стрелкову: не хочу. Игорек на это ему ответил: тогда расстреляю на следующий день. Забавно, что он требовал присяги ДНР, хотя ни он сам, ни его бригада никакой присяги ДНР не приносили. Вот тогда Лукьянченко взял ноги в руки и учесал в Киев. В результате я на следующий день приезжаю и говорю ему: «Ты что, дурак, Игорек? Ты зачем все это сделал? Ну, чего ты добился?». Он: «Но это же киевский мэр». Я: «Какой он киевский? Он местный хрен, который тут сидел. Он хоть как-то город обеспечивал нормально. Ты сам будешь управлять? Давай, валяй. Ты мэр теперь». Он: «Нет, я не мэр». Я: «Ах, ты теперь не мэр? Как все разрушить, так ты у нас главнокомандующий, и непонятно с какого рожна лезешь не в свою компетенцию. А как отвечать за последствия твоих дурацких решений, ты говоришь, что ты не мэр». Он: «Ну, я найду мэра». В итоге он привел молодого парня - Пашу «Бешеного». Говорит: «Вот, он будет». Я с Пашей и до этого был знаком, он колонны водил и вроде неплохо это делал. Спрашиваю: «Паш, ну что, будешь мэром? У тебя будут такие, такие и такие функции». Паша, выслушав, все это говорит: «Ой, блин, я мэром не буду. Не надо, не потяну». Тогда я к Стрелкову: «Что-то твой мэр мэром быть не хочет. Удивительно, почему же?» Стрелков мне в ответ: «Ну, тогда я не знаю». О простых людях, которые жили в Донецке, у нашего Игорька голова не болела совсем. Он, видимо, полагал, что их не существует. А я понимал, что они существуют, и от их существования зависит и существование Донецкой Народной республики. Чем все это закончилось? Тем, что и. о. мэра Донецка стал человек Ахметова.

А как Стрелку в голову пришло отдать приказ об эвакуации из Донецка? Он что, уже был окружен?

Дело в том, что вся территория ДНР была в оперативном окружении. «Дырки» на территорию России оставались только в ЛНР. И до них-то надо было добираться, как говаривал Захарченко, «воровскими дорогами». Я это на себе хорошо почувствовал. Сам не раз проскакивал туда-сюда. Иной раз удачно, а иной – не очень.

Так как был отдан приказ об эвакуации?

Да так же, как и любой другой. Только о нем, естественно, быстро узнал Антюфеев. Он примчался к Игорю и заставил его этот приказ отменить. На что имел все полномочия, так как на тот момент исполнял обязанности главы республики и, соответственно, главнокомандующего. Дело в том, что когда я покидал территорию республики, то подписал распоряжение, согласно которому все мои полномочия на время отсутствия переходят моему первому заместителю Владимиру Антюфееву. Секрет полишинеля состоял в том, что Игорь наш Иваныч, хотя и именовал себя главнокомандующим, на самом деле им не был. Он был министром обороны с очень широким кругом полномочий. Но главнокомандующим в любой стране, даже в таком государстве, как ДНР, по крайней мере, формально является ее верховный руководитель.

А Игорь Иванович?

А Игорь поупирался: все, мол, трындец. Надо выходить, а то нас сейчас всех задавят. Но, делать нечего – приказ отозвал. Игорек же знает, кто такой Владимир Юрьевич. И опыт негативного общения у них уже был.

С кем, с Антюфеевым?

Конечно. Еще в Крыму.

А в чем он заключался?

Он имел какое-то отношение к тому, что Крым полковник Стрелков покинул «униженным и оскорбленным». Игорек под конец той короткой эпопеи ухитрился изрядно «накосячить» и даже ожидал своего ареста российскими правоохранительными органами. Но Сергей Аксенов за него тогда заступился.

Еще раз, я все же не могу понять, так если он такой «неадекват», то зачем его надо было брать в Донбасс? Он ведь потом «накосячил» и в Славянске, и чуть было не «накосячил» в Донецке.

А где у нас тогда были толковые, храбрые, героические командиры? На заднице сидели. Медали за присоединение Крыма примеряли. Стрелков не раздумывал и гарантий не требовал. Он сам в бой рвался. И он ведь не трус и не дурак. И опыт у него серьезный. И харизмы хватает. Все это – факт. Он только в какой-то момент сорвался. И это не столько его вина, сколько беда. К тому же, поймите, что Игорь, как и все мы, изначально рассчитывал на спринтерский забег. Помните песню Высоцкого о том, как спринтера заставили бежать на длинную дистанцию? Вот с Игорем это и произошло, Он «рванул на десять тыщ, как на пятьсот – и спекся». Я, когда стал премьером ДНР, тоже думал: ну, сколько это премьерство будет продолжаться: пять дней, неделю или целых две недели?

Почему все же было принято решение о снятии Стрелка с поста министра обороны? С чем это было связано: с тем, что его не любили другие командиры? С тем, что у него был российский паспорт, а не украинский?

Был целый комплекс причин. И не надо их противопоставлять друг другу. Конечно, руководство Республики с точки зрения международной общественности выглядело довольно вызывающе: премьер-министр Бородай – москвич, его первый зам, хотя и уроженец Риги, но тоже москвич, и самая известная фигура в правительстве Игорь Стрелков – москвич. Конечно, когда стали вырисовываться контуры переговорного процесса, эта ситуация стала нетерпимой. Ослабление «боевого духа» полковника Стрелкова, скажем вежливо, тоже играло роль. Его политические выходки и попытки узурпировать власть в республике, яркие выступления перед прессой, его присутствие на всяких форумах. И вообще, в конце своего пребывания он уже был номинальной фигурой, утратившей реальные рычаги управления. Его приказы не выполнялись, а он ничего об этом не знал. Работал альтернативный штаб, который их корректировал. Даже части его «личной» Славянской бригады часто шагали совсем не в ту сторону, в которую он их направил. Многие донецкие формирования, такие, например, как «Оплот» и «Восток», в принципе не подчинялись Стрелкову. Ходаковский вообще ни на одном его штабном совещании не был – ко мне приезжал, а «Оплот» я специально на заседании правительства передал Стрелкову в оперативное подчинение. Но только в оперативное. И снабжение у «Оплота» и «Востока» тоже было отдельное, что очень бесило министра.

А почему он на вас обиделся?

Конкретных причин несколько. О некоторых я, извините, умолчу, а то совсем уже будет постмодерном отдавать. Ну, вот, в частности, из-за ареста его соратницы Вики-Вики. Точнее из-за того, что он сам ее освободить не сумел и при этом страшно оскандалился, вступив в публичный конфликт с тем же Антюфеевым. А я позже Вику-Вику не стал освобождать, хотя у меня и была такая возможность. Так он и заявил мне уже в Ростове: «Не прощу этого тебе никогда, мстить буду». Ну, вот и мстит. Понятно, что проблема не этой тетке была, а в порушенном авторитете «легендарного командарма». А вообще-то, ларчик просто открывается. Игорь уже многие годы со мной люто конкурировал. И, положа руку на сердце, в этой конкуренции совсем не выигрывал. Я старался не обращать на это внимания. Ну, уж в ДНР-то он рассчитывал на реванш. Это ж война! А на войне – он главнее. Но судьба, в который раз повернулась к нему тылом. Опять, несмотря на всю его славу, я оказался формально главнее. Он министр обороны, а я глава республики. Это стало тяжелым ударом для гипертрофированного самолюбия «полковника Стрелкова». Я уж по-всякому там пытался его успокоить. Чуть не извинялся за то, что стал премьером.

Ведь и вправду не нарочно…

А что за история с Вики-Вики, в чем ее обвиняли?

Он знал о ее махинациях, тот же Хмурый целыми пачками документы ему на стол клал. Но Стрелков очень падок до лести. А Вика-Вика постоянно произносила фантастические монологи, вроде таких: «Игорь Иванович! Вы знаете, я никому не верю. Все сволочи. Все! Я себе не верю, а верю, Игорь Иванович, только вам! Только в вас я вижу свою надежду. Россия за вас! Я за вас умереть готова!» После этих завываний, Игорь, который еще полчаса назад собирался Вику-Вику сам арестовывать, начинал «плыть» и давал этой даме новые полномочия и повышения. При этом сам Стрелков никогда ничего не крал. В этом я абсолютно уверен. Его это все просто не интересует. Он в другие игры играет. Но к чужому воровству почему-то он относится очень легко. Мол, все воруют – и эти не лучше, не хуже…

А за что, кстати, Стрелков арестовал «народного мэра» Славянска Вячеслава Пономарева?

Не знаю. Стрелков мне прислал какого-то парня с запиской: этот имярек является теперь мэром Славянска, а старого я держу в подвале. Комичная очень записка. Я ее даже сохранил для истории.

Расскажите, как вообще появился этот знаменитый псевдоним «Стрелков» и отчество «Иванович»?

Ну, Вы же понимаете, что Игорю Ивановичу никогда не хотелось быть «Игорем Всеволодовичем Гиркиным»?

Потому что Гиркин – это "еврейская фамилия"?

Ну, конечно. «Подозрительная», по крайней мере. А как вы хотите? С таким экстерьером трудно быть «коренным дроздовцем». Поэтому в общей компании Игорь всегда был мишенью для шуток. Добродушных, конечно. Но, шуток про себя «полковник Стрелков» не понимает и не любит.

А он стал «Стрелком» в Донбассе или еще раньше?

В Чечне. В заключение нашего, на мой взгляд, слишком затянувшегося разговора об Игоре Гиркине-Стрелкове, хочу сказать следующее: мне очень его жалко. Он сумел зубами вырвать у истории свой шанс стать народным героем. Но, несмотря на опыт реконструктора, не выдержал до конца предназначенной ему роли. Достойно уйти не смог. И сейчас стремительно превращается в мужской вариант покойной Валерии Новодворской. Он уже более полугода сидит в Москве и истошно, как крачка, орет. Он льет грязь на всех своих соратников, кроме личного окружения. И если бы он «поливал» только нас – «отставников ДНР»: меня, Антюфеева, Безлера, Хмурого (ему тоже «на орехи» досталось) и других. Некрасиво, конечно, но история нас рассудит. Но он «разоблачает» и тех, кто сейчас укрепляет республику и воюет за нее: Захарченко, Кононова, Пургина. Захарченко, вон, уже второй раз ранен за эту войну. Игорек за всю свою военную карьеру – ни разу (новгородские посиделки на немецкой мине – явно не в счет).

Он «разоблачил» даже организацию референдума в Крыму, хотя не имел к ней никакого отношения. Он противоречит реальности – уже полгода вопит о «сдаче Новороссии», хотя республики продолжают держаться и укрепляться. Он пытается дестабилизировать положение, в них подпитывая внутренние деструктивные силы (мифические органы власти Новороссии) и обещая «вернуться и перевешать всех предателей». Он жестко критикует военное строительство в республиках, а их вооруженные силы между тем закрывают дебальцевский котел. Игорек из Москвы недоволен – они «плохо» отвоевывают те территории, которые он так «красиво» в свое время сдал. Конечно, в этом потоке лжи и нелепостей он, прежде всего, топит себя сам. Но приходится констатировать факт – Игорь Стрелков уже давно воюет в информационной войне на стороне противника. Он делает это невольно, руководствуясь собственными, сугубо личными, мотивами. Но, это мало что меняет.

Нуждается в констатации и еще один факт. Игорю за последние месяцы кое-что удалось. Он таки стал политической фигурой федерального масштаба. Хотят это замечать в Кремле и на Старой площади или не хотят. Другое дело, что политик он не просто оппозиционный, а крайне деструктивный. Его расчет прост: в стране кризис, власть долго не продержится, и в неизбежной гражданской войне Игорь Гиркин-Стрелков возглавит часть «патриотических сил» и станет диктатором того, что останется от России. Лично я думаю, что шансы на осуществление этой простой программы совсем минимальные. Но, к сожалению, они, все же, есть. Я думаю, некоторые читатели зададутся вопросом – а так ли уж плох этот вариант? Плох. Хотя бы потому, что, во-первых, реализация Игоря Стрелкова как полноценного политического лидера возможна только через кровавую гражданскую войну. А во-вторых, диктатор из Игоря получится очень низкого качества.

http://expert.ru/2015/02/27/borodaj-strelkov-po-faktu-uzhe-voyuet-na-storone-protivnika/

Андрей Пургин: В Донецке перелом наступил 1 марта после того, как был вывешен российский флаг

Председатель Народного совета ДНР Андрей Пургин поделился с изданием Украина.Ру воспоминаниями о начале Русской весны

- Как для Вас началась Русская весна?
- Активные выступления начались 23 февраля. Именно тогда началась Русская весна. С 23 февраля по 1 марта были попытки поставить палаточный городок на площади Ленина. Это бесконечная борьба с Партией регионов, бесконечная борьба с секретарем Донецкого горсовета. У нас даже одно время висели три флага: флаг Донецкой республики, флаг России и флаг Украины. Последний снимали буквально через час-полтора. 23 февраля было такое активно-агрессивное движение: просто были люди, которые передвигались по Донецку с битами. Это был всплеск бунта. Но 1 марта начались качественно другие события, которые и стали собственно Русской весной. 1 марта — это перелом. Все остальные события в Донецке были уже продолжением.

