Лето

- Это, здорова, у вас тут путевки в детский лагерь продают?
Мужчина с бородой и усами просунул лицо в щелку двери.
- У нас! - воскликнула стажерка турагентства Лерочка и улыбнулась.
- Приходите, присаживайтесь, расскажите, что интересует?

В дверях показалась крепкая фигура. Мужчина медленно открыл дверь, слегка тушуясь, зашел и сел напротив. Лерочка увидела его крепкие мышцы под футболкой, татуировку на предплечье и зарделась.

Уже писала, что в юности я была девочкой исключительно примерной, но с хорошей такой пулей в голове. Добрая моя сестрица вообще утверждала, что там пулей дело не обошлось, а имел место быть полновесный снаряд от гаубицы. Отягчающим фактором служила моя просто мистическая способностью влипать в самые невероятные с точки зрения математической статистики ситуации.

Как я до тридцати лет дожила - загадка. Потом, конечно, подросла, вышла замуж, остепенилась, и в жизни моей спокойной и размеренной уже не случилось ничего опаснее землетрясения, наводнения и пожара. Даже маньяк-душитель приключился однажды, но какой-то тормознутый, так что отбилась. В общем, рутина.

Решила я с приятелями альпинистами поехать летом в Крым. Уговорились компанией человек в 15, вещи собрала, билет купила заранее. Томный южный вечер, смеркается, стою на вокзале, жду, но нет никого. Уже волнуюсь, люди вокруг тащат сумки на перрон, общая предпосадочная суета, одна я торчу под фонарем, как памятник нерукотворный. За 20 минут до отправления поезда подлетает ко мне голубь почты от моих альпинеров, дико извиняется, сообщает, что планы резко изменились, ребята рванули на Кавказ, а мне надо успеть сдать билет и топать назад в общагу, разворачивается и улетает (эх, тогда бы связь мобильную, но, чего не было, того не было).

Вы даже не подозреваете, а на Петровке ужас кошмарный творится - второй день в шортах на улицу выхожу. Неслыханно и возмутительно! Но чертовски приятно, ага.

Шорты, чтобы вы понимали, лет с шести считаю одеждой, мягко говоря, несерьезной. Дедушка мой заслуженный привил. Как увидит мужика в шортах, так сразу плюется.

Поэтому надеваю исключительно где-нибудь у моря. Шансы встретить там моего деда стремятся к нулю. Нет, к футболкам с дурацкими принтами и штанам с карманами он уже привык. Но такого позора может и не пережить.

Заметила, что люди, боготворящие жару и лето, обычно перемещаются в машине с кондером, да и дома у них обычно тоже кондиционер.

Иное дело любить лето в общественном транспорте скажем так в полдень или в час пик. Когда и лето в ответ тоже любит тебя. В извращенной форме. Через все органы чувств проникая в тебя.

Тянет меня к морю каждое лето. Чтобы как раньше. Приехать ближе к полудню, когда асфальт плавится. Заселиться, шорты надеть и брести на местный рынок, пропахший таранкой.

Взять у сухонькой бабушки пару кило горячих краснобоких персиков и бутылку виски в магазине с кондиционером. А потом уж к морю.

Каждый год сразу на несколько недель, а иногда и месяцев я получал в дополнение к двум всем известным еще одно прозвище, которое не назовут даже те, кто знает меня относительно хорошо. Его лучше знают как раз сведенные неумолимой рукой профсоюзного комитета приятели уже не голозадого, но все еще детства, которое никак не закончится.

В этом самом тоталитарном советском детстве, когда секса еще не было, а пьяные ватники со стальными зубами и в валенках уволакивали на санях непослушных капиталистических детей в промерзшие сибирские леса, играя на балалайках, нас уже готовили в пионерских лагерях к ужасному будущему. Как чувствовали.

Темными ночами, когда не летают надоедливые мухи и не поют, а только изредка кричат голодные птицы, так называемые пионеры собирались в отрядах (!) и рассказывали друг другу жуткие истории про черного альпиниста, черную руку и черный гроб на черных колесиках, в котором демонстративно каталась юная белая госпожа.

Матерые советские дети таким образом запугивали своих младших товарищей, погружая их оцепеневшее сознание в ужас, после которого ежедневный кошмар утренних зарядок, военизированных линеек и трех-, а иногда и пятиразового питания казались детским садом.

Если добавить к этому настольный теннис на тихом часу, футбол на поле с соснами и театральный конкурс Картина оживи с обязательными походами по ночам с зубной пастой к соседним девочкам, то получалось просто невыносимо.

