Леся Орлова

Вот, есть цитата. В знаменитой книге Янгфельдта "Ставка - жизнь" о Маяковском.

"Регина Глаз, кузина Лили, занималась воспитанием детей Сталина. Она ежедневно общалась с женой Сталина Надеждой Аллилуевой. Мать была строга с детьми, так как опасалась, что жизнь в Кремле их избалует, но Регина, будучи приверженкой идей немецкого педагога Фридриха Фребеля (известен главным образом как основатель детских садов), делала ставку не на кнут, а на пряник, и однажды, когда Вася особенно хорошо себя вел, его наградили автомобильной прогулкой в компании Лили на ее "Рено".

И вот еще есть запись Лили Брик в дневнике: "Регина говорит, что Надежде Сергеевне и Сталину страшно понравился Володя".

1. Одни и те же люди, обсуждая сериал, в рамках одного и того же высказывания ухитряются одновременно а) ужасаться тому, что сделала со своим лицом Николь Кидман в погоне за ускользающей молодостью и как так можно, - и б) сокрушаться о том, как нехорошо стареет Хью Грант, как проигрывает в схватке с возрастом, как безжалостно время, и как все-таки ему "надо что-то делать, Глеб" (с).

По прочтении очередного любовного романа, усугубленном просмотром очередного сериала, скроенного по одному и тому же шаблону, серьезно задумалась.

Вот у нас стандартное лекало. Очень хорошая, жертвенная и бедная девушка. В тяжелой, понятно, ситуации – сплошные проблемы: бедность, работа на износ, какие-нибудь долги, промокшие сапоги, изгнание из съемной комнатушки, сломанный зонтик, каблук и зуб, да непременно какая-нибудь еще ответственность в виде тяжелобольного близкого родственника и прочая, и прочая. Каким-то образом эта девушка знакомится с бешено богатым и противным мужчиной. Начинается у них любовь, бешеный секс, все дела. С верхней полки на девушку сыплются дополнительные проблемы – в виде, например, активного неприятия и козней со стороны мужчинских родственников, невест и ревнивых «бывших». В процессе выясняется, правда, что мужчина на самом деле очень добрый и хороший, просто козлил из-за очерствевшей, но теперь оттаявшей ледяной души. И он разруливает девушкины проблемы, поднимает ее до себя, отметает протесты своей гнилой среды, и теперь единственная девушкина задача – научиться себя вести в приличном обществе, подтянуть английский и разобраться, какой по счету вилкой и с каким ножом надо есть дифлопе.

Дня четыре назад к моим разнообразным большим и маленьким проблемам добавилась новая. У меня заложило ухо. Сначала немножко, потом сильно, а в какой-то момент я на него фактически оглохла (если вам почему-то интересно, то ухо левое). Я, конечно, погуглила. Поговорила с разными знакомыми, включая знакомых врачей. Усилием воли ничего сама с ухом делать не стала, а записалась к доктору и вот только что съездила. Будучи совершенно уверенной, что впервые в жизни со мной случилась эта самая "пробка". И имея в запасе менее приятный вариант - следствие пристрастия к наушникам-"втыкачкам". При этом сегодня ухо как раз почти отпустило, и я даже думала отменить запись, но не отменила, чему очень рада.

Если бы не рабочая необходимость, не пришлось бы восстанавливать в памяти биографию Джека Лондона. И очень было бы жаль. Так-то я основные вехи помнила - ну, их все помнят, такое яркое как забыть. Но тут прочла (впервые) книгу, которую о Лондоне написал Ирвинг Стоун (хорошую). И так мне больно - как будто о ком-то близком, и никак нельзя помочь и спасти.

Смотрела фотографии и вдруг поразилась - как же они похожи с Есениным! И даже некоторое эпизодическое сходство биографий есть. Только Есенина-человека я, правду сказать, терпеть не могу, и он мне жалок. А Лондона-человека - бесконечно уважаю и жалею (как в есенинских деревнях говорили: "жалеть" - в значении "любить"). Даже тогда жалею (люблю), когда он, как Есенин, прикармливает и кормит в своем бесконечном одиночестве и полном понимании происходящего шайку прихлебательской швали.