- А что именно произошло 1 марта?
- Был двойной митинг. Один на площади Ленина, на котором выступал Богачев, как секретарь Донецкого горсовета, а также депутат-регионал Николай Левченко и другие. Это была попытка со стороны Партии регионов перехватить пророссийски настроенных депутатов. А проукраинский митинг проходил возле обладминистрации. Он был созван в поддержку донецкого губернатора Шишацкого, который хотел протащить какие-то проукраинские вещи на заседании облсовета. В это время мы собрали около трехсот человек около фонтана на площади Ленина и двинули к обладминистрации по проезжей части. Другие люди остались на площади Ленина, чтобы принять участие в событиях, связанных с Павлом Губаревым. Мы в них не участвовали. Мы разрезали толпу проукраинского митинга возле обладминистрации. Начали раскачивать ситуацию: были предприняты попытки штурма, толкания с милицией. Шищацкий в итоге сбежал. Они бросили звукоусиливающую аппаратуру. Участники проукраинского митинга стали бросать жовто-блакытные флаги на землю. Два человека из наших прорвались к стелле. Они сняли украинский флаг и повесили большой российский флаг, который я принес и передал им в пакете. Вот тогда в Донецке впервые подняли огромный российский флаг.

Это дало фактический старт восстанию в Донецке. Кстати, у облсовета проукраинский митинг насчитывал порядка 2,5 тысяч человек, а я привел всего 300. Порядка 5 тысяч человек было на митинге на площади Ленина. В итоге люди стали прибывать. Я потом смотрел документы Пожидаева, главного милиционера Донецка. Так вот, милиция оценивала, что в тот день собралось порядка 40-50 тысяч человек. Это было беспрецедентное событие для Донецка. Облсовет разбежался и больше по факту не собирался. Они просто не смогли набрать кворума. После 1 марта огромное количество наших богатых людей, которые заседали в облсовете, покинули Донецк.

- Когда и как появилась идея провозгласить Донецкую народную республику?
- Мы добивались проведения референдума по Донецкой республике с 2002 года. Это было продолжением идеи, которую выдвинуло Интердвижение Донбасса еще в 1991 году. Очень серьезный подъем эти идеи имели в 1994 году. Мы начали серьезно работать над этой идеей в 2002-2004 годах. В 2007 года эта попытка была очень серьезной. На нас было заведено уголовное дело. На меня и на моих друзей было заведено 15 томов уголовного дела и 5 лет подписки о невыезде. Так что идея Донецкой республики — это не скороспелая идея. Это выстраданный плод. В 2007 году закрытая группа «Вконтакте» Донецкой республики насчитывала 12 тысяч человек. фото © РИА Новости. Игорь Маслов

- Страшно было?
- В это время всех уже преследовало МВД. Уже происходили аресты. 1 марта к обладминистрации двинули самые «отпетые люди». Пришли мы туда под флагами Донецкой республики. Борьба продолжалась весь март.

- Что из себя представляли проукраинские силы в Донецке?
- Это вся Партия регионов. Это грантоедские организации. Регионалы за 2013 и начало 2014 года провели порядка 30 мероприятий, посвященных евроинтеграции. В начале февраля 2014 года я был серьезно избит активистами Партии регионов. Тогда не существовало никакой принципиальной разницы между Януковичем и Тягнибоком. Они все дружно шли в Европейский союз и дружно рассказывали, как там будет хорошо жить. Просто сейчас об этом не принято говорить. Меня, как одного из активных пророссийских деятелей Донецка, 7 февраля 2014 года избили на одном из мероприятий Партии регионов.

- Как родился ставший уже легендарным флаг Донецкой народной республики?
- В Донецке он был поднят в феврале 2005 года. А впервые поднят в 1917 году после февральской революции революционером Артемом (первый премьер-министр Донецко-Криворожской республики — прим. авт.) в Бахмуте (ныне Артемовск Донецкой области — прим.авт.). Артем, вернувшись из Австралии, хотел объединить всех, кто мог оказывать сопротивление. У нас есть документы из жандармских архивов, которые свидетельствуют о том, что этот флаг был поднят в то время. Да, он использовался недолго. Да, потом он был заменен на красный флаг. Тем не менее это исторический факт. Этот флаг — это некоторая такая гибридизация: убирание имперских символов с двуглавого орла (это был взлетающий орел, так как он был лишен ног), а вместо белой полосы добавление черной. Черный потому, что в то время на юге России было серьезное движение анархистов. Артем просто хотел привлечь на свою сторону активных анархистов. К славянским — красному и синему цветам — был прибавлен еще и черный. Артем хотел объединить всех — от бундовцев до кадетов. Даже пришлось садить за один стол семитов и антисемитов и работать с ними. На тот момент на красное знамя никто не был готов. фото

- А во время Русской весны когда был поднят флаг Донецкой республики?
- Он был поднят массово еще 23 февраля. Просто российских флагов было штуки три, а флагов Донецкой республики двадцать. Этот флаг всегда нами поднимался. Над первым захваченным нами зданием — СБУ — было поднято два флага — российский и Донецкой республики.

- А какова была роль Рината Ахметова в тех событиях?
- Ринат Леонидович вклинился в тот момент, когда вице-премьер Виталий Ярема отдавал приказ штурмовать Донецкую облгосадминистрацию. Он взял на себя какую-то инициативу. Я был свидетелем, я был на этой встрече. Никто из тех людей, которых я знаю, от Рината Леонидовича не получал. И поддержки в этом мы от него не видели.

- А ультрас «Шахтера» во время Русской весны какую позицию заняли?
- Пронацистскую позицию. По большей части ультрас «Шахтера» вы можете найти в «Азове».

- А Семен Семенченко какую тогда позицию занимал?
- Он не принимал участие в штурме. Когда был открыт доступ в облгосадминистрацию, он пришел туда просто потусоваться.

- Так как все-таки пришла идея провозглашения Донецкой народной республики?
- Эта идея жила со мной все последние 15 лет моей жизни. Могу рассказать даже такую пикантную подробность. Документы о провозглашении республики готовились в единственном открытом на тот момент кабинете в Донгосадминистрации Риммы Филь (сторонник единой Украины, главный редактор ахметовских «Донецких новостей» — прим. авт.). Нас было четверо. Мы буквально этот документ составляли на коленке и потом правили его. И там же выбрали человека, который должен был все это зачитать.

- СБУ в те дни предпринимало попытки Вас арестовать?
- Да. Но вместо меня взяли другого человека — российского гражданина. Потом когда выяснили, что его перепутали, то довезли до российской границы и выкинули. Я дважды избежал ареста. Я постоянно передвигался. У меня не было ни охраны, ни своей машины. Я могу вам показать расшифровки милиции между 3 марта и 6 апреля. Там я один из трех самых опасных людей, которых надо было арестовать.

Беседовал Александр Чаленко http://ukraina.ru/rusvesna/20150305/1012309936.html

«Все подступы к Мариуполю защищены. Будем давать по зубам»

Экс-губернатор Донецкой области Сергей ТАРУТА — о том, как год назад власти упустили начало войны в Донбассе и что делать теперь, чтобы не потерять контроль над Мариуполем.

Год назад в разгар мятежа — захвата райотделов милиции по всей области и обладминистрации в самом Донецке — бизнесмен Сергей Тарута был надеждой украинской власти. Вместе с Коломойским, тогда же назначенным губернатором Днепропетровской области, они должны были удержать под контролем два важнейших региона юго-востока. Но у команды Таруты не заладилось с самого начала — в отличие от людей Коломойского, не получилось даже занять главное здание обладминистрации.

Сегодня экс-губернатор Донецкой области Сергей Тарута укрепляет оборону Мариуполя — уже в качестве депутата народной Рады. В самом городе, правда, бывает наездами из Киева, перемещаясь в сопровождении двух внедорожников с автоматчиками.

— Люди, которые захватывали здание Донецкой обладминистрации, кто это был?

— Эта была спецоперация. Но тогда мы еще считали, что тут не так много представителей России. Даже не России, а Крыма. Тех людей, которые занимались подрывом ситуации и захватом Крыма. Было понятно, что они согласовывают свои действия с Москвой и Кремлем. Этим (захватом ОГА. — П. К.) руководил Аксенов (глава Крыма. — П. К.). На начало апреля сюда уже шло оружие. Но тогда мы думали, что быстрыми действиями по привлечению к ответственности основных зачинщиков мы сможем противостоять захвату власти. Тогда была дана команда силовикам — прокуратуре, милиции и СБУ — найти этих координаторов. Одни и те же лица перемещались по сигналу по всей области, появляясь то там, то здесь, собирали митинги и организовывали раскачку. Мы начали работу по выявлению…

— Но, по-моему, вам не удалось.

— Давайте говорить до конца: неэффективность на тот момент показала вся система власти. И законодательная, и правоохранительная. Уже в марте милиция с прокуратурой подготовили документы в суд для привлечения к ответственности 130 человек. Но суд по всем этим обвинениям отказал. Система работала крайне неповоротливо в тех чрезвычайных обстоятельствах — требовались веские доказательства, соблюдение всех формальных процедур, как это должно быть в мирное время. Но тогда уже было не совсем мирное время. Нужно было реагировать немедленно, упреждать. Я помню, когда у нас здесь были братья Кузьменко — организаторы (сепаратистского движения. — П. К.) в Мариуполе, — суд их отпустил. Когда говорят, что донецкие силовики не смогли грамотно сработать, мол, именно потому, что они были донецкие и работали так (саботируя. — П. К.), я отвечаю: силовики на тот момент здесь были со всей страны. Прикомандирование отовсюду. На всех объектах — на администрациях, прокуратуре, СБУ — силовики были из других регионов Украины. И все они не смогли ничего сделать.

— Но почему в такой же ситуации у Коломойского получилось выстоять?

— У Коломойского ничего не получилось! У Коломойского ничего и не было. У него был просто хороший пиар. И я вообще поражаюсь вам. Одно дело, когда не понимает простой обыватель ситуации, а другое дело — когда журналист, продвинутая молодежь. Вы поймите, что в Днепропетровске ничего не было, не было такой угрозы захвата власти. Вот в Запорожье, вы слышали, чтобы там раскачивали?

— Про Запорожье не знаю. Но в Днепре собирались митинги по 2 тысячи человек, готовился захват обладминистрации.

— Если бы у нас было только 2 тысячи человек, то у нас бы не было никакого захвата. Если бы не было заброшенных сюда провокаторов и координаторов, если бы не было границы прямой с Россией — тоже все было бы спокойно. Надо понимать, что диверсионный сценарий развивался только в Донецкой области и Луганской. Все остальное — это только попытки раскачивания, которые ни к чему бы не привели. Хорошо лечить больного, когда у того болезни нет! Вот в Днепропетровской области и не было болезни.

— Но люди Коломойского там пересажали многих из пророссийского актива.

— А про Запорожье вы что-то подобное слышали?

— При чем тут Запорожье, Сергей Алексеевич?

— Запорожье ближе, чем Днепропетровская область к России. Там под 800 тысяч населения.

— То есть вы настаиваете, что в Днепре не было угрозы?

— Вы же помните, когда было объявлено, что они там скупают автоматы у населения и за каждую голову бандита по 10 тысяч долларов дают. (Такую награду обещал губернатор Коломойский за каждого сепаратиста. — П. К.) А теперь скажите, хоть что-то из этого случилось? Собрал ли он тысячу автоматов, или 50 голов, или 10 хотя бы голов? Что-то было из этого? Нет! А кто победил на выборах в Верховную раду в Днепропетровской области, почти во всех одномандатных округах? «Оппозиционный блок». Вот вам его реальный результат.

— Расскажите, когда инициативу в Донецке перехватили исполнители из России? В какой момент они отодвинули местную элиту, пытавшуюся поначалу возглавить протест?

