Память

84 года назад, в декабре 1934 г. журналист, беседчик, документалист и писатель Александр Бек посетил Сталино. С 1931 года он работал в редакции горьковской «Истории фабрик и заводов». Первая повесть А. Бека «Курако» была опубликована в мае 1934 г. в журнале «Знамя». Посвящена она известному русскому металлургу-доменщику, сыгравшему большую роль в становлении Юзовского металлургического завода Михаилу Константиновичу Курако.

Мечтой А.Бека было написание большого романа о доменщиках Донбасса. Для этого ему необходимо было провести в нашем городе целый ряд бесед. Автор создавал так называемый «Кабинет мемуаров», задуманный А.М. Горьким. К сожалению, весь архив «Кабинета» сгорел во время войны, а роман «Доменщики» так и не был написан. Но свои впечатления о встречах с выдающимися людьми нашего города писатель отразил в книге «Почтовая проза: Письма, дневники, встречи, заметки, наблюдения».

Юрий Петрович Власов родился 5 декабря 1935 года в Макеевке Донецкой области.

Его отец, Петр Парфенович, был неординарным человеком – работал разведчиком, дипломатом, журналистом, специализировался на Китае. Мать, Мария Даниловна, заведовала библиотекой.

Юноша с отличием окончил Суворовское военное училище в Саратове и Военно-воздушную инженерную академию в Москве, получив звание старшего лейтенанта. Свои спортивные способности он начал показывать еще в училище – прекрасно бегал на лыжах и коньках, имел второй мужской разряд по легкой атлетике, а на первенстве суворовских и нахимовских училищ страны был вторым в толкании ядра и первым в метании гранаты.

Ох, держите меня семеро! Не выдержу и расскажу вам про нашу кафедру зоологии.

У нас на биофаке было четыре кафедры. На моей родной ботанике народ был чинный и степенный, в основном барышни и дамы. Редкие молодые люди украшали ее, как черные бриллианты размером с орех, корону индийского раджи, в общем, реально редко. Классические одухотворенные книжные дети, воспитанные на "Юном натуралисте" и томах Акимушкина. Очкарики-ботаники летом лазали по лесам-степям, сушили травки в гербарных прессах, определяли потихоньку зимой, составляли списки флоры и описания растительности, короче, были безобидные травоядные, как они есть.

На физиологии растений обитали мутные типы, которые, пройдя обязательные для всех полевые практики, более из своих нор-лабораторий на природу не вылезали, химичили там что-то, среды питательные варили, мицелий разводили, грибами баловались, в общем, колдували потихоньку и никого не трогали.

Физиологи человека и животных - физчижники были зверями лютыми, крыс потрошили почем зря и морозом мучили, опыты даже над людЯми ставили (утверждаю как потерпевшая!).Обитали они, как и положено злодеям, в мрачном подвале на минус 1 этаже, захватив и первый под кабинеты. Проходя там практикумы, я пару крысок от расправы спасла и у себя поселила, а одну все же зарезать пришлось вот этими руками. До сих пор грущу, что не вымолила у преподавателя и третью крысиную душу. С тех пор на уроках даже внутреннее строение дождевого червя на лабораторных пропускаю. Хватит и внешнего строения червячком полюбоваться, а потом в пампасы животное, на волю.

Женщины пару часов назад заходили. Собирали деньги на похороны. Умер дядя Коля - сосед со второго этажа. "Такой худой, а куришь", - говорил мне на той неделе. А тут парализовало и нет мужика.

Как-то бессмысленно я по комнате заметался, собирая купюры. Терпеть не могу бумажники. У меня их много. Раздариваю. И вот засуетился чего-то, а потом спросил зачем-то: "А сколько дать?" Будто на свадьбу. Идиот. "Кто сколько может", - удивились женщины. Они точно не забывают, где именно живут.

Женщины ушли, а я подумал, что это странно. Вроде и не пересекались особо, но как теперь наш подъезд без него?

По лестнице дядя Коля всегда поднимался шумно и неторопливо. Зачастую - поздно вечером.

В том мире, который не укладывается в климкинские рамки и невозможен для ТСН, существует совместная Комиссия Россия-США по пленным и пропавшим без вести в разное время: от Второй мировой до Афганистана и разных эпизодов холодной войны.

С одной стороны ей руководит легендарный воин, генерал-полковник Валерий Востротин. С другой - четырехзвездный генерал Роберт Фоглсон, бывший командующий ВВС США в Европе. Я вот, к примеру, не знал, что в мае этого года в Приморье прошла совместная экспедиция по американским самолетам, в том числе, сбитым в ходе разведывательных полетов. Или о том, что при содействии российской стороны американцы опросили участников войны во Вьетнаме, которые помогли установить судьбу нескольких пилотов. И, наоборот, была разъяснена судьба советского экипажа, перегонявшего «Каталину» в американской форме и сбитого немцами над Норвегией в 1944 году.

Каждый год сразу на несколько недель, а иногда и месяцев я получал в дополнение к двум всем известным еще одно прозвище, которое не назовут даже те, кто знает меня относительно хорошо. Его лучше знают как раз сведенные неумолимой рукой профсоюзного комитета приятели уже не голозадого, но все еще детства, которое никак не закончится.

В этом самом тоталитарном советском детстве, когда секса еще не было, а пьяные ватники со стальными зубами и в валенках уволакивали на санях непослушных капиталистических детей в промерзшие сибирские леса, играя на балалайках, нас уже готовили в пионерских лагерях к ужасному будущему. Как чувствовали.

Темными ночами, когда не летают надоедливые мухи и не поют, а только изредка кричат голодные птицы, так называемые пионеры собирались в отрядах (!) и рассказывали друг другу жуткие истории про черного альпиниста, черную руку и черный гроб на черных колесиках, в котором демонстративно каталась юная белая госпожа.