Поймут, конечно, только те, кто был в то время в том месте - в те годы в том городе. Поймут - и заулыбаются, думаю.

Цитата моего собеседника из вчерашней ночной переписки:
"- А ведь именно казино "Вечерний Донецк" - то место, где из двери туалета на тебя могла выпасть Бриджит Нильсен. Да что там могла, на некоторых и выпадала..."

Оу, йеа, бэйби... (голосом Барри Вайта довольно тяну я) Оу, йеа, бэйби, да, да, вот это - он самый, Донецк второй половины девяностых... Оу, йеа...

А ведь всего-то два бензиновых барона. Но в 1997 году. Всего-то один бензиновый барон сделал подарок другому - выписал на день рождения Бриджит Нильсен, а чому б нi? А шо там удивляцца, оссспади, тоже мне событие.

Я очень трудно, даже болезненно воспринимаю популярный теперь жанр «фейсбучного биографического очерка» - при том, что грешу им порой и сама. В свое оправдание могу сказать, что тексты о чьих-то непростых судьбах пишу, предварительно действительно изучая эти судьбы настолько глубоко, насколько возможно при использовании исключительно интернет-источников. И очень при этом стараюсь не врать для красоты – даже там, где строю какие-то собственные теории, а также не упрощать ради сокращения. Публикую я такие тексты здесь по двум причинам: 1) меня настолько занимает судьба героя, что невозможно не записать какие-то факты и мысли – и для себя самой, и для кого-то, кому это, возможно, тоже будет интересно; и 2) мне попросту больше негде их опубликовать (минимум в таком виде, в каком мне хочется).

Однажды я одному человеку сказала – пусть и в сотый раз, и уже о сотом человеке, - что, мол, «слушай, я тут влюбилась! Знаешь такого-то?! Скажи же, какой он суперский!» А человек, слегка скривив рот, осуждающе ответил: «А я вообще заметил: ты очень влюбчивая». Ну да, так и есть.

Вот, например, полгода назад я влюбилась в Марио Бионди. Это такой певец, которого называют итальянским Барри Уайтом, потому что голоса и правда легко спутать. Полгода я держала эти чувства в секрете с эгоизмом первого этапа влюбленности, когда своим сокровищем неохота делиться, а охота чахнуть над ним, как скупой рыцарь – над златом. Так что я просто гуляла под него, слушала беспрерывно, и смотрела его выступления и клипы, потому что от него же глаз не оторвать, какой он невозможно стильный и обаятельный чувак. Я именно в таких обычно влюбляюсь же – не в красавцев, а в стильных, обаятельных и талантливых чуваков. При этом мне всегда кажется, что я одна такая умная, проницательная и бескорыстно-безоглядная, что сумела рассмотреть… и потом обычно очень обидно выясняется, что нет, далеко не одна. И приходится еще продумывать, как изолировать от него всех, кто в него влюбился, и владеть им единолично.

Осеннее тоже, сентябрь был. И я поехала в свою первую заграницу. По нынешним меркам – непростительно поздно, мне года 24, кажется, было, не соображу сейчас точно. И первая моя заграница была такая… уютно близкая. Польша это была.

Школа журналистики под патронатом легендарной «Газеты Выборчей». Но речь не об этом, а о том, что в самом начале поездки я словила инсайт, киношный кусочек чужой жизни, восхитительным сверкающим осколком впившийся в мое сердце.

Мне кажется едва ли не знаком/символом, что так совпало: Первое сентября (множество детских лиц на фотографиях в ленте, совсем новое уже поколение) - и уход Крапивина (множество горестных и благодарных прощаний в ленте от представителей поколения моего). Как будто и правда вот так зафиксирована граница между эпохами.

Теперь школьный мир больше не включает спасительного крапивинского маяка для побега.

Любила, люблю и буду любить. Читала, перечитываю и буду перечитывать. Советовала и советую - и буду советовать даже тем сегодняшним детям, которым уже не узнать, каково это: ждать нового номера "Пионера", надеяться, что там будет Крапивин, и радоваться, наконец увидев там его очередную повесть; брать в библиотеке его книги, злясь, что - "на руках"; цитировать не столько слова, сколько вообще способ мыслить и чувствовать.