— На первом этапе, в начале апреля, это были люди из Крыма, как я уже сказал. Через Керчь паромом шло оружие в Урзуф. Постоянно местным заводилам поступали звонки от представителей Януковича: мол, вы там не сильно старайтесь, мы же скоро вернемся. Поначалу заводилы их еще слушали, но потом просто перестали реагировать.

Окончательно все стало управляться Москвой, когда сюда пришел Стрелков со своими боевиками. Это была стратегическая ошибка (пустить их сюда. — П. К.).

— Тогда в Донецке уже был Бородай. Вы с ним вели какие-то переговоры?

— Нет, было понятно, что он тоже под управлением Москвы и Кремля, никакой самостоятельности. А до Бородая были всякие разные персонажи — Пушилины, Пургины.

— Под чьим управлением были они? Рината Ахметова?

— Нет, их он тогда вообще не знал.

— Как не знал, если Пушилин ходил к нему в офис на беседы уже после захвата ОГА?

— Это Ринат ездил туда к ОГА на переговоры к ним. Он понимал, что если сейчас здание попытается штурмовать спецназ, то могут быть большие жертвы. Он подтвердил тогда свое желание поехать поговорить с народом, объяснить, что надо мирно урегулировать ситуацию. Более того — он пообещал, так сказать, простимулировать вопрос, если они освободят здание. Сказал им, что он готов поддерживать все мирные требования Донбасса и с ними все отстаивать. И в районе половины двенадцатого ночи он поехал на эти переговоры.

— Почему вы не поехали с ним как губернатор?

— Я для этой толпы был инородный. Я же не был для них авторитетом. Ринат — был, для Донбасса он — авторитет. Футбольный клуб, молодежь, она вся, конечно, к Ринату относилась с большим уважением. Он был для них лидер Донбасса.

— А когда он перестал быть лидером?

— Когда захватчики ОГА не стали его слушаться. Его лидерская позиция пошатнулась серьезно. Но для многих других он остается все равно хозяином. Вы же знаете: он оказывает многим гуманитарную помощь («Фонд Рината Ахметова» поддерживает беженцев и жителей не подконтрольных Киеву территорий. — П. К.). Помогает в момент, когда государство людей бросило.

— В Донецке он сохраняет какое-то влияние?

— Ну в той или иной мере да. Потому что гуманитарная помощь идет огромная.

Вообще, кажется, все, что он делает сейчас, — это попытка сохранить свой бизнес. В городе работают и не тронуты все его компании и гостиницы.

— Ахметов вхож в высокие киевские и московские кабинеты. Говорят, общается с Сурковым.

— Ринат хочет просто мирного политического урегулирования.

— Но ничего же не выходит.

— Дело в том, что происходящее сейчас — это не его сценарий. Он не может повлиять сам на ситуацию. Тот же Сурков является только частью кремлевской структуры управления, но он не является заказчиком войны. Критического влияния на силовой сценарий нет ни у того, ни у другого.

— Какие у вас ожидания относительно нынешнего перемирия? Надолго оно, по-вашему?

— Лидерам боевиков мир не нужен. Им нужна война.

— Но вы только что говорили, что они подневольные исполнители, действуют по указке.

— Конечно. В целом сама силовая операция срежиссирована Москвой. Но у сепаратистов тем не менее есть большой люфт для самостоятельных действий. В любой момент от них можно ожидать самодеятельности.

— Ожидаете захвата Мариуполя?

— Мариуполь им будет сложно взять. Если бы у них была такая возможность, они бы уже взяли, чтобы показать России: смотрите, какие мы крутые перцы. Но их силами это невозможно сделать.

— Вопрос в том, поможет ли Россия с Мариуполем, как это было с Иловайском и Дебальцевом?

— Я не верю в прямое вторжение российских войск. Да, это было в Иловайске и Дебальцеве. Но здесь, в Мариуполе, другая ситуация, другая глубина, город далеко от границы. Он укреплен. Все подступы защищены. Но они будут пытаться продвигаться вперед, а мы должны давать по зубам при любой провокации. И сепаратисты должны понять, что любые попытки ударить нас будут очень дорого им стоить. Остужать их надо силой. И мы же должны заставлять их выполнять Минские договоренности.

— А самим выполнять?

— Сами мы выполним. Мы готовы, при условии, что та сторона не будет уклоняться. Ведь что происходило? Наши получили команду отводить тяжелое вооружение, мы отводим — а они, наоборот, наступают, подвозят технику. Естественно, мы приостановили этот процесс. К сожалению.

— Порошенко недавно сказал, что сначала Украина должна установить контроль над границей, и только потом будут проведены местные выборы. Но в Минских протоколах говорится: сначала выборы, потом граница. Так что срывает соглашения и украинская сторона, согласитесь?

— У нас есть принципиальное расхождение. Мы не увидели желания с их стороны переводить ситуацию в мирное русло. Они не отводят вооружение. А это непременное условие для запуска прочих пунктов соглашения.

— И что делать? Снова воевать?

— Зачем воевать? Надо усиливать давление дипломатическое. Надо максимально использовать мирные усилия. Россия же им тоже дает однозначные команды: вы часть Украины, мы не собираемся вас присоединять, вы должны найти компромисс и договориться с украинской властью, как дальше обеспечивать жизнедеятельность этих территорий. Должны появляться системы контроля за ними и внутри территорий. Чтобы они прекратили грабить и уничтожать экономику региона. Ведь даже когда немцы приходили и оккупировали, они не уничтожали заводы и фабрики, а, наоборот, восстанавливали их, потому что они приходили как хозяева. Если брать Мариуполь, они тут же присылали специалистов и народ, чтобы все восстановить. А теперь что мы видим в Донецке: боевики уничтожают предприятия. Они как будто не собираются обеспечивать жизнь этой территории, они повоевали, все порушили и ушли. Вот их идеология.

— А ваша идеология? Вы же бросили там людей, не платите пенсий, не пропускаете грузы, осложнили до невозможности передвижение, ведь так?

— Это неправильно, я согласен. Ну о,кей, систему пропусков мы еще можем как-то модернизировать, но есть много других глупостей. Опять-таки у нас не было вообще опыта борьбы с диверсионными группами, поэтому сделали самое простое — усложнили перемещение всем. Я общался с военными, они рассказывают, как один дедушка на своем мотороллере через блокпост каждый день проезжал, а потом выяснилось, что дедушка этот передавал информацию в «ДНР». Другая история, когда под видом рабочих перемещались боевики. Так что риски есть, и нам нужны механизмы контроля над передвижением. Но не должно, конечно, быть огромных проблем для добропорядочных граждан.

— Как быть с пенсиями, которые заморожены?

— Тоже неправильно! В Донбассе живут жители Украины, у них паспорта, они от них не отказались. Их оккупировали, они пострадали, они жертвы. Нет лекарств у них там, жизнь вообще невыносимая, и вместо того чтобы им помогать, мы их еще больше отрезаем от Украины, в их понимании — их мы предали.

— Они и «ДНР» недолюбливают, но центральную власть, наверное, еще больше.

— Да, конечно. И это ужасно.

— По-вашему, Порошенко не эффективен?

— Прошел год. Из 10 его предвыборных пунктов пока не выполнен ни один. Вы же помните, это «мир на Донбассе через неделю», «децентрализация», «запуск экономических реформ» и прочее. Ни один пункт не претворен! И зреет, конечно, внутреннее недовольство, и есть угрозы, с этим связанные.

— Опять про батальоны, которые идут на Киев?

— И этот риск есть. Нельзя его приуменьшать. Власть же пользуется этой ситуацией. А она должна понимать, что если народ устанет терпеть, то итог будет непредсказуемым.

http://www.novayagazeta.ru/politics/68075.html

ИСТОРИЯ ДОНЕЦКОЙ БОЙНИ

Как Донбасс погружали в войну: реконструкция событий весны-2014

Текст: Игорь Гужва, Дмитрий Коротков
«Любая война — результат череды человеческих ошибок и глупостей», — писал Уинстон Черчилль
в своих мемуарах о Второй мировой войне. Вряд ли какой-либо другой конфликт последних лет столь же точно подпадает под это определение, как война в Донбассе. Никакое другое событие в украинской истории не покрыто до сих пор таким плотным слоем недосказанности и откровенной лжи, как события весны 2014 года. Работать над данной темой было намного труднее, чем над нашими предыдущими реконструкциями событий на Майдане и в Крыму. Ведь эта история еще не завершена, а потому на откровенный разговор способны немногие. Тем не менее нам удалось по крупицам восстановить общую картину событий и получить ответы на главные вопросы

Четвертая версия

Трактовки событий, послуживших началу войны в Донбассе, делятся на три основные. Первая, «пророссийская», рисует события того периода как народное восстание местного населения против «киевской хунты», которому оказывала политическую поддержку Россия.

Вторая трактовка событий исходит из того, что изначально все протесты инспирировались Россией, митинговали в городах Юго-Востока «туристы Путина», а начало прямого военного вторжения российских войск положил марш Стрелкова на Славянск.

Третья версия делает основной упор на то, что акции протеста были инициированы в Донбассе местными элитами, чтобы иметь возможность шантажировать Киев. Но потом, после прихода Стрелкова, ситуация вышла из-под контроля «донецких» и ею уже начала управлять Россия.

Но чем глубже вникаешь в проблему, тем четче понимаешь, что никакого плана, по которому развивались бы события, ни у кого не было. Зато были интересы, которые при взаимном несовпадении и привели ко взрыву.

Были люди на Юго-Востоке, которые не приняли смену власти, а после аннексии Крыма решили, что и их регион ждет такое же будущее, а потому для его приближения начали выходить на акции протеста и захватывать здания.

Была Россия, которая искала возможность после Майдана «зацепиться» в Украине, влиять на ее политику.

Была местная элита, которая хотела использовать пророссийские волнения для того, чтобы пересмотреть статус Донбасса в составе Украины, получив больше прав и гарантии сохранности своего бизнеса.

Была киевская власть, которая хотела реабилитироваться за «сдачу Крыма», показать что она — власть, консолидировать нацию под лозунгами обороны Отечества. Был также интерес отнять под шумок активы у местных олигархов, а заодно и показательно проучить «донецких», чтобы впредь сидели смирно.

Был Запад, который на тот момент полностью и всецело поддерживал действия Киева, а втягивание России в войну в Донбассе рассматривал как прочный капкан, в который угодил кремлевский режим.

Однако эта война не была запрограммирована изначально. На многих этапах ситуацию можно было бы остановить. Но на это у участников не хватило ума и политического мужества идти на компромисс. Да и слишком многим людям хотелось подраться. Уже к концу Майдана произошло деление страны на своих и чужих, и с тех пор трещина раскола только увеличивалась.

Роковой митинг

К началу «Русской весны» настроения в Донбассе уже были радикально антикиевскими. Однако они отличались от крымских. Это не были однозначно пророссийские симпатии. Многие выступали за автономию Донбасса в составе Украины или просто против новой власти. Это был гремучий коктейль из очень разных эмоций, и весь вопрос был в том, кто его сможет зажечь.

К тому времени вся местная элита, весь местный политикум так или иначе были завязаны на Партию регионов. Внутри нее тоже были свои кланы (клан Ахметова, клан Януковича, клан Клюева и другие), но тем не менее это была единственная реальная политическая сила.

Однако с самого начала событий ПР демонстративно отстранилась от работы с «улицей». После харьковского съезда и отречения «регионалов» от Януковича большинство элит Юго-Востока пришли к негласному консенсусу: не бунтуем, пытаемся договориться с новой властью, а там видно будет. И до 27–28 февраля (то есть до момента появления «вежливых людей» в Крыму) казалось, что все будет спокойно.

О том, что в Донецке готовятся какие-то акции протеста и объявилось некое «народное ополчение Донбасса», знали лишь несколько сотен френдов в фейсбуке донецкого предпринимателя-рекламщика Павла Губарева. О котором, впрочем, тоже мало кто знал.

Все резко изменилось в конце февраля — начале марта, когда стало понятно, что Крым уходит к России. Влияние этого фактора для Юго-Востока было двояким. С одной стороны, это отстранило от протестного движения умеренные силы (тех же бизнесменов от ПР), так как всех его участников тут же стали записывать в агенты Москвы, работающие на раскол страны. С другой стороны, вызвало прилив энтузиазма у пророссийских сил.