Матерые советские дети таким образом запугивали своих младших товарищей, погружая их оцепеневшее сознание в ужас, после которого ежедневный кошмар утренних зарядок, военизированных линеек и трех-, а иногда и пятиразового питания казались детским садом.

Если добавить к этому настольный теннис на тихом часу, футбол на поле с соснами и театральный конкурс Картина оживи с обязательными походами по ночам с зубной пастой к соседним девочкам, то получалось просто невыносимо.

За тяжелый занавес демократический Интернет почему-то не пробивался. За железной дверью слышны были звуки адской кухни, где гремел алюминием похоронный марш и косматый диявол пожирал гнилыми зубами свежий говяжий фарш, вытирая окровавленные руки о волосы, осветленные перекисью. Громко работала мясорубка, перемалывающая крупные и не очень кости. Кровь стыла в жилах и на столах.

Где-то к концу недели у измученных бесплатным образованием и кружками по интересам детей заканчивались заготовленные истории и они начинали повторяться. Самые интересные рассказы кочевали из отряда в отряд, от одного пионера - к другому. Новые, ранее не слышанные, быстро становились хитами, но все равно надоедали со временем. И даже картинно бояться становилось не интересно. Даже если их исполняли лучшие рассказчики и мастера разговорного жанра.

На днях случайно набрёл на комментарии под перепечатанным кем-то моим же постом о судьбе русского языка в Украине. Помимо потасканных оскорблений, кареженья моей фамилии, кремлеагентских унылостей и прочего шлака с удивлением нашел коммент одного товарища.

Товарищ осведомленно сообщал собравшимся оркам, что я эрзя по национальности. И даже умею считать по-эрзянски до десяти (на самом деле моя бабушка умеет). Для непосвященных - ерзянцы наряду с мокшанами - два мордовских народа. Последний у рагулья почему-то стал чем-то вроде презрительного названия всех русских.

И тут я вспомнил - и парня, и историю. В далёком 2004-м я как пресс-секретарь Укгаздобычи возил журналистов на газовые промыслы в пресс-туры. Был там и журналист тогда ещё УТ-1, за лёгкое поощрение делавший сюжеты об успехах отечественной газодобычи (формально государственный канал денег за джинсу не брал).

На обратной дороге мы разговорились. Не знаю, как пришли к этой теме, но я рассказал ему историю о своем прадеде. Прадед был родом из маленького городка в Мордовии, он погиб на войне в 1945-м. Прабабушке не было даже известно, где именно и при каких обстоятельствах. По таймингу – вероятно при освобождении одной из 'братских' республик. Может Польша, может Прибалтика, а может Венгрия.

Вышло так, что до 2007 года я город Брюссель знал лучше, чем город Киев. И это не фигура речи.

Пользуясь случаем, когда мы с товарищем в очередной раз оказались в 2004 году в городе Брюгге (тот самый, который залечь на дно), то решили мгновенно рвануть в Брюссель на футбол, где играла Бенфика с местным Андерлехтом. Костян был в Брюгге не первый раз, кажется, а в столице ему как-то не доводилось побывать. Ну, и Лига чемпионов, опять же. Мы уже не только знали, но и понимали разницу.

Друзья давно советовали посетить этот прекрасный город. Однако, мы не искали легких путей. И фильмов романтических про Фландрию и бандитов из Британии ещё не смотрели. Товарища нет на Фейсбуке принципиально, как я понимаю.

Мы не знали, что у них не везде можно ходить. Увидели красивые дома и вышли.

– Это не какое-то конкретное место, а серия снимков. Делал я их еще на слайды для издания "Влюбись в свой город", которое в 90-х годах выпустило рекламное агентство "Кардинал".

Воспоминания у меня с этим сотрудничеством связаны не самые приятные, в финансовом плане там произошло немножко не так, как ожидалось. Идея-то была изначально моя – хотелось сделать авторский альбом о Донецке, которого давно уже не выходило, со времен Льва Азриэля. Сроки были нереально короткие, взялся я за этот проект на каком-то энтузиазме – ну еще бы, ведь появилась возможность воплотить свою мечту! Но заплатили за нее, к сожалению, слишком мало. И тем не менее, вот эта серия в несколько десятков снимков мне очень нравится. И возможно, именно ее я мог бы назвать "самыми удачными портретами города" в моем исполнении.

В Донецке дети пошли в школу. Некоторые в первый раз в жизни. Глядя на них, вспоминаю себя, в сентябре 1978 года, то есть сорок лет тому назад. Ого - сорок лет тому назад. Много, черт побери, много. Так вот, я вспоминаю себя, и остальные вспоминают тоже себя.

Тут такое дело - неизбежно припомнишь как это было. Форму школьную новенькую, сине-красный ранец с красной светоотражающей застежкой. Всю эту канцелярскую требуху, которую мама любовно и тщательно выбирала на школьных базарах. Тогда, конечно, такого выбора не было, но и совсем уж плохо тоже не было. Это не плохо, все развивается, улучшается, карандаши и те с каждым годом становятся тоньше и стройнее, словно девушки на фитнесе.

Помню мама на той самой красной светоотражающей застежке на ранце нашла рельефную цифру "пять". Совсем маленькую миллиметра два высотой, но она там точно была, поди пойми зачем и что обозначала. Мама сказала, что это знак - надо учиться на одни пятерки. Ну, что ж - первое время так он и было. Потому сын пошел по наклонной. Ну, как все. Сильно не скатился, но и академиком не стал. Так, с другой стороны, никто и не стал, не о чем жалеть.