Архив - Апр 26, 2020

Согласно строительным нормам и правилам летний театр – это архитектурное сооружение, обычно часть паркового ансамбля, а также культурное учреждение, предназначенное для проведения театральных и музыкальных представлений в летний сезон.

Первое косвенное упоминание о летнем театре города Сталино относится к 1932 году. О нем говорит зав. отделом советского периода Донецкого краеведческого музея Жанна Крыжная в статье «Архитектура довоенного Сталино»: «В 1932 г. в парке разместилась сельскохозяйственная выставка в красиво оформленных павильонах. В том же парке, методом народной стройки, совместно с Зеленстроем был построен капитальный летний театр на 1000 зрителей».

В связи с «переименованием» Донецка в Сталино вспомнил стихотворение и рассказ покойного друга – донецкого поэта и журналиста Игоря Галкина.
Вот четыре строчки из его стихотворения «Молодость»:

Мне далеко до станции конечной.
Какой-то дед подсунул мне стакан:
«Откуда будешь родом?» «Из Донецка».
«Из Сталино…» – поправил старикан.

Откуда родом, сынок?..

Не знаю почему, но наименование «Донецк» в первые годы моей жизни никак не ассоциировалось у меня с городом, в котором я родился и живу. А как иначе, если по всей квартире висели и стояли фотокарточки с надписями, вроде: «Дорогим тра-та-та от семьи тра-та-та в память о нашей встрече в Сталино»? Если в письмах иногородних родственников часто встречалась фраза: «У вас там в Сталино…»? Если в воспоминаниях приходивших гостей то и дело звучало: «И мы, совсем молодые, решили поехать в Сталино…»? И хотя город переименовали за два года до моего рождения, я несколько лет жил себе в несуществующем уже Сталино. И не испытывал от этого никакого дискомфорта.

Сегодня в разговоре с мэтром киевском журналистики Ириной Касьяновой возникла тема - насколько в 1989 году ощущалась перспектива близкого распада? И очень быстро стало ясно, что ощущалась она тогда в Киеве совершенно иначе, чем в Донецке. Слабее и бледнее. Вот мы, глядя на то, как взбунтовавшиеся шахтеры посылают матом первого секретаря райкома, а Ленина на митинге у "белого дома" называют "картавым" - мы прямо видели, как шатается система, и из ее щелей сыплется пыль. Происходило то, чего еще вчера никто себе и представить не мог.

Вечерами мне звонит отец (мы связываемся почти каждый день):
— Живы?
— Живы.
— Сыты?
— Сыты.
— С работой как?
— Лучше, чем у многих.
— Настроение?
— Хорошее.
— Я тоже ничего.
После этого отец начинает перечислять, какое у него сегодня было давление, как заживает болячка на щеке, что сидели с соседом сверху, но у того прихватил живот и он ушёл, а у отца пищеварение нормальное. Я поддакиваю. Отец задумывается.
— А ещё я прочитал в газете про Ивана Грозного…
— Мне не интересно говорить про Ивана Грозного.
— Но мы, оказывается, неправильно о нём думали!
— Я про него вообще не думаю.
— А вот ещё юбилей Ленина…
— В жопу Ленина, пап. Не хочу тратить на него время.
Отец растерянно смотрит с экрана смартфона.
— Ты сам-то мне ничего не хочешь рассказать?
— Что-то хотел, но уже не помню что.
— Тогда до завтра?
— До завтра!
Мы разрываем связь.

Отец — человек, контуженный русской историей.