В итоге акции протеста с самого начала шли под российскими флагами и с главной идеей «чтоб у нас было как в Крыму». Это ограничивало круг их участников и препятствовало появлению реальной внутриукраинской оппозиции новой власти. У последней теперь появлялся универсальный способ отметать все претензии к своей политике: «Вы против нас? Значит вы пятая колонна!»

Кто знает, если бы «регионалы» не вели политику соглашательства, а попытались возглавить протестное движение, то, возможно, и события в стране пошли бы совсем по другому сценарию. Легальная крупная партия, подняв на щит лозунги децентрализации и даже федерализации (но при сохранении единства Украины!), имела куда больше шансов добиться от Киева стратегического компромисса с Юго-Востоком, чем никому не известные маргинальные лидеры, лозунги которых (присоединение к России) прямо подпадали под статьи Уголовного кодекса.

Но Партия регионов и донецкие элиты решили наблюдать со стороны, одновременно пытаясь использовать ситуацию в своих интересах для торга с Киевом. Однако не имея непосредственного контроля над событиями, эффективный торг было вести сложно.

«Нам из Москвы поступил четкий сигнал, что крымского сценария для Донбасса не будет, к России его присоединять никто не собирается, а потому не было никакого смысла в этих акциях, — поясняет позицию ПР и донецкой элиты один из тогдашних руководителей донецких „регионалов“. — Но на первом этапе мы пытались, приводя как пример эти акции, показать Киеву, что нужно с Донецком говорить по-другому, выходить на политическое решение по особому статусу региона либо по децентрализации всей Украины. Дать возможность, нам, донецким, самим решить проблемы с сепаратизмом в регионе. Правильно ли было, что мы заняли такую позицию — акции не организовывать, но пытаться их использовать для решения вопросов с Киевом? Не знаю. Но сами посудите, как мы могли присоединяться к этим мероприятиям, когда там российские флаги и призывы идти по пути Крыма? Это же уголовщина! К тому же я думаю, что все-таки рано или поздно мы смогли бы убедить Киев прийти к политическому решению, если бы Стрелков не вошел в Славянск, а Турчинов не объявил АТО. Именно с этих двух событий и начался отсчет времени до войны в Донбассе».

Впоследствии в Киеве решили переложить ответственность за кризис в Донбассе на местную элиту. «В то время как местные элиты в Одессе, Днепропетровске, Запорожье, Харькове (как бы там ни было с Кернесом) взяли флаг и сказали, что „мы украинцы“, местные элиты в Донбассе отказались это сделать. Они решили поторговаться: у нас будет финансовая автономия плюс дотации. Так вот, они заигрались. Они не понимали, что эта революция не только против „хунты“, но и против них» — так объяснял причины кризиса в Донбассе Сергей Пашинский, в то время и. о. главы Администрации и. о. президента Александра Турчинова.

Впрочем, упомянутый выше «регионал», говорит, что причина не в какой-то особой позиции донецкой элиты, а в градусе антикиевских настроений, которые, по его словам, в Донбассе были даже сильнее, чем в Крыму, и которые ни обуздать, ни оседлать «регионалы» оказались не в состоянии.

«Я помню четко тот день, когда у нас ситуация вышла из-под контроля, — говорит он. — Это суббота 1 марта. Тогда мы, «регионалы», собрали обычный митинг по разнарядке. Бюджетников привели,
народ с предприятий. За Украину и за права местного самоуправления. Мы чувствовали, что после Крыма что-то должны были сказать, обозначить позицию, что мы тоже вроде как обеспокоены. Но в са-мом начале митинга пророссийские активисты заняли первые ряды и раскачали ситуацию — стали скандировать свое, заняли трибуну, а народ и так заведен был и неожиданно для нас стал их поддерживать. Потом Губарева объявили народным губернатором, вывесили российский флаг над ОГА и пошло-поехало. Люди сами стали подходить и в большом количестве. Мы просто недооценили донецкую улицу, которая до того никогда без команды не собиралась. Мы никогда с ней не работали».

Кто эти люди?

С самого начала акций протеста в Донбассе их начали сравнивать с Майданом. Сравнения получились очень натянутыми. Можно сказать так: Майдан был бы похож на юго-восточные протесты, если бы от него с самого начала открестилась официальная оппозиция (Кличко, Порошенко, Яценюк) и заправляли бы революционными событиями «Правый сектор» с Ярошем и казак Гаврилюк. Это действительно было бы отчасти похоже на то, что началось на площадях в Донбассе в марте 2014 года.

Протестное движение можно было бы разбить на несколько групп.

Первая группа — это маргинальные пророссийские организации и отдельные личности, которые смогли оседлать протестную волну. Типичный пример — Павел Губарев. До того он еще со времен проживания в студенческом общежитии истфака Донецкого университета вместе со своими друзьями Цыплаковым и Руденко был членом русских националистических организаций. Потом вместе с еще одним деятелем «Русской весны» в Донецке Романом Лягиным работал на организации различных массовок для Партии регионов, а накануне Майдана имел свое небольшое рекламное агентство. В городе его почти никто не знал. Еще один похожий случай — организация «Донецкая республика» во главе с Андреем Пургиным, нынче одним из лидеров ДНР. Она была создана еще после первого Майдана и никогда не скрывала своей сепаратистской идеологии (именно они, кстати, придумали нынешнее знамя ДНР). Ее лидеров неоднократно арестовывала СБУ. Но к концу 2013 года о существовании «Донецкой республики» знали лишь специалисты-политологи. Однако на фоне отсутствия каких бы то ни было лидеров и она оказалась крайне востребованной.

Вторая крупная группа — это различные военно-патриотические организации, союзы ветеранов Афганистана, десантников, казаки, спортивные клубы. В общем, та же среда, из которой на Майдане появились отряды Самообороны. Но в Донбассе они были с иным идеологическим знаком. Как раз они стали основой для первых боевых отрядов, были силовым крылом митингов, избивали сторонников единой Украины. Собственно, именно они обеспечили то, что донецкая и луганская улица, в отличие от Одессы и Харькова, оказалась за пророссийскими силами.

Третья группа — обычные сочувствующие акциям граждане. Украинские телеканалы часто подчеркивали, что в них принимали участие в основном россияне, которых массово завозили на автобусах через границу. Это было откровенной неправдой и только еще более настраивало дончан против Киева. Хотя отдельные россияне (в основном русские националисты и леваки) на митингах были практически с самого начала, но их было очень немного. Основную массу составляли дончане — пенсионеры, бюджетники, инженеры, рабочие. Позже (когда уже пошли захваты зданий) подтянулись студенты.

Также было несколько групп сочувствующих. В первую очередь это местные власти (на уровне городов и районов) — они не принимали непосредственного участия в митингах, но по возможности оказывали организационную помощь. Кроме того, силовики, среди которых пророссийские настроения были распространены даже больше, чем среди обычных людей. Особенно среди бойцов спецподразделений, побывавших на Майдане. К тому же среди милицейского начальства было множество тех, кто был связан с Януковичем и его семьей и ждал неминуемой отставки. Именно поэтому милиция и СБУ как в Донецкой, так и в Луганской областях смотрела на начало и развитие акций протеста сквозь пальцы (впрочем, та же ситуация была и в Харькове, и в Одессе).

Выжидательную позицию занял и донецкий криминалитет. Хотя и распространено мнение, что ОПГ Донбасса поддержали сепаратистов, потому те себя так вольготно и чувствовали, но источник в криминальных кругах Донецка говорит иначе: «Поддержки не было. Был дружественный нейтралитет. Мы им не мешали. Смотрели, куда повернется. Ориентировались на поведение Ахметова, ментов, СБУ. Они выжидали, и мы выжидали. Хотя часть людей Миши Косого в движении была сразу. Так же, как и люди Иванющенко. Потом, когда уже началась война, братва начала определяться. Часть ушла в бега. Другие примкнули к ДНР, а третьи пошли в добровольческие батальоны, воевать за Украину».

А что же Россия? По данным «Репортера», ее присутствие было ощутимо сразу. Из Москвы шла координация и, отчасти, финансирование «Русской весны». В феврале 2015 года был обнародован план, который приписывали российскому православному олигарху Константину Малофееву. Он предполагал инициирование акций протеста по всему Юго-Востоку с требованием федерализации с последующим отделением регионов от Украины.

«Если такой план и существовал, то он почил в бозе после харьковского съезда, когда элиты Юго-Востока дали понять, что в российских проектах они участвовать не намерены, — говорит один из московских политтехнологов, задействованных в проекте „Новороссия“. — Поэтому все сразу пошло безо всякого плана. Точнее, план был по Крыму. Это очевидно. По Юго-Востоку просто была поставлена задача координировать акции протеста — а там видно будет, куда пойдет. Все шло с колес. Никакой организации не было. Протестные настроения были серьезные, но некому было их организовать. Партия регионов самоустранилась. Поэтому мы просто листали фейсбук — смотрели, кто может возглавить. Так нашли Губарева, например. Вывели его на российские каналы. Потом кто-то вспомнил про Пургина и его „Донецкую республику“. Кто-то нашел ребят, которые когда-то на Селигер ездили. У кого-то обнаружился контакт леваков из „Боротьбы“.

В Одессе вспомнили про партию „Родина“ Маркова, которого выпустили из тюрьмы. Короче, была полная и абсолютная импровизация. В этом-то и отличие от Майдана, который организовали профессиональные политические партии, со своей структурой, лидерами, финансированием. У нас ничего не было. Не исключаю, что наши спецслужбы работали по своей программе с казаками, силовиками, афганцами, спортсменами, — видимо, там были давние контакты, потому что там с организацией было получше. А у нас — хаос. Наконец главный вопрос: а чего мы, собственно, хотим? Наши сторонники на Юго-Востоке в основном хотели, чтобы было как в Крыму, то есть присоединения к России. Но нам наверху сразу сказали, что такой цели нет, а есть цель — чтобы Украина была федеративной и нейтральной. Потому мы пытались им и лозунги про федерализацию давать, и про местное самоуправление рассказывать. Все без толку. Триколор в руки — и вперед с криками „Россия!“. С конца марта к процессу плотно подключился премьер Крыма Аксенов. Он пытался координировать всю работу на Юго-Востоке. Я могу предположить, что он работал в связке с Малофеевым. Точно сказать не могу. Но то, что Стрелков и Бородай по состоянию на апрель 2014 года были людьми Малофеева, — это однозначно. Он работал отдельно от нас. Но его роль была велика. Именно после включения его в процесс возникла идея с „народными республиками“, что перевело ситуацию на новый уровень».

Еще один аспект — Янукович и его окружение, которое имело очень прочные позиции в Донецке. Наши источники говорят, что сейчас, после года войны, их влияние на сепаратистских территориях сведено к нулю. Но на начальном этапе они сыграли свою роль. В основном саботируя приказы из Киева (это касается в первую очередь силовых структур). Кроме того, на Януковича была ориентирована часть местной власти, криминальные круги. Частично финансирование также шло из этого источника. Наконец, есть еще одна связка. В последние месяцы перед Майданом в Донбассе интересы «семьи» и Александра Януковича представлял некто Александр Сеченава. Именно его называли главным «смотрящим» за регионом. Так вот, в его окружении были люди, с которыми Павел Губарев тесно работал на выборах мэра Донецка в 2006 году (тогда он был одним из руководителей штаба кандидата Бешули). Не исключено, что это сыграло свою роль в том, что именно Губарев оказался в центре событий.

Первая смерть

Отсутствие вменяемых лидеров и внятных лозунгов, а главное — перспектив достижения поставленных целей постепенно к концу марта свели на нет протестную активность. После четырех недель оживленных митингов в регионах Юго-Востока стало ясно, что все предполагавшиеся на тот момент сценарии не сбудутся. Ушло в прошлое тревожное ожидание прямого российского нападения, связанного с решением Владимира Путина одобрить использование вооруженных сил на территории Украины. Захват Юго-Востока по крымской схеме так же не состоялся — российская армия в форме «вежливых людей» не пришла на помощь сепаратистам Харькова, Донецка, Луганска, Днепропетровска и Одессы. К тому же но-вая киевская власть установила контроль над силовыми структурами и заставила их работать на себя: во всех горячих точках прошли аресты лидеров протестных движений.

Отсутствие помощи со стороны России вкупе с репрессиями и действиями украинских силовиков сбили активную сепаратистскую волну. Митинги в субботу, 5 апреля, собрались только в Харькове и Донецке, причем на каждом из них присутствовало менее тысячи человек. Создавалось ощущение, что Кремль удовлетворился мирной аннексией Крыма и не строит никаких планов на южные и восточные области. Секретарь СНБО Андрей Парубий даже торжественно объявил о провале «Русской весны».