За тяжелый занавес демократический Интернет почему-то не пробивался. За железной дверью слышны были звуки адской кухни, где гремел алюминием похоронный марш и косматый диявол пожирал гнилыми зубами свежий говяжий фарш, вытирая окровавленные руки о волосы, осветленные перекисью. Громко работала мясорубка, перемалывающая крупные и не очень кости. Кровь стыла в жилах и на столах.

Где-то к концу недели у измученных бесплатным образованием и кружками по интересам детей заканчивались заготовленные истории и они начинали повторяться. Самые интересные рассказы кочевали из отряда в отряд, от одного пионера - к другому. Новые, ранее не слышанные, быстро становились хитами, но все равно надоедали со временем. И даже картинно бояться становилось не интересно. Даже если их исполняли лучшие рассказчики и мастера разговорного жанра.

Как я провёл тем летом... Сейчас-то я, понятное дело, в Ялте-Интурист. А раньше в несуществующей стране я проводила лето в Волгограде у бабушки. Чем мы занимались вкратце расскажу (многие из моих френдов занимались тем же самым, но вот моим детям, например, после моих рассказов срочно хочется в СССР).

Про гудрон и так всем понятно. Вкуснота!

За нашей пятиэтажкой росла огромная абрикосина с пологими ветками, очень подходящими для ветколазания. Никогда! никогда в жизни!! я не видела на этой абрикосине спелых абрикосов. Мы сжирали их, как только они по форме становились похожи на абрикосы. И также ни разу не припомню, чтобы у кого-нибудь случился по этому поводу приступ диареи. Мужичок, посадивший когда-то эту абрикосину в надежде на урожай, не видел на ней и зелёных плодов, и остро (но молча) нас ненавидел.

Может быть, не хватает только одного - того, что хоть как-то примиряло с завершением лета и неминуемым наступлением осени. Написать список и с этим списком пойти в канцелярский магазин "Школьник".

Там покупать тетради в клетку и в линейку, тонкие по 12 листов и общие по 48 и по 96, миллиметровку, чтобы оборачивать учебники (это одно время такой локальный шик был в мои подростковые годы), какой-нибудь хитроумный пенал, ручки, карандаши (на одном чтоб на кончике была резинка), резинки, клей такой и сякой, линейку такую и сякую, транспортир, целлофановые обложки для тетрадей и виниловую для дневника, "штрих", чтоб исправлять помарки, чернила, чтоб заправлять щегольскую авторучку (тоже локальный шик нескольких лет - писать чернильной авторучкой, надо бы вернуться к этой восхитительной практике), закладки, контурные карты, атлас, блокнотики и календарики...

А листва то сыплется уже. Ветер и дворники сметают ее на обочины, но в глазах детворы читается очевидная мысль. Сами то помните небось?

- Остался последний месяц лета...

- Заткнись-заткнись-заткнись! Не желаю слушать!

Каждый год с удовольствием наблюдаю за тем, как лето меняет облик Донецка. Не жизнь, а подростковый роман. Бурно, жарко, эмоционально и всего три месяца. Дальше смотрим по погоде.

Не район вечерами, а один большой парк. Здесь не ходят. Здесь совершают легкий променад с перерывами на "присесть на скамейку". А я что? Я же как все, но под музыку.

Южный берег известного то ли моря, то ли озера.

На улице стояла невероятная жара и если днем не нужно собирать коллекции, то студенты отсыпались. Почти невиданная тогда никем сиеста. Вечером, когда Солнце уходило за неровный край леса, мы просыпались и снова собирались небольшими группами, почти по интересам.

Гаджетов еще не было, а потому обсуждали события дня, говорили о прочитанном и учебном материале, кто-то делился впечатлениями о буераках и местных жителях, кто-то уходил подальше, чтобы там целоваться, а кто-то забредал еще дальше, чтобы обрубить все хвосты, и уже там, в приятной компании - употреблять.

Когда мы поймали соседского гуся в первый раз, то это было приключение, в котором принимала участие даже собака Вовки. Потом эта охота стала рутиной, пока делегация местных жителей не пришла к руководству лагеря оголтелых биологов и не призвала приезжих лохов к порядку - уважать имущество и чувства местных эстетов.

Конфликты на почве тяге к быстрой и громкой мотоциклетной езде, а также влечению к неторопливым и тихим девушкам случались и раньше, но это было уже серьезно. Здесь бурякивкой не отделаешься. И даже казенка не спасала.

- Бабо, бабо, чорный дядько йде! - смеются и пугаются одновременно чумазые дети аборигенов, бросаясь врассыпную.