Правда, на этом фоне пролилась первая кровь: в Донецке после митинга за единую Украину был до смерти избит местный «свободовец» Дмитрий Чернявский (его подрезали в автобусе, который захватили пророссийские молодчики). А в Харькове неделей позже были убиты два пророссийских активиста (стреляли из здания «Просвиты», где засели «Патриоты Украины»). Наконец, в Луганске в конце марта некая «Армия юго-востока» записала видеообращение, где объявила о начале партизанских действий против действующей власти. Лица людей были закрыты. Лишь потом стало известно, что одним из выступавших был Валерий, будущий «народный губернатор» и лидер ЛНР. А на тот момент — глава Союза десантников Луганска.

То есть раскачивание ситуации все равно шло. Также ухудшалось социально-экономическое положение страны. Курс гривны к доллару обрушился, было объявлено о повышении тарифов и заморозке зарплат и пенсий в рамках выполнения программы МВФ. Естественно, что на этом фоне новости о повышении пенсий и зарплат в Крыму до уровня российских не добавляли на Юго-Востоке популярности действующей власти.

Впрочем, именно конец марта — начало апреля было тем периодом, когда можно было бы наиболее безболезненно политическим образом решить проблему. Тогда Донбассу, как самой горячей точке, можно было бы дать какую-то форму автономии в составе Украины (тот самый «особый статус», закон о котором после нескольких месяцев войны был принят украинским парламентом). И это решило бы проблему. Большинство населения наверняка удовлетворилось бы такой уступкой, а митинги остались бы уделом маргиналов, и их со временем пресекли бы местные власти. Но украинское руководство не рассматривало такой вариант. Для него это было бы равнозначно предательству интересов Майдана. Наоборот, вновь заговорили о раскулачивании олигархов. Поэтому новый виток противостояния был предопределен.

Русский Майдан

«Русская весна» во многом копировала действия Майдана, а потому рано или поздно должна была перейти из мирной стадии в силовую. И если для Майдана таким Рубиконом было воскресенье 19 января с его огненным противостоянием на улице Грушевского, то для сепаратистского движения Юго-Востока он наступил в другое воскресенье — 6 апреля.

Первым «залпом» этого дня стал захват здания Донецкой обладминистрации. В отличие от мартовских захватов в ряде восточных городов, когда протестующие занимали здание и почти сразу его освобождали, теперь все пошло уже по радикальному «майдановско-крымскому» сценарию. Около 200 человек взяли здание штурмом и разместились в нем (а еще около тысячи разбили рядом лагерь), предъявив облсовету ультиматум: или он собирается для проведения референдума о вхождении в состав России, или вместо него соберут «народный облсовет» для той же цели.

В тот же день в Луганске захватили здание СБУ, потребовав освобождения задержанных ранее активистов во главе с лидером «Луганской гвардии» Александром Харитоновым. На переговоры с мятежниками прибыл губернатор области Михаил Болотских, и шестерых задержанных власть выпустила. Однако здание спецслужбы осталось под контролем захватчиков, а самое главное — в их руках оказался огромный арсенал оружия (включая ПЗРК).

«Здание СБУ захватили только потому, что СБУ арестовало Харитонова, — говорит один из лидеров тогдашнего сепаратистского движения. — Они его решили освободить и захватили здание. Никто особо не сопротивлялся, потому что все были против Киева. Харитонова освободили, но не освобождать же здание, тем более оружие захватили. Там было тогда три лидера: Болотов, Харитонов, Карякин. Когда в здание в первый раз пришел Мозговой, его в подвал посадили и зуб выбили. Потом мирить их пришлось Цареву».

К вечеру воскресенья «запылал» Харьков. В течение дня в городе проходили митинги и периодические столкновения со сторонниками Майдана, а в 21:00 около 500 пророссийских активистов, видимо, воодушевленных донецким примером, захватили обладминистрацию. Как и в Донецке, милиция сопротивления не оказывала.

Переход к «стационарной» форме протеста требовал новой тактики. В Донецке в ночь с 6 на 7 апреля сепаратисты к захваченному зданию ОГА присоединили новый «трофей» — офис СБУ. Теперь и в их руках было оружие.

Тем временем под зданием обладминистрации укрепили баррикады и установили сцену — она стала лучшим доказательством того, что акция носит не спонтанный характер и имеет спонсоров. Около полудня с этой сцены было провозглашено создание «независимой Донецкой народной республики», а еще пару часов спустя самопровозглашенный «Верховный совет ДНР» принял решение о проведении 11 мая референдума по независимости и вхождению в состав России.

В эти дни донецкое протестное движение, остававшееся без публичного руководства с момента ареста Павла Губарева, получило нового лидера — им стал недавний функционер украинского МММ Денис Пушилин. 7 апреля его избрали сопредседателем «временного правительства ДНР», подразумевая, что вторым сопредседателем является находящийся в СИЗО СБУ Губарев. Но к моменту освобождения первого «народного губернатора» Донецка об этом уже забыли.

В Луганске события развивались не столь бурно. Там в руках сепаратистов продолжало оставаться здание СБУ, и они выдвинули основное требование: созыв облсовета и назначение на 10–11 мая референдума — без независимости, но с присоединением к России. Власть на это требование отреагировала введением «экономической блокады»: в захваченном здании были отключены электричество и водоснабжение.

В Харькове весь понедельник ситуация качалась то в одну, то в другую сторону. Утром состоялась неудачная попытка освободить здание ОГА, днем его после переговоров с Геннадием Кернесом все-таки освободили, однако вечером состоялся новый штурм, во время которого загорелись несколько помещений на первом этаже. Но пожар был потушен, а обладминистрация вновь перешла в руки протестующих.

В тот же вечер на площади Свободы рядом со зданием ОГА собрался митинг, на котором «альтернативный облсовет» во главе с пророссийскими активистами Константином Долговым и Егором Логвиновым объявил о создании «Харьковской народной республики». Просуществовавшей, в отличие от южной соседки, всего один день.

Последние дни мира

Уже к вечеру 7 апреля стало ясно, что новая волна протестов ограничится восточными областями. В Одессе и Днепропетровске пророссийские активисты так и не решились на штурм зданий,
а в Николаеве вялая попытка заблокировать обладминистрацию привела к силовому столкновению майдановцев с антимайдановцами, в результате которого пострадало более десятка человек и был разрушен палаточный городок сепаратистов.

В тот же день центральная власть объявила о намерении восстановить порядок и в трех восточных областях. И. о. президента Александр Турчинов заявил, что там будут проведены антитеррористические операции, для которых — ввиду ненадежности местных силовиков — привлекут подразделения из других регионов. На места для координации действий силовиков были отправлены эмиссары центральной власти: в Харьков — Арсен Аваков, в Донецк — Виталий Ярема, в Луганск — Андрей Парубий.

В Харькове угроза была осуществлена уже на следующее утро. Подразделение винницкого спецназа утром, в 6:25, 8 апреля ворвалось в здание ОГА, где арестовало 64 сепаратиста. Как выяснилось в тот же день, все они были харьковчанами (за исключением нескольких жителей Запорожья). После этого акции в Харькове еще продолжались, но уже к концу апреля стало ясно, что Киев удержал контроль над городом, которому предрекали статус «столицы Новороссии». Ключевую роль сыграл нейтралитет местного «Бекрута» и прочих силовиков, на поддержку которых рассчитывали лидеры пророссийских движений. В отличие от Донецка и Луганска, спецназ здесь не пошел против власти.

Харьковский успех воодушевил центральную власть. Аваков 9 марта пообещал, что в Луганске порядок будет восстановлен в течение 48 часов, а Турчинов подписал указ о взятии под госохрану здания Донецкой обладминистрации. Однако ответом на эти заявления стало лишь усиление защиты захваченных объектов: вокруг зданий Донецкой ОГА и Луганского управления СБУ было обустроено внешнее кольцо обороны с постоянным контингентом от 500 до 1 500 человек.

Наиболее серьезная ситуация была в Луганске — там через структуры десантников и афганцев сразу были организованы военизированные формирования, которые быстро стали единственной боеспособной силой в областном центре (на фоне демонстративно бездействующих силовых структур). Интернет облетели кадры, где огромная колонна мужиков под флагами ВДВ и России, скандируя «Беркут, Беркут!», направляется к зданию СБУ.

В Донецке в это время протест протекал более хаотично. Обладминистрация была занята никому не ведомыми людьми, которые назвались «ДНР». На этажах размещались городские сумасшедшие, какие-то бандиты, студенты-романтики, пророссийские активисты, начали подъез-жать добровольцы из России. Из всей когорты лидеров тогдашней ДНР относительно известным был лишь Александр Хряков (в начале 2000-х он являлся уполномоченным Госкомпредпринимательства в Донецкой области),
а также упомянутый выше Пургин. О Пушилине не знал вообще никто. Потом поговаривали, что он человек Ахметова (что подтверждений не нашло). Другие указывали на его связь с авторитетным человеком в регионе Мишей Косым (в миру Михаил Михайлович Ляшенко), у которого Пушилин работал в казино, до того как подался в МММ… Третьи говорят, что это вообще был случайный человек. «Вы поймите, в то время быть причастным к движению за „Новороссию“ — это сразу подписать себе приговор, — говорит московский политтехнолог. — Тогда вообще никто не верил, что из этого движения что-то получится. Всех сразу сажают, никто из серьезных людей связываться не хочет. Губарев в тюрьме. Остальные прячутся. Единственный, кто оказался стойким идейным бойцом, — это Пургин. На нем все движение тогда и держалось. Именно он посоветовал объявить народную республику, чтобы придать протестам, которые уже сходили сами собой на нет, новый смысл. В Москве идею одобрили. Пургин же посоветовал Пушилина — он один из немногих, кто мог нормально выражать свои мысли. Пушилин был в движении еще с марта, держался Пургина. Так он и оказался во главе ДНР».

Последнюю версию нам подтвердил и один из участников организации ДНР:

«На первом заседании ДНР Денис еще не решился даже назвать свое имя. Просто вышел к столу президиума и толкнул речь. А Андрей Пургин в это время стоял в дверях и наблюдал за реакцией публики в зале. Андрей очень умный и осторожный. Сам предпочитал не светиться, но именно он в апреле решал все вопросы по ДНР, и через него держалась связь с Москвой. Именно с Москвой, а не с Ахметовым. С Ахметовым и Пургин, и Пушилин впервые в жизни встретились вскоре после взятия ОГА в сквере около Пальмы Мерцалова. Я видел запись этого разговора. Ахметов пытался уговорить товарищей покинуть ОГА, обещал, что в долгу не останется, предупреждал, что в противном случае их всех объявят преступниками и арестуют. Но ничего из этого не подействовало».

Время с момента захвата Донецкой ОГА и до вхождения отряда Стрелкова в Славянск было критическим для ДНР. В Донецк 7 апреля прилетел тогдашний вице-премьер Виталий Ярема, который был полон решимости взять штурмом ОГА. Однако этому помешали два обстоятельства. Во-первых, сыграл большую роль командир донецкой «Альфы» Ходаковский (в будущем — командир батальона «Восток» ДНР). «Ходаковский, собственно, все и сорвал Яреме, — сказал нам источник в силовых структурах области. — Донецкая „Альфа“ к тому времени уже фактически вышла из-под контроля Киева. И Ходаковский лично переговорил со всеми руководителями спецподразделений в области и убедил их не участвовать в штурме ОГА. Поэтому приказы Яремы саботировались и не исполнялись. Штурмовать ОГА оказалось просто некому».

Во-вторых, категорически против выступил Ахметов. Многие помнят выложенную в Сеть запись эпической беседы Рината Леонидовича и Николая Левченко с протестующими в ночь с 7 на 8 апреля. Там он постоянно повторял, что штурма не допустит. Некоторые его слова потом широко цитировались: «У меня, б…дь, что есть ключи, чтобы закрыть аэропорт? Послушайте меня! Кто со мной поедет? Я буду говорить с Яремой, чтобы штурма не было». Неформальный хозяин Донбасса убеждал протестующих ограничиться требованиями самостоятельности региона в экономических и гуманитарных вопросах, но впервые услышал отказ, пусть и в доверительной форме. Людям на площади хотелось в Россию. Показательным был вопрос Ахметова протестующим: «Что мы должны сделать, чтобы нас услышали (в Киеве. —„Репортер“)?» — и ответ: «Отделиться». Хозяин «Шахтера» ушел от ответа на предложение возглавить оргко-митет протеста, но по-обещал: «Если будет штурм, я останусь с вами». Так или иначе, но в те дни ОГА штурмовать не стали.

«Мы действительно не имели никакого отношения к созданию ДНР, — говорит один из лидеров донецкой ПР того времени. — Тогда уже всем управляла Москва. Но мы и Ахметов видели, что ситуация на пределе. Народ очень заведен был в Донецке. Люди не понимали, почему в Западной Украине можно захватывать здания, а против нас собираются применить силу. И если бы был штурм и пролилась кровь, то тогда начались бы волнения совсем другого уровня. Аваков может сколько угодно говорить, что можно было бы разбомбить ОГА в самом зародыше и тогда пусть погибло бы 50 человек, но войны бы не было. Хочу сказать, что война тогда точно была бы. И гораздо раньше. Стрелков все равно захватил бы Славянск, но тогда бы его акция выглядела уже как возмездие и вызвала бы гораздо больший энтузиазм в народе. И на акции протеста вышли бы не несколько тысяч маргиналов, а огромные массы людей. Просто потому, что у нас в Донецке хорошо знают клич „наших бьют!“. Именно поэтому Ринат и пытался договориться со всеми. Он доказывал протестующим, что Россия нас не ждет и Крыма у нас не будет, а будет просто хаос. Но его никто не слушал. Уже тогда в ДНР слушали только Москву.

А Киеву мы доказывали, что если не всем регионам, то хотя бы Донбассу нужно поскорее давать какой-то особый статус, полномочия, чтобы мы могли навести порядок и успокоить народ. Но в Киеве уже тогда закусили удила. Хотели, видимо, отыграться за Крым. Кроме того, сложилось впечатление, что при помощи эскалации ситуации в Донбассе кое-кто в Киеве и Днепропетровске хотел устроить большой передел собственности. Да, тогда ОГА не стали штурмовать. Но не потому, что не захотели, а просто сил еще не было. Но до захвата Стрелковым Славянска и начала АТО шанс на переговоры еще был».

…В тот момент, когда в Донецке происходили эти события, в Киеве верстался очередной номер журнала «Репортер». В нем мы писали, помимо всего прочего, об обвинениях против «Беркута» в убийствах на Майдане. В рамках этой темы мы подготовили интервью с руководителем Ассоциации ветеранов «Беркута» Владимиром Крашевским из Крыма. Оно заканчивалось словами: «Все только начинается, и основная работа у нас еще впереди». Вероятно, он уже знал, что сборный отряд под командованием Гиркина-Стрелкова в те дни готовился к пересечению российско-украинской границы.

Стрелков без мифологии

Часто можно встретить мнение, что до появления Гиркина-Стрелкова в Славянске донецкие элиты пытались играть сценарий «шантажа Киева», но приход Стрелкова эту игру сломал. Это верно лишь отчасти. В том смысле, что местные элиты пытались воспользоваться акциями протеста для торгов с Киевом. Но при этом акции протеста — это была не их игра и они ее сценарий не разрабатывали. Сценарий писался в Москве, в нем и провозглашение ДНР, и поход Стрелкова были всего лишь двумя взаимосвязанными частями одной драмы. Драмы, которая выводила Донбасс из-под контроля не только Киева, но и всех местных элит.

Относительно появления Стрелкова в Славянске бытуют две версии. Первая — это был отряд российского спецназа, который пошел туда по прямой команде из Москвы. Вторая — это были вольные стрелки, которые никому не подчинялись и пошли по зову сердца. На последнем делает упор сам Стрелков, Царев и прочие лидеры пророссийского движения того периода. Разновидность этой версии — что Стрелкова, а позже и Бородая, отправил в Донбасс уже упомянутый выше Константин Малофеев на свой страх и риск, ни с кем в Кремле свои действия не согласовав.

Как обычно, во всем этом больше лжи, чем правды. Мы попытались восстановить реальную картину событий, и вот что получилось.

Кем были те, кто пришли вместе со Стрелковым? Это не были действующие военные РФ. Костяк составили люди, которые вместе со Стрелковым-Гиркиным участвовали в крымской самообороне. Сам Стрелков говорил, что он вошел в Славянск с 52 добровольцами и из них большинство граждане Украины: «Было ясное желание у всех продолжить процесс… Аксенов, поскольку на него такой груз свалился — по 20 часов в сутки работал, попросил меня заниматься „северными территориями“. Я стал работать со всеми делегатами: из Одессы, Николаева, Харькова, Луганска, Донецка. У всех была полная уверенность, что если восстание разовьется, то Россия придет на помощь. Поэтому я собрал неразъехавшихся бойцов роты, набрал добровольцев. Собрались 52 человека».

Так это или нет, сейчас проверить трудно. Но однозначно, что большинство из стрелковцев были опытными военными (как, например, бывший морпех армии РФ Арсений Павлов, ныне известный как Моторолла). Самого Стрелкова в СБУ назвали «полковником ГРУ». На самом деле Гиркин, выпускник историко-архивного института, известный военный реконструктор и автор детских сказок, к ГРУ никакого отношения не имел. Он отслужил срочную службу, потом поехал воевать добровольцем в Боснию (в начале 1990-х), затем пошел добровольцем же в российскую армию во время первой чеченской войны. На каком-то этапе его заметили в ФСБ. И уже во время второй чеченской войны Гиркин воевал в спецназе этой организации, причем, судя по всему, зарекомендовал себя очень неплохо. «Вся Чечня была разбита на несколько условных спецназовских округов, в каждом из которых был свой ответственный, который контролировал и координировал действия спецподразделений всех служб и родов войск. Одним из таких округов командовал Гиркин», — сказал «Репортеру» его близкий знакомый. По его словам, после войны будущий Стрелков еще некоторое время поработал в ФСБ, но из-за неуживчивости и неформатности для спецслужбы его постарались побыстрее отправить на пенсию (в 2011 году). После чего «он занимался реконструкциями и помогал в вопросах безопасности одному православному олигарху». Учитывая, что Гиркин был давним другом Бородая, а последний уже много лет работал на Малофеева, можно предположить, что «православным олигархом» был именно он.

Кто их послал? Сопоставляя информацию из различных источников, можно сделать вывод, что весь этот
проект к тому времени курировал Константин Малофеев, Сергей Аксенов и политтехнолог Малофеева Бородай. И в этом плане действительно российское государство как бы Стрелкова не посылало. Однако предположить, что полсотни вооруженных людей могли передвигаться по территории России и перейти ее границу без ведома властей, невозможно. Точно так же невозможно представить, что российское ТВ с первых же минут акции начнет самое детальное освещение действий «зеленых человечков» в Славянске, не имея на это добро высшего руководства страны. То есть, судя по всему, Малофеев и его люди действовали в четкой координации с руководством России. По крайней мере с его частью. Потому как последующее развитие событий показало, что у Кремля действительно далеко не одна башня не только в прямом, но и в переносном смысле (чего тогда в Украине многие еще не понимали).

Почему именно Славянск? Сам Стрелков в конце 2014-го на этот вопрос ответил так: «Почему Славянск? Когда мы перешли границу, у нас не было четкого определенного плана, куда нам идти. Я понимал, что с такой небольшой группой идти на Луганск или Донецк не имеет смысла. Это города-миллионники, в которых 50 человек утонут просто. Растворятся без видимого эффекта. Сразу мной была поставлена задача для себя: найти какой-то средней величины населенный пункт. С одной стороны, достаточно значимый, с другой стороны, в котором мы сможем быстро установить народную власть…

Соответственно, был задан вопрос: где тот населенный пункт, в котором мы получим массовую поддержку? И назвали Славянск. Я посмотрел на карту. Конечно, это было далеко. Но выбирать особо не приходилось. Мы поехали в Славянск. Уже к моменту прибытия нас ждали около 300 активистов, готовых к любым действиям вместе с нами. Сразу мы соединились с этой группой и пошли на штурм УВД. Через два часа мы взяли УВД, еще через час после этого — СБУ. Тогдашняя городская управа придерживалась нейтральной позиции, мы ее заняли без боя. К обеду весь город был в наших руках. Тем запасом оружия, которое было в УВД, вооружились местные добровольцы».

А вот бывший в то время и. о. президента Турчинов на этот вопрос спустя полгода в интервью «Цензору» ответил иначе: «Это стратегическая точка Донбасса, ворота. По сути, контролируя славянско-краматорский узел, российские войска со стороны Снежного могли пройти за сутки и отсечь весь Донбасс одним походом».

Так или иначе, но к тому времени в Москве и Донецке уже примерно представляли расклад сил в регионе. В Славянске, где сильны позиции православной церкви, уже тогда была достаточно серьезная протестная группа людей во главе с Вячеславом Пономаревым (потом стал «народным мэром»), которая была готова к боевым действиям. Именно поэтому там и оказался Стрелков.

Неправильные «зеленые человечки»

Последствия явления отряда Стрелкова в Славянске были колоссальными. И дело не только в том, что в Донбассе впервые в открытую начал действовать слаженный антиправительственный военный отряд (в Луганске вооруженные люди по городу ходили уже давно). Но и в том, что образ «зеленых человечков» породил у многих представление о реализуемом в Донбассе «крымском сценарии». Немало этому способствовал и Киев, где сразу всю «славянскую бригаду» записали в «спецназ ГРУ РФ» (хотя это и оказалось неправдой).

Но главное даже не в этом. «После появления Стрелкова нам из Москвы из самых высоких кругов передали: если украинская армия решится пойти в атаку, то Россия введет войска, — сказал нам один из лидеров тогдашнего сепаратистского движения. — Именно это и преломило радикально ситуацию в нашу пользу, потому что до тех пор никто не верил, что Россия будет заниматься Донбассом. Местная власть начала уходить к нам от „регионалов“ и Рината».

Идея, которую неоднократно высказывали в разговорах с нашими корреспондентами вооруженные люди в Славянске и Луганске, состояла в том, что их миссия — «принести себя в жертву» в столкновениях с украинскими силовиками, с тем чтобы Россия получила повод открыто вмешаться. Но у Москвы был, видимо, другой план.

В течение двух дней «зеленые человечки» ликвидировали украинскую власть в городах на севере Донецкой области — Славянске, Краматорске, Дружковке, Константиновке, Красном Лимане. Везде действовал один и тот же сценарий: военные захватывали горотдел милиции, раздавали оружие пророссийским активистам и передавали город под их контроль.

Волна распространялась быстро. Уже на следующий день сепаратисты даже без помощи стрелковцев взяли под контроль Енакиево, Макеевку и Харцызск, а 14 апреля в Горловке отделение милиции взял штурмом отряд под руководством подполковника российской армии в отставке жителя Горловки Игоря Безлера. В отличие от безымянных на тот момент «ополченцев» в балаклавах, Безлер с первого дня появился на видео с открытым лицом (Стрелков открыл себя миру лишь через неделю), стал первым известным военным лидером Донбасса с позывным Бес и вплоть до ноября 2014 года олицетворял собой «Горловскую автономию» в составе ДНР.

Изменилось и настроение местного населения — образ «героических 300 стрелковцев», которые противостоят «бандеровцам», способствовал росту популярности сепаратистов. А после того, как в города начала заходить военная техника сил АТО и пошли первые жертвы среди мирного населения, сработал инстинкт «свой-чужой». Причем «чужими» для очень многих местных оказались именно украинские войска.

Партия регионов, почувствовав, что власть уходит из ее рук, а надежды на какие-то договоренности с Киевом тают, решила открыто выступить против сепаратистов. Левченко собрал несколько сот депутатов местных советов от ПР, где была принята резолюция с осуждением ДНР и иже с ними. В ответ резко ужесточилась риторика «республиканцев» против «регионалов» и Ахметова. Заговорили о национализации его активов. «В Москве тогда были очень недовольны тем, что Ахметов не поддерживает акции протеста, — говорит московский политтехнолог. — Решили, что он враг, и дали команду начинать против него войну».

Местные элиты оказались дезориентированы, и на первый план вышел человек с ружьем — как с сепаратистской, так и с украинской стороны.

Дипломатический фальстарт

Правда, перед этим была предпринята первая попытка вынести процесс мирного урегулирования на международный уровень и зафиксировать ничью в геополитической битве за Украину. В Женеве 17 апреля собрались представители ОБСЕ, США, России, Украины и ЕС, где приняли специальную «женевскую декларацию». В ней говорилось, что «необходимо прекратить насилие, освободить все захваченные здания, разоружить незаконные формирования, а также объявить амнистию для всех протестующих за исключением совершивших тяжкое преступление». Но самое интересное, что там содержался параграф о необходимости запуска конституционного процесса, который бы учитывал интересы всех политических сил и регионов. Этот пункт был внесен по настоянию России, которая возлагала на него особые надежды.

Уже тогда Москва попыталась осуществить свой план, который она с разными вариациями продолжает пытаться реализовывать до сих пор: использовать конфликт на востоке, чтобы убедить Запад и Киев дать гарантии нейтралитета Украины и невраждебности ее политики в отношении России через федерализацию (децентрализацию), закрепив это в Конституции. Возможно, именно ради этой «женевской декларации», а вовсе не ради проекта «Новороссия» или отделения Донбасса от Украины и был согласован марш Стрелкова в Славянск и поддержан бунт в Донбассе вообще. По крайней мере в то время на официальных российских телеканалах пророссийские силы называли именно «сторонниками федерализации».

Впрочем, уже тогда стало понятно, что женевский план практически неосуществим (так же как и сейчас минский). И дело даже не в нежелании Запада как-то влиять на Украину, чтобы заставить децентрализовываться (что, в принципе, вполне логично: зачем это США и ЕС?). Главный вопрос — в желании украинской власти, пришедшей после Майдана, построить свою страну, по своему проекту, без учета каких-то «особых мнений». А с другой стороны — в отсутствии внутренней мощной легитимной политической силы, которая бы продвигала идеи, записанные во всевозможных женевских и минских декларациях. Действительно, кто был тем субъектом в середине апреля прошлого года, кто мог бы вступить в диалог с Киевом? Партия регионов ситуацию очевидно не контролировала (да и Киев не хотел с ней иметь дело).

Среди сепаратистов не было какого-то единого внятного лидера, с которым можно было бы вести диалог. Они даже и не артикулировали какие-то всеукраинские требования.

После первых боев под Славянском в Сети появилась запись разговора Бородая со Стрелковым, где первый говорит второму: выдвигайте, мол, требования, чтобы решения о внешних займах принималось с учетом мнения всех регионов. Требование понятное (чтобы сорвать программу с МВФ), но кто его должен был выдвигать? Гражданин России Гиркин? «Народный мэр» Славянска Пономарев? Смешно.

«С самого начала было очень странно, что Москва не приложила даже малейших усилий, чтобы создать на базе ДНР/ЛНР что-то эффективно работающее, вывести вперед лидеров, которые могли бы говорить от их имени, — сказал нам один из лидеров сепаратистского движения тех времен. — Хотя как минимум один такой лидер был — Олег Царев. Но его как-то сразу задвинули на вторые роли. Было ощущение, что „республикам“ отводится вспомогательная технологическая роль в каком-то очень большом геополитическом плане, который так и не сработал. А „республики“ остались. И война идет до сих пор. И что с этим делать, никто уже не знает».

Начало войны

Киев не пошел ни на какие компромиссы. Как только люди Гиркина появились в Славянске, сразу же было объявлено о жестких мерах.

Вечером 12 апреля состоялось экстренное заседание Совбеза, результат которого огласил в своем послании Турчинов: «СНБО принял решение начать широкомасштабную антитеррористическую операцию с привлечением Вооруженных сил Украины».

Россия отреагировала на это заявлением МИДа, в котором говорилось, что «самопровозглашенная в результате государственного переворота киевская власть взяла курс на силовое подавление народных протестов… Особое возмущение вызывает преступный приказ Турчинова использовать армию для подавления протестов».

Не повлияло на ситуацию и экстренное обращение экс-президента Януковича на пресс-конференции в Ростове-на-Дону, призвавшего армию «не стрелять в народ» и обвинившего США в развязывании гражданской войны. Начался новый этап противостояния, который действительно перерос в длящуюся уже почти год войну.

На первом этапе она шла для украинских сил неудачно. Утром 13 апреля Арсен Аваков бравурно рапортовал в фейсбуке, что начата Антитеррористическая операция. На ряде провластных сайтов тут же появились фейковые новости, что весь Славянск уже зачищен от «русских диверсантов». Но в реальности все происходило ровно наоборот — именно в этот день силы АТО понесли первые потери, а город остался под контролем Стрелкова.

«Сразу была отдана команда Службе безопасности, которая ответственна за проведение антитеррористических операций в стране, осуществить штурм захваченных боевиками зданий, — рассказывал позже Турчинов. — Там было порядка 150 человек, хорошо вооруженных, подготовленных диверсантов, многие из которых прошли серьезную школу подготовки в ГРУ Генштаба Российской Федерации. СБУ на базе „Альфы“ сформировала группу захвата, которую прикрывала рота десантников. Но они не понимали, кто им противостоит, и традиционно ехали, знаете, как в мирное время у нас проводятся операции: колонна машин без разведки, без охранения. Они не понимали, что началась война, хотя все знали, что Славянск захвачен группой террористов с автоматами и пулеметами, профессионально обученных и слаженных… Передовая группа „Альфы“ подъехала к Славянску, остановились на въезде в город. Во время общения с местными жителями, перекрывшими дорогу, их внезапно обстреляли террористы. БТРы десантников не среагировали и не успели поддержать огнем.
В бою пал смертью храбрых Геннадий Биличенко, капитан „Альфы“ из Полтавы, он стал первым украинским воином, погибшим в ходе Антитеррористической операции. Был тяжело ранен командир „Альфы“. О скрытном подходе к цели уже не могло быть и речи. Операция сорвалась, не начавшись».

Неудавшаяся спецоперация СБУ проходила 13 апреля. А спустя несколько дней состоялась первая попытка восстановить контроль в потерянных городах с помощью вооруженных сил. Утром 16 апреля в Краматорск вошла колонна бронетехники с десантниками из Днепропетровской области — и тут же была заблокирована местными жителями.

К десантникам прибыли на переговоры «зеленые человечки» Стрелкова, которые взяли около полусотни украинских военных в плен. А в интернете вскоре появилось видео украинских БМД с российскими флагами, едущих по улицам Славянска и Краматорска. Правда, депутат от «Батькивщины» Сергей Соболев по горячим следам назвал это военной хитростью, с помощью которой украинские военные пробрались в Славянск. Однако после обеда Минобороны признало потерю шести единиц бронетехники. Что касается новомосковских десантников, их после нескольких часов переговоров отпустили, вынудив сдать затворы и бойки автоматов. Позже военная прокуратура завела на них уголовные дела.

«Женевская декларация», принятая 17 апреля, на ход событий в Донбассе почти никак не повлияла. Украинская армия продолжала концентрировать силы на подступах к Славянску и в других городах Донбасса (некоторые из них уже перешли под контроль ДНР). Под Изюмом был развернут штаб Антитеррористической операции.

Одновременно с этим руководство страны попыталось решить проблему моральной готовности войск: в начале апреля глава МВД Арсен Аваков выступил с инициативой создания добровольческих территориальных батальонов в структуре Нацгвардии. Впрочем, это была скорее декларация, которая стала реализовываться лишь после того, как 12 апреля бывший крымчанин и активист донецкого Майдана Константин Гришин, взяв псевдоним Семен Семенченко и назвавшись «капитан-лейтенантом запаса ВМС Украины», объявил о создании 25-го батальона территориальной обороны Донецкой области, вскоре получившего название батальона «Донбасс», и обратился с этой идеей к днепропетровскому губернатору Игорю Коломойскому…

20 апреля, в ночь на Пасху, под Славянском произошел загадочный случай — «народный мэр» Пономарев объявил, что на один из блокпостов напал «Правый сектор», убив нескольких «ополченцев». Среди погибших не было «зеленых человечков» и вообще сколько-нибудь серьезно вооруженных людей, в частности погиб 57-летний Сергей Руденко, местный водитель школьного автобуса. В качестве доказательства участия ПС по российскому телевидению показали визитки Яроша, разбросанные на месте нападения. Это стало поводом для огромного количества шуток и мемов в Украине. Никто не мог тогда еще поверить, что началась настоящая война. Но смешного было мало. Как впоследствии оказалось, на блокпосту действительно был бой с участием «Правого сектора». Правда, сами его участники со стороны ПС отрицали, что ехали воевать. Говорили, что хотели просто разведать ситуацию, но попали под огонь сепаратистов. Так или иначе, но это можно считать первым боестолкновением с участием украинских добровольцев, которые потом сыграли немалую роль в АТО.

Луганский сценарий

На фоне бурно развивавшихся событий в Донецкой области ситуация в Луганске была относительно стабильной. Правда, здание СБУ продолжало оставаться в руках сепаратистов, но этим все и ограничивалось. Даже провозглашение собственной «республики», к которому призывали 7 апреля на фоне аналогичных действий в Донецке и Харькове, не состоялось, и здание обладминистрации оставалось под контролем назначенного из Киева губернатора Болотских.

Впрочем, как рассказал нам один из очевидцев событий, все это не было заслугой губернатора: в том же здании находился облсовет, который де-факто выступал с теми же требованиями, что и захватчики СБУ.

18 апреля он принял заявление с требованиями к Киеву: «В ближайшие дни должен быть объявлен всеукраинский референдум по двум вопросам: о государственном устройстве Украины с максимальной передачей властных полномочий в регионы и о государственном статусе русского языка. Необходимо до 9 мая принять закон об амнистии и непривлечении к ответственности бойцов спецподразделений „Беркут“, „Альфа“ и Внутренних войск, военнослужащих, а также о правовых гарантиях непреследования активистов и всех участников акций протеста, захватов административных зданий на востоке страны с последующим их разоружением».

Ответа из Киева не последовало. И спустя три дня луганские сепаратисты перешли к активным действиям: 21 апреля на митинге возле здания СБУ было объявлено о проведении 11 и 18 мая референдумов (сначала о статусе автономии, потом о том, в каком государстве будет эта автономия), а также о назначении «народным губернатором» командира «Армии юго-востока» Валерия Болотова.

Болотов был и остается одной из самых загадочных фигур первого этапа сепаратистского движения на востоке. Из его «дореволюционной» биографии достоверно известно лишь, что он возглавлял областной союз ветеранов ВДВ; был запущен слух, что Болотов входил в окружение бывшего нардепа из Луганска Александра Ефремова и даже начинал как его водитель, однако ни одного подтверждения нет.

Став «народным губернатором», Болотов тут же объявил о переподчинении силовиков и судов еще не созданному «народному совету» области. А 27 апреля была объявлена «Луганская народная республика» и обнародован вопрос «референдума» 11 мая — о государственной независимости ЛНР.

29 апреля началась «конституционализация» новой «республики»: в течение одного дня сепаратисты захватили здания обладминистрации, прокуратуры, телерадиокомпании, управления МВД и горсовета. Находившееся в городе подразделение Нацгвардии согласилось разоружиться, а местная милиция и СБУ в основной массе перешли на сторону сепаратистов. Сопротивление оставшихся верными Украине частей Вооруженных сил и Нацгвардии еще длилось какое-то время, однако в целом к началу мая уже можно было говорить о том, что Киеву Луганск не подчиняется.

По поводу событий в Луганске также ходило много версий о том, что они были инспирированы Александром Ефремов и его окружением. Однако в реальности ситуация была такой же, как и в Донецке, — прежняя элита теряла контроль над областью и события происходили без ее воли. Правда, луганские «регионалы», в отличие от донецких, были более пророссийски настроены, а потому и быстрее нашли общий язык с ЛНР — поведение облсовета и мэров многих городов тому свидетельство.

Точка невозврата

В Донецке же к 20-м числам апреля сохранялось двоевластие. С одной стороны — ДНР, постепенно распространяющая свое влияние почти на всю область, но не в виде иерархической государственной структуры, а в виде самостоятельных региональных формирований под единым флагом. С другой — легально действующая обладминистрация, которая просто переехала из захваченного сепаратистами офиса в одну из гостиниц.

Между старой и новой властью шла тактическая борьба. ДНР во главе с Пушилиным продолжала подготовку к назначенному на 11 мая «референдуму», в то время как обладминистрация пыталась вернуть ситуацию под свой контроль, перехватив у сепаратистов ряд лозунгов. 24 апреля, впервые за всю весну (и в последний раз в целом), собрался Донецкий облсовет, обратившийся к Киеву с требованием провести децентрализацию. 28 апреля с обращением о проведении 25 мая, вместе с президентскими выборами, референдума по той же теме к центральной власти обратился Тарута.

Со стороны старой донецкой элиты это была последняя попытка вернуть свои позиции в регионе.

Однако Киев уже свой выбор сделал: 23 апреля первый вице-премьер Виталий Ярема объявил о начале нового этапа АТО, которая сосредотачивалась вокруг Славянска и Краматорска. План был прост: подавить наиболее активный очаг сепаратизма силой — и тогда остальные бастионы падут сами. По словам Яремы, план действий сил операции был разработан совместно с американскими консультантами и одобрен ими. Но, как это обычно у нас бывает, исполнение оказалось далеким от планов.

Утром 24 апреля в Славянске появились листовки, призывающие население не выходить из домов в связи с началом Антитеррористической операции. Вскоре послышались выстрелы. К полудню появилось сообщение о первом успехе операции — взятии под контроль блокпоста на въезде в Славянск с северо-востока; славянская «самооборона» сообщила о двух погибших с их стороны, но опровергла падение блокпоста. Кто был прав в данной ситуации, можно судить по последующим заявлениям: о взятии того же блокпоста СБУ и пресс-центр АТО сообщали еще дважды — 25 и 30 апреля.

Впрочем, если судить по официальным заявлениям, продвижение в глубь города на тот момент не было целью украинских военных. «Мы приняли решение полностью заблокировать город Славянск. Операция будет продолжаться, ее целью является блокада террористов в Славянске и недопущение жертв среди мирного населения», — сообщил 25 апреля и. о. главы Администрации президента Сергей Пашинский.

В тот же день руководство АТО сообщило о том, что город блокирован. Однако это было преувеличением: блокировали лишь основные подъездные пути, да и то не со всех сторон — главная артерия, соединявшая Славянск с Краматорском и через него с Донецком, оставалась свободной. Опыт наших репортеров говорит о том, что полностью Славянск не был заблокирован никогда: знающие водители всегда могли проехать в объезд украинских блокпостов.

Тем не менее 24 апреля стал переломным днем. Украина впервые использовала армию для боевых действий против сепаратистов и дала понять, что будет использовать и впредь. Все те люди в Донецке, которые слышали обещание «Россия введет войска, если Украина применит силу», стали ждать, что будет делать Москва. Первоначальные знаки были очень жесткими. Путин публично возмутился применением армии и назвал киевскую власть «хунтой». В интернете появились кадры военной техники России, которая двигались к украинским границам. Но… ничего не произошло.

Так же, как ничего не произошло в ходе следующего, еще более крупного боя, который состоялся 2 мая в Славянске.

Ряд СМИ потом сообщали, что Россия собиралась ввести войска и за это выступала часть «башен» Кремля (на которые и ориентировался Малофеев), но остальные убедили Путина этого не делать. Правда это или нет — никто точно не знает.

Как и того, действительно ли кто-то в России давал кому-то в Донбассе обещание ввести войска. А если и давал, то какие имел полномочия? И были ли у России вообще намерения официально вмешаться в конфликт? Либо были, но потом под гнетом обстоятельств они изменились? На эти вопросы пока нет ответа.

Но все последующие события показали, что именно в конце апреля сломался некий сценарий, на который рассчитывала Россия и сепаратисты. В него явно не входила возможность силового подавления акций силами украинских войск. Потому что было совершенно очевидно: с регулярной армией отдельные отряды сепаратистов не справятся. Если только им на помощь не придет регулярная армия другого государства.

Планы рухнули у всех

Скорее всего, у Москвы был расчет на компромисс с Киевом. Но последний, как говорилось выше, не видел в этом никакого смысла. Наоборот, убедившись в том, что Россия не намерена напрямую военным образом вмешиваться

в ситуацию, украинское руководство пришло к выводу, что силовой путь подавления сепаратистов более чем реальный. Кроме того, для постмайдановской власти война казалась способом консолидировать народ и выковать новую нацию с новыми ценностями. Да и отвлечь от внутренних проблем боевые действия на востоке тоже помогали. Кроме того, была надежда, что стране, воюющей с «российской агрессией», Запад в помощи точно не откажет. Наконец, еще одним резоном было показать нелояльным к власти людям на всем Юго-Востоке страны, что их ждет, если они захотят пойти по пути ДНР/ЛНР. Как потом сказал Петр Порошенко в Одессе, «наши дети пойдут в школу, а их дети будут сидеть в подвалах».

Поэтому рассуждения на тему «Киев не пойдет на большую войну из-за угрозы больших потерь в собственных войсках и среди мирного населения» никакого основания не имели.

Для такого серьезного дела, как война, «народные республики» были явно не готовы. Пришлось импровизировать на ходу. Примечательно, что именно 25 апреля, на следующий день после несостоявшегося «вторжения России», раскрыл себя Гиркин-Стрелков (до того сохранявший инкогнито). У ДНР появился первый человек-символ. Правда, не местный.

Внешне, впрочем, еще в начале мая казалось, что ситуация разворачивается для Украины крайне неблагоприятно. Неудачный штурм Славянска 2 мая, трагедия в Одессе в тот же день, первые погибшие мирные жители в Донбассе, побоище в Мариуполе 9 мая (в ходе которого батальон «Азов» безуспешно пытался взять город под контроль) способствовали высокой явке на «референдумы» в Донецке
и Луганске 11 мая, на которых, как объявили сепаратисты, большинство проголосовало за создание ДНР/ЛНР (впрочем, итоги голосования никто не признал, даже Россия). Это была своего рода акция протеста населения против Киева, прошедшая на фоне надежд на «крымский сценарий». «Наших бьют» звучало все чаще, ненависть к украинской власти росла.

Аналогичный процесс шел и с другой стороны. Множились сообщения о том, что проукраинских активистов находят в Донбассе в реках со вспоротыми животами, о том, что журналистов и обычных людей сепаратисты бросают в подвалы без суда и следствия. Волонтеры начали организовывать снабжение армии, в нее пошли добровольцы, готовые сражаться с врагом.

Сами «референдумы», по данным «Репортера», финансировал преимущественно Олег Царев (потратив на это $150 тысяч), который затем пытался объединить «республики» в «Новороссию». Но этот проект прохладно встретили в Луганске и Донецке, да и Москва не стала его развивать.

Перед 11 мая неожиданно прозвучало предложение Путина отменить «референдумы», чтобы не накалять обстановку. Было ли это игрой на публику или на самом деле российский президент хотел выйти на какое-то политическое решение, к тому времени значения уже не имело.

О мире и политике уже можно было забыть. Обе стороны вступали в войну, а война диктовала свою логику. Украинские войска наращивали силы, и уже к середине мая Стрелков, как опытный военный, начал бить в колокола, предрекая разгром сепаратистов, если Россия не вмешается.

Не желая посылать армию, Москва решила ограничиться направлением «добровольцев». Последние и сами ехали на войну со всей России, но в некоторых местах дело было поставлено на широкую ногу. Например, на Северном Кавказе, откуда отправили целый отряд чеченцев и осетин. Вместе с ними, кстати, из Ростова в середине мая приехал упомянутый выше политтехнолог Александр Бородай. 16 мая, как говорят, в результате импровизации (более подходящей кандидатуры в тот момент не нашлось) его провозгласили «премьер-министром» ДНР. Он сформировал «правительство республики».

«На самом деле Бородая назначили для того, чтобы поддержать в нашем движении боевой дух, — говорит один из тогдашних лидеров сепаратистского движения. — Мол, Россия войска не посылает, зато видите — у нас премьер россиянин. А значит, Кремль с нами».

Прямым следствием назначения Бородая «премьером» стал переход Ахметова к активным действиям против сепаратистов. Понимая, что отступать больше некуда и вот-вот у региона появятся новые хозяева, он призвал дончан к акциям протеста, а своим заводам приказал гудеть. Впрочем, никакого эффекта эта акция не имела — против вооруженных людей гудеть было бесполезно. Ахметов покинул Донецк.

Накал боев нарастал постепенно, но уверенно. Использование артиллерии в городах и гибель мирных жителей стали обыденностью. А 26 мая в Донецке использовали даже авиацию — при попытке сепаратистов взять аэропорт под свой контроль. Атака была отбита, причем при отступлении от огня своих же погибло несколько десятков сепаратистов (в основном те самые добровольцы, что прибыли с Бородаем из Ростова).

Украинская армия наращивала свою мощь, перебрасывая на фронт все новые подкрепления. Кольцо вокруг Славянска постепенно сжималось. Правда, вооруженных групп все больше становилось в Донецке. Еще в начале мая Ходаковский организовал «Восток». Впервые о себе заявил и «Оплот» во главе с малоизвестным тогда Александром Захарченко: он взял под охрану горсовет Донецка.

С начала июня Россия стала более активно помогать сепаратистам. Если до этого момента львиную долю
оружия они покупали у коррумпированных украинских офицеров с военных складов, то в июне пошли прямые поставки из РФ (в том числе и тяжелой техники, включая танки и установки «Град»). Граница к тому време-ни в значительной степени Украиной уже не контролировалась.

На июнь пришлась последняя попытка договориться перед большой войной. 25 мая состоялись выборы президента Украины, на которых победил Петр Порошенко. Он был человеком не чужим для российской элиты. Близкий друг посла России Михаила Зурабова, владелец кондитерской фабрики в Липецке, он, казалось, был совершенно договороспособным человеком. И действительно, еще накануне выборов пошли слухи, что Порошенко с русскими якобы принципиально обо всем договорился: Крым остается за Россией, Украина становится нейтральной страной, Донбассу дается особый статус.

Вскоре после инаугурации Порошенко огласил свой мирный план. И хотя он представлял собой, по сути, требование о капитуляции для сепаратистов, как старт для переговоров он был использован. Президент объявил перемирие, а Украина, Россия, Франция и Германия начали консультации о возможности примирения. Но все закончилось пшиком. Порошенко убедили советники, что продолжение переговоров подорвет его рейтинг, СМИ и активисты Майдана требовали войны, а генералы заверили, что украинская армия сможет разгромить сепаратистов. Говорят, уже к тому времени были достигнуты договоренности о том, что Стрелков уходит из Славянска, а все остальное казалось делом техники.

1 июля президент объявил о прекращении перемирия. Началась большая война. Дальнейшее известно…

Есть ли смелые люди?

По прошествии года с начала войны можно сказать, что ни одна из сторон не достигла своих целей.

Сейчас уже очевидно, что у России не было задачи отделять Донбасс от Украины или военным путем захватывать всю страну или ее часть. События в Донбассе она использовала как «принуждение к миру»
Запада и Киева. Либо как способ вызвать внутри страны большие потрясения, в ходе которых власть поменяется на более лояльную к РФ, а майдановские политики окажутся полностью дискредитированными. Причем ставки в игре поднимались все выше. Провозгласим ДНР. Не помогает? Пошлем Стрелкова. И это не действует? Проведем референдум и начнем поставки вооружением. Не помогает? Пошлем своих «отпускников» под Иловайск и Дебальцево, устроим котлы… Итогом становятся очередные «Женевы» и «Мински», где Украина как бы «принуждается к миру», но в реальности ничего не происходит. Нынешняя власть в Киеве не намерена идти на уступки, которых хочет Россия. А новой власти на горизонте пока не заметно.

Украина не смогла добиться военной победы и вернуть регион, понеся огромные экономические потери и, что гораздо страшнее, человеческие. Правда, задача по умиротворению остального Юго-Востока формально выполнена. Там тихо. Но эта тишина не должна обманывать. Народ не будет бунтовать, памятуя судьбу ДНР/ЛНР, но его лояльность к Киеву не усиливается. По мере ухудшения социально-экономической ситуации и принятия очередных законов о сносе памятников Ленину и пересмотре памяти о Второй мировой раздражение происходящим в стране только нарастает. Да, люди молчат. Но люди ждут. И их миллионы.

Запад не добился реального ослабления режима Путина в России. Наоборот, на фоне событий в Украине его поддержка растет, а о Майдане в Москве после всего того, что случилось у нас в стране, мечтает очень узкая прослойка либералов, которых большинство остального населения считает предателями.

Наконец, Донбасс не получил вообще ничего, кроме смертей, разрушений и неопределенного статуса «серой зоны». Вряд ли о таком будущем мечтали год назад хоть один дончанин или луганчанин, вне зависимости от их политических убеждений.

Ситуация не разрешена. Война не закончена. Все стороны продолжают смотреть друг на друга сквозь прицел автомата, прекрасно понимая бессмысленность этой войны. Среди них до сих пор не нашлось людей, у которых хватило бы смелости просто протянуть друг другу